Хозяин Проливов - Страница 87

— Гермес? — неуверенно предположил Громовержец.

— Они с лучником друзья с тех пор, как вытащили Алкесту из Аида, — вздохнула Геро. — Не думаю, что вестник станет сражаться против Феба. Самое большее — передавать ему наши слова, а нам… его.

— То есть он, как и Афина, пас? — переспросил Зевс. — Как насчет Посейдона и Аида? Они мои братья.

— И именно поэтому не поддержат тебя, — вздохнула Геро. — Ты надул их при дележе миров. Одного спихнул под землю, другого — в воду, а себе взял лучшее. Оба спят и видят, как пошатнуть твою власть. Для нас же лучше, если они останутся в стороне.

— У тебя есть Дионис, — безнадежным голосом бросил Зевс. — Он предан тебе.

— Сейчас осень, — возразила Геро, — и Косточка только что ушел под землю. — А когда выйдет, вряд ли захочет интересоваться чем-нибудь, кроме ног Ариадны. Лучник и ему помог. Он нам не союзник.

Минуту назад гневное лицо Громовержца отразило полную растерянность.

— Что же делать? — простонал он, схватив бороду в кулак и дергая ее с такой силой, будто собирался оторвать. — Неужели признать себя побежденным еще до битвы?

«И этот бог оскопил Кроноса! — с усмешкой подумала Трехликая. — К концу круга все мельчает».

— У Аполлона есть и враги, — вслух сказала она. — Ты забыл, что он обидел титанов, киклопов, тритонид…

Зевс кисло поморщился. Ему, претендовавшему на упорядочение мира, зазорно было принимать помощь от сил хаоса. То, что Феб держал их в узде, а Зевс выпускал на волю, меняло врагов местами.

— Есть еще дикие племена кочевников, — продолжала Геро, — чьи сердца Аполлон не успел купить знакомством с прекрасным. Они мало чем отличаются от животных, ревностно охраняют простоту своих нравов и чтят тебя под именем Папая, а меня — Матери Аргимпасы, Хозяйки Земли. Их называют скифами.

Зевс снова поморщился. Он привык опираться на эллинов. Но выбирать не приходилось.

— Я сумею поднять их против власти Феба на Эвксине, — продолжала Геро. — Ради новых кочевий для своего скота, они снесут его жалкие городки, цепляющиеся за побережье. Тем более что в этих городках уже скопилось немало золота.

Громовержец разгладил бороду.

— Пусть будет по-твоему, — мрачно кивнул он. — Как и в Трое, боги будут незримо биться с обеих сторон. Но смертные должны думать, что это их война.

Левкон стоял на галерее и смотрел вниз. Со второго этажа был хорошо виден сад и хозяйственные постройки под красными черепичными крышами (больше он не рисковал с тростником). По склону холма сбегали виноградники. В этом году море перехлестнуло через перешеек, и вода точила корни кустов. Первые ряды будут потеряны, зато соли появится много.

Гиппарх тяжело вздохнул и поставил килик на перилла галереи, намереваясь вернуться к гостям. Его навестили Гелон и Главк проездом в Тиритаку по делам архонта. Они лежали в андроне перед трехногими столиками и лениво потягивали не покупное хиосское, а настоящее иссиня-красное вино со знаменитых виноградников под Мышиным. Друзья приосанились и выглядели большими людьми. Да и Левкон был в Пантикапейской хоре человеком не маленьким. Все земли от Мышиного мыса до Гераклия принадлежали ему.

— Архонт сожалеет, что после стольких услуг, оказанных тобой городу, ты так и не вернулся на службу, — протянул Главк, вылавливая толстым пальцем короткую соломинку из кратера. Шла молотьба, и по всему двору носилась трава. — Но он прекрасно понимает, что такое хозяйство, как у тебя…

«Будь оно неладно!»

— …требует глаз да глаз.

«Не глаз оно требует! — с досадой подумал Левкон, — а всего человека без остатка. Выжимает целиком». За последние полгода он столько сделал, что любой другой на его месте прыгал бы до потолка. А ему хотелось удавиться.

Когда прошлой весной войско «живого бога» двигалось к Пантикапею, Левкон примкнул к нему и помог незаметно пройти через степь, чтоб ударить на город от Мышиного. Хозяин Проливов пал сразу, потому что никто не оказал сопротивления законному правителю.

Да и летние месяцы выдались жаркими, пришлось драться, чтоб вся хора снова признала власть Пантикапея — некоторые ведь вздумали отложиться. Если б не пиратская эскадра Черного Асандра, перебрасывавшая воинов Делайса в любое место на побережье, ни Нимфей, ни Акра не склонили бы головы перед «живым богом» кочевников.

