Хозяин озера (СИ) - Страница 59

Приказал Навья губами одними, плети перевернулись. Сам хозяин душ на спине оказался, а Янис сверху на нем сидящим, руки плетьми растянуты, голова запрокинута.

– Не успеваем, хозяин! – Чаро кровь утер, сглотнул тяжко.– Не пробьемся…

Ярый губу закусил, сам видит – до глади озерной еще шагов десять, да только как сотня они обойдутся. Черным-черно от всполохов теменных, тела скользкие чисто щупальца из них проступают, хлещут без разбора, не увернешься.

Яр выдохнул коротко, зло. Видит в пламени две фигуры сплетенные. Янис Навью обнимает, сонно, неохотно, в забытьи туманном. Спина обнаженная озера напряжена, позвонками проступает, лопатки сведенные – крыльями сломанными. Скрипит река зубами, понимает, что выхода нет, но рука не поднимается. Плеть серебристая напряглась, изогнулась. Петли мягкие, гибкие копьем острым взялись, свернулись, звездой загорелись. Вскрик Яниса эхом в голове отдался, Чаро отозвался, удар пропустив, к ногам стража старшего бездыханным осев.

– Прости меня, – на миг глаза прикрыв, Ярый напрягся, силы все в рывок вложил.

Взвилось копье тонкое, звездой-острием темень прожгло, вытянулось. Пламя синее взметнулось, загудело, на сердца удар, перед тем, как прозрачным на мгновение стать, расступилось, расплело языки узкие, жадные, открыло пару сплетенную внутри себя, показало. Взвизгнула игла серебряная, в спину озера вонзилась, пробила насквозь. Рухнул Янис на Навью, оба упали, словно бабочки пронзенные, только костер заискрил встревоженно. Вновь загудело. Луна яркой стала, засветилась, дорожку лунную к костру протянула.

Иван с Ладой на руках от границы терновой закричал, чуть вперед не бросился, кабы его в раз который не удержал цыган. Вспухла звезда, вместо пламени, на каплю похожего, собралась шаром, сферой, выгнула бока радужные, закрутилась, затанцевала, а там и лопнула, с брызгами да звоном высоким, только уши заболели.

Ярый на колени опустился, голову сжал, с приступом тошноты, головокружения воюет, не хочет падать. Дрожат руки, ходуном ходят, глаза колет, жжет.

Шаги тихие, чисто по пеплу ступают ноги босые, услышал страж не сразу, только когда совсем близко стало. Голову вскинул, плеть новую засветил, да так и ахнул.

Стоит перед Яром Янисъярви, живой… но и только. Кожа из бледной темной стала, всплошную темень обняла, затянула, глаза – белые провалы, с синими сполохами пламенными.

– Опоздал ты, милый, – улыбка озера в дрожь бросила, не осталось в ней прежнего и на волосок единый. – Опять не поспел защитить, да только полно, не бойся. Теперь я сам за тобой пришел. Подсоблю чуток.

В ладони клинок соткался, лезвие черное, узкое, трехгранное. Таким кровь пить, не резать, оставит выход в теле духа – по капле изойдет жертва.

Темень вокруг Яниса всклубилась, пасть раззявила, плащом вскинулась, фигуру хрупкую обтекла.

Иван на землю сел, Ладу на коленях пристроил – ноги держать отказались, нервенное напряжение сказалось, отдалось слабостью. Роман молитву с ругательствами перемежает, за царевичем наблюдает. А тот как вскочил да вперед кинулся. Пропустила граница, терновник сразу осыпался пеплом тонким, осел, припорошил траву мертвую.

Роман следом бросился, споткнулся на месте. За Иваном следы тянутся, словно мелом кто, шутя, их обвел. И из каждого одна-две былинки проглядывают, как живые из земли карабкаются. До Яра упавшего, до озера черного, над ним нависшего, царевич не добрался. Заслонила стена плотная теменная, оскалилась.

– Остановись, – ласково прошептало, отдалось в тишине напряженной сердца перестуком взволнованным.

Снова рядом Водник соткался, вздохнул тяжело, устало. Роману кивнул, рукавом взмахнул небрежно. Вырвалось облако пара из-под хламиды потрепанной. Темень взвизгнула испуганно, высоко и тонко, отползла, с треском раскрылась, сквозь себя пропустила.

– Надо Навью искать, – Иван шипит, девочку крепко держит – разжать руки не дает клятва, – головой крутит, высматривает.

