Хозяин озера (СИ) - Страница 54

Роман трубку достал, незажженную в рот сунул, пожевал.

– Нам бы вызнать, что за часть у Навьи забрали и зачем. Почитай еще, Ярый.

Река в знаки вгляделся, вполголоса под нос бормочет.

– Неясно, не сказано. Писец, видать, со слов чьих-то записывал, как легенду старинную, правдивую. Но сути всей не изложил. Только про темень помянул.

– Еще искать надобно, – Роман первым к полке подошел, дальше книги разбирать начал.

Сколько провели они в библиотеки – не ведали. Усталость когда Ивана сморила, – глаза болели, нос распух от пыли, чихать постоянно устал, – царевич прямо на полу свернулся и задремал. Роман с Ярым все вычитывали, высматривали. По крупице собирали, ан ничего серьезного не нашли. По всему выходило только, что главный их противник – темень. А источник темени – Навья. И часть его забранная как-то могла остановить планы страшные. Загадки множились, ответы таились.

– Надо возвращаться, – река прислушался, камушек на груди покачал светящийся. – Неспокойно вокруг озера. Духи лесные тревожатся, значит надо посмотреть.

– Мы с тобой, – Роман разбудил царевича. – Дозволь помочь, чем сможем.

Скривился Ярый, ан спорить не стал. Хрустнул факел, переломился, оземь грянулся, потух мгновенно. Только отблеск от хлыста и остался. Зашуршало что-то, зашептало в темноте глубинной, задышало.

Иван попятился, спросонок не понявши, на Романа наткнулся. Цыган крепко царевича за руку взял, второй кинжал достал, сгорбился.

– С-сказки читали? – раздался шепот тихий, вкрадчивый. – Понравилось?

В темноте глаза открылись. Ярый плеть небрежно скинул, змеей развернулась толстой, загудела, зашипела. Запах острый грозы разлился.

– Уходите быстро, – сквозь зубы страж приказал, взмахнул петлей серебристой.

Засмеялся мрак вслед людям. У Ивана волосы дыбом встали, мурашки по спине забегали. Вспыхнул мрак сам, не дожидаясь плети росчерка, занялся. Книга раскрытая огнем оделась, желто-красными язычками вспухла. Пламя тотчас же на ближнюю полку перекинулось, переметнулось. Поползло в стороны разные, все собой поглощая. Роман Ивана выпихнул, за Ярым воротился. Страж-река руки раскинул, воду позвал. Из-под камня просочилась. Зашипело пламя, вода ей ответила.

– Идем же! – цыган Яра за руку тянет. – Библиотеке конец все равно, хоть пламенем, хоть водой – ан погибнет.

С клубами дыма горького, под смех тишины отползающей, гул огня голодного да воды переливов, они на поверхность выбрались, на земельку повалились. В небо уставились все трое.

– Значит, нет выхода? – Роман спросил воздух.

– Ждать полнолуния? – царевич обреченно добавил.

– Ждать, – Ярый подтвердил. – Только попробовать раньше подобраться. Авось успеем.

Луна краем надкусанным, неполным, задевала облако темное. Звезды рассыпались по небосводу, подмигивали, мерцали.

Янисъярви дремал, на краю у берега раскинувшись, дышал легко прохладой. Темное озеро безмолвствовало. Не кружились огоньки, не играли в догонялки, кувшинки черными лепестками, словно щитами малыми, закрывали сердцевины от воздуха ночного. Вода озерная пленкой подернулась, застыла, как зеркало неживое, луну отражало пятном мутным, белесым, дорожку дробило на отблески тусклые.

– Доброй ночи, хороший мой, – Навья рядом соткался из язычков дымных, ладонь открытую на живот Яниса положил, приласкал.

Глаз не открывая, улыбнулся хозяин озерный, потянулся к любовнику темному, поцелуя требуя. Губы прохладные Навьины прикасались легко, невесомо, убаюкивали больше, чем страсть распаляли.

–Завтра полнолуние, милый, – Навья обнял Яниса, к себе привлек, по спине гладит, прижимает. – Совсем немного осталось.

– Хорошо, – озеро льнет послушно, с трудом слова подбирает.