Однако гораздо больше сил Левкон убил на другие дела. Строительство. Купли. Земля. Он даже хотел завести свои небольшие суда, чтоб возить зерно до Пантикапея морем… Хотел? Ох, не знал он, чего хотел. На душе было пусто, как в выпитой бочке. Только на дне плескала какая-то муть.

Он женился. Кажется, это было худшим из сделанного. Хорошая женщина — хороший дом. Самые крепкие браки — по расчету. Расчет оказался неверным. Хотя Левкон и получил за женой пойму реки, удобно огибавшую его выгоны для скота, — не в речках счастье. Абромаха оказалась молчаливой, послушной, хозяйственной и сразу забеременела. Чего еще надо? Что же до лица, то он мог взять себе любую рабыню самых экзотических кровей. Да и сама жена, если приглядеться, вовсе не была дурнушкой. Беда в том, что гиппарх не желал приглядываться.

Они не стали близки, хотя оба старались честно выполнять свой долг. Было что-то, навсегда проложившее между ними темную полосу. И Левкон знал что. Его плен. Он чувствовал, что какой бы покорной ни была Абромаха, она в глубине души презирает его. Ее мягкое, податливое тело, выполнявшее любые желания мужа, все равно не принимало его. Именно этого Левкон когда-то боялся. Разве можно уважать человека, с которым могли сделать все, что угодно, и не сделали лишь по счастливому стечению обстоятельств? Разве такой отец нужен ее детям?

Левкон понимал жену и быстро отдалился от нее, чтоб не вызывать лишний раз прилива неприязни. Рабыни болтали, что к Абромахе ходит деревенский пастух. Бывший гиппарх не выгнал жену и даже не показал, что знает. Пока ребенок будет маленьким, ему нужна мать. Но теперь у него всегда есть способ вернуть Абромаху отцу, оставив за собой реку.

Левкон презирал себя за такую расчетливость. Рабство? А разве это не рабство? Он давно ощущал себя рабом солеварен, виноградодавилен, стад, полей, ненужной, но неотступной семьи. Цепь, приковавшая его к ним, была тяжелее скифского аркана. Раньше он мог бежать. Куда деваться теперь?

Темнокожая рабыня-тавриянка в углу комнаты пробежала пальцами по струнам арфы.

— Пошла прочь, Фах. — Левкон сдвинул брови.

— Зачем? Куда ты ее гонишь? — возмутился главк. — Нам нравится эта девочка. Сам как сыч и другим веселиться не даешь!

Левкон хмыкнул. Старый Геркулес вообще не представлял себе любви вдвоем. Наименьшее, на что он был согласен, — это свальный грех. Главк давно хотел прикупить к своим двум рабыням третью и положил глаз на Фах с первого дня, как она появилась в доме гиппарха.

— Да забирай, — махнул рукой Левкон. — Мне она давно осточертела.

Невольница с визгом кинулась на шею Главку. «Вот тоже, — пожал плечами Левкон. — Главк обращается с женщинами, как со своими овцами, а они от него без ума. Словно он может дать им что-нибудь, кроме хорошего шлепка по заднице!»

Гиппарх вздохнул, осушил килик и повернулся к друзьям:

— Я возвращаюсь на службу.

Повисла пауза, в воздухе застыли не донесенные до рта чаши.

— Я возвраща…

Последние слова потонули в дружных хлопках Гелона и Главка.

— Оставлю управителя на хозяйстве. Сын Мола — толковый малый, давно помогает мне, — гиппарх едва справился со смущением, — что-то я закис тут.

Гости повскакали с мест и принялись хлопать его по плечам.

— Архонт только о тебе и говорит: был бы Левкон Леархид в войске, за конницу можно было бы не беспокоиться… — Они выдумывали на ходу и ржали своей безобидной лжи. Ведь Делайс действительно был благодарен гиппарху и часто сожалел, что тот не у дел.

Сам Делайс, кажется, неплохо справлялся с новым положением. Он никогда не подчеркивал своей власти, а ведь раньше ни один архонт Пантикапея не имел в распоряжении такой силы. Мужчины меоты и синды не вернулись за пролив, предпочитая кочевать на пантикапейской стороне и создавать новые роды с более сговорчивыми женщинами-степнячками, пожившими бок о бок с греками и кое-чему научившимися. Эти люди считали Делайса своим царем и готовы были взметнуться на коня по первому его слову.