Синее пламя все еще рдеет, высоко стоит, трещит рассерженно, свет от него тянется во все стороны до стены, а там обрывается, как лезвием отрезанный, покалеченный.

Янисъярви замер над рекой распростертой, голову поднял, моргает удивленно, неверяще. Тьма из глаз ползет дымком в рот, в ноздри забирается. Будто пустая оболочка телесная, а внутри токмо она единая царствует.

– А чего его искать, – водник ухмыляется, капюшон сбрасывает.

По лицу тени мечутся, в глазах серебро горит, а на руках браслеты теменные, копьями-шипами проросшие. Только странные они. Не шевелятся, не меняются, намертво застывшие, контурами белыми взяты, ограничены.

– Вот он, спрятался, – водник на Яниса указал; ощерился хозяин озерный, зубы острые оскалил. – Тела ему пламя не даст, а вот другого вытеснить, силой занятой придавить – позволило.

Ярый попытался ухватить суженного, да тот отмахнулся небрежно. Реку прочь откинуло, по земельке прокатило, ободрало о шипы выставленные. Волосы озера цвет утратили, почернели, сам вдруг выше стал как будто, в плечах слегка раздался. Роман обогнул стоящих осторожно, до Ярого дошел, подняться помог. Бок у стража разворочен, плоть до костей реберных срезана. Но напряжен, готов к схватке все еще.

То на водника смотрит тяжело, то на Яниса… или Навью. Как теперь назовешь, коль сплелись. Не взял хозяин душ юношу водного, как обещался, не надругался даже. Попросту в его тело проник, целиком в нем остался, разум духа обуздав, погасив.

– Ну здравствуй, Навь, – еще шажок малый водник сделал, замер, улыбкой забавляется.

Лада на руках Ивана заерзала, ромашка лепестки осыпала, в пальчиках детских смялась. Не смотри царевич так пристально на озеро, заметил бы странное. Цветок не увял, заново оброс.

Янис-Навья улыбку воднику вернул, обхватил себя руками, словно полы запахнул – темень послушная ближе подобралась, сгустилась.

– И тебе не хворать, Виз, коли не шутишь, – голос Навьин с губ озерных лился сладким сиропом вкрадчивым, журчанием мягким, переливчатым. – Давно тебя не видел, не изменился совсем.

– А ты изменился, суженный, – один из совета еще ближе подошел, Роману знак странный сделал, на Ярого глянул сурово, бровью дернул, преобразился.

Седина пропала, костлявость ушла чрезмерная. Хламида истончилась, обернулась обычным костюмом охотничьим, плотным. Коса зеленая, водяная, на спину упала. Сила в руках налилась, глаза светлее стали, проклюнулись серым ключевым.

– Скучал? – Янис-Навья опасливо покосился, шаг в сторону сделал, по кругу пустился.

– Скучал, – водник кивнул согласно, в противоположную сторону шагнул. – Вернуть хотел. Да ты только все мешкал. Звал давно, все приглашал. Забыл меня, Навь? Али другому обещался в мире своем подземном?

Иван рот раскрыл, а Ярый выругался, солнце да матерь помянув. И как сразу не сообразили, не додумались. Вода – единственное живое, что в царстве мертвых течет. Да и проход в воде сотворен был. Темень в воде растворялась. Кругом вода. Вода – жизнь. С кем еще мог быть обручен повелитель душ ушедших?

Водник легко рукой повел, пальцами воздух сжал. Пламя изогнулось трепетно, вперед и вниз наклонилось. Лепестки тонкие, как лезвия острые, сквозь темень прошли, отделили часть, отрезали. Роман Ивана в сторону потянул, к реке-стражу ближе. Из-под ног Виза водица забила, прозрачная, чистая. Тихонько жгутом тугим собралась вдоль границы, вокруг озера заструилась. Разъедает вода теменной барьер, размывает, подтачивает.

– Да что происходит? – Иван шипит не хуже Навьи, Яра в плечо кулаком стукнул, из оцепенения злого назад вернул.

– Обвели нас, царевич, вокруг пальца обвели. А Навью надо из Яниса достать, – под нос скороговоркой низкой Яр ответил, пытаясь плеть выпустить.

Но силы реки истощились, лишь искры с пальцев сорвались. Виз с Янисом-Навьей меж тем по кругу ходят, шаг вправо, два влево, на посолонь да против. Друг в друге что-то высматривают. Хозяин душ в темень кутается, в себя ее не впускает, а водник тонкие ручейки выпускает, внешне спокойный, только жилка на лбу бьется ретиво, выдает волнение.