Который день Янисъярви в забытьи туманном пребывал, мир воспринимал урывками. Сузилось для него все до хозяина душ ушедших, до голоса его, до рук и прикосновений. Не вспоминал про другое и других. Иногда смутно тревожило что-то, но Янис не мог вспомнить, что именно. Клевало в сознании, словно мешалось что-то неведомое, но стоило попытаться ухватить за хвост мысль ускользающую, тут же заволакивало все туманом, пеленой застило.

Навья легко по ноге озера провел, соскользнул ладонью осторожной меж бедер сведенных, задержался.

– Что будет после? – вдруг Янис спросил, глаза распахнув.

– Тишина будет после, – Навья ответил, целуя. – Как и сейчас, слышишь? Не будет волнений, трепета ненужного. Тишина и покой. Ни обид, ни переживаний. Ничего.

Вдруг вскинулся Навья, прислушивается, голову наклоняет. Колыхнулись, взволновались стены терновые. Зашелестели листьями мертвыми. Разорвался силуэт хозяина душ, темным облачком прочь метнулся, сквозь терновник просочился, встал в рост полный, волосы ветром треплет, чисто крылья ворона по воздуху вздымаются. Темень хищно оскалилась, к ногам его припала, обвила лодыжки. Пусто. До леса не видать никого, да и по первой кромке нет ни духа лесного, ни живого зверя какого. На траве потемневшей застывшей колоколец лежит фиолетовый, живой силой полный. Только сорванный, дрожит цветок под ветерка порывами, светится матово, сквозь ночь виднеется. Навья поднял опасливо, понюхал. Свистнул коротко. Из тьмы два кокатриса вынырнули, головами уродливыми повели. Приказ выслушали, бросились вперед. Лес прочесали, скоро обернулись. Ан ни с чем воротились птицеящеры Навьины.

– Ну что ж, посмотрим, – усмехнулся хозяин душ. – Завтра все закончится. Моя возьмет. Тогда и попрощаемся, любимый.

========== Темень ==========

В седмицу последнюю Иван, сын царский, все жданки съел без хлеба, терпежом оставшимся закусил, отчаяньем крепнущим запил. После пожара в библиотеке отцовской все затихло. Время словно застыло, замерло, неохотно секунды отмеряло в часах водных, что у реки в доме стояли. Капельки маленькие из одной чаши в другую проталкивались, как слезинки падали, за собой секунды тянули.

Ярый гостей терпел стойко, не разговаривал, все больше на воде время проводил. Лишь вечерами сумеречными, когда день уже ушел, а ночь еще на место свое не поспела, с Романом страж долгие разговоры вел. Иван не вмешивался. Думал царевич об озере, о хозяине его, о том, как оно все из шалости простой обернулось. Отца уже не подозревал – уверился, что не будь его мысли коварной время обмануть, не случилось бы ничего, вину полную отмерял, хоть и снедал червячок странный, мысль копошащаяся. Неспроста царь-государь к мысли этой пришел, надоумил кто-то, может, книга, а может, и нет. И себя заодно корил, что не разглядел в родителе червоточину гнилую, подточившую незаметно. Суровый нрав отца всегда мешал разговору нормальному, спокойному, ан негоже было наследнику забывать о долге, о своих развлечениях только печься, заботиться.

Ручьи попеременно вахту несли, дозором озеро на почтительном расстоянии обходили, к протокам не совались. Ирро эхо отпускал, дак оно тяжко возвращалось, дребезжало, к стене живой боялось подступаться. В лесу проплешины стали появляться, чисто гарь взялась на листах зеленых. Поляны черные животных отпугивали, духов губили, коли по неосторожности к месту отравленному прикасались.

Из совета никто не появлялся. Дивился Иван, ерепенился. Ярый только плечами жал. Коли правду сказал Водник, и хранители к бою готовились, надежду последнюю на исход хороший отринув, то не до мелочей им сейчас лесных. Сам Водник не показывался, вестей не приносил. Но всегда где-то рядом обретался. То хламида его силуэтом мелькнет на тропке, то коса седая длинная в ветвях блеснет.

В утро последнее перед полнолунием солнышко неохотно вставало, облака пушистые раздвигало. Иван на камне сидел у реки, за табуном наблюдал. Плюхнула рядом водица, встрепенулся царевич, поворотился. Девочка кудрявая в сарафанчике зеленом улыбнулась, колокольчик протянула.

– Здравствуй, Ладушка, – Иван про себя дух перевел, руку от кинжала на поясе убрал, сызнова присел. – В гости пришла? Али по делу?