Хозяин озера (СИ) - Страница 51

Опытный охотник, он видел, что тропок нет сквозь кусты терновые, плотные, только прорубать проход. Ан нечем, да и вряд ли тот, кто заслон сей выращивал, питал, позволит, глаза закроет на своеволие подобное. Ливень бросался вниз, не жалеючи, хлестал из стороны в сторону, тучами клубился, наседал. Ветер рвал деревья, расшатывал, клочьями крону вытрепывал. А терновник шипастый не шелохнулся ни разу, листком не повел, ни единым стеблем не пригнулся. Капли от него отскакивали, шипели, паром исходили.

Роман, кольцом оберегаемый, первым заметил, как из тумана плотного соткались две фигуры человеческие. Длинноволосые, худые, знакомые с виду. В ту ночь злополучную, когда царь на озере оставался, юноши эти с его людьми сидели, у костра смеялись, истории рассказывали.

– Колокольчик, Хрусталь! – Иван, как пришлых разглядел, к ним Романа потянул.

Василиск на месте остался, зашипел беззвучно, спину сгорбил.

– Вечера доброго, царевич, – странно отстранённым голосом ровным Колокольчик поздоровался, не кивнул, не улыбнулся приветливо. – Зачем вернулся? Не ждали тебя здесь.

– Что с Янисом? – запальчиво Иван спрашивает, на плечо Хрусталю руку кладя, да тут же отдергивая.

На ладони волдыри взялись, вспухли, кожа покраснела, чисто уголь раскаленный Иван подержал, выхватил.

– Все хорошо, царевич, – ключик покосился равнодушно, темень языком длинным шею его поцеловала, змеей-гадюкой хищной обвилась, обратно под рубашку тонкую полупрозрачную скользнула.

– Хочешь – сам убедись, – Колокольчик мертвенно улыбнулся, жестом приглашающим повел.

Заколыхалась изгородь колючая, стебли развернула, тропку малую открыла, протиснуться едва-едва.

– Не будем покой ваш нарушать, тревожить, – в беседу Роман вмешался, заступил дорогу узкую. – Зайдем в другой раз.

– Я помню тебя, друг царский, охотничий, – Хрусталь голову к плечу наклонил. – Мил про тебя рассказывал, как утешал его, советы давал.

– Верно, – цыган кивнул, отступая незаметно, царевича за собой таща. –Меня Романом кличут, передавай пожелания здоровья крепкого хозяину озерному.

– А что царь твой? – Колокольчик вдруг оскалился, зубы крепкие обнажив, взглядом безжизненным Романа с ног до головы смерив. – Здоров ли, аль… не очень?

– Государю приятно будет, что вы о нем печетесь. Извиниться хотел, да все с делами срочными не поспевает.

Промолчали ключи, отступили, растворились, расползлись дымком-туманом. Терновые стебли сомкнулись, стена вновь глухою, непролазною обернулась. Иван на землю сел, лицо потер, шею поскоблил, за волосы себя подергал, потянул от души. Роман окрест оглядывается.

– Зря я ушел, обиделся, – вдруг Иван сказал, горькая складка у губ залегла.

– Зря ты вернулся, – резко со стороны раздалось. – Но коль уж пришел, идем со мной, здесь не надо долго находиться. Теперь это небезопасно для духов даже, а для людей и подавно.

Из-за дерева развесистого страж серебряный выступил. Хмурый, осунувшийся, чисто обычный человек, горем подточенный, бессонницей мучимый.

– Ярый! – Иван на ноги вскочил. – Что случилось?! Почему…

– Не кричи так громко, человек. Уйдем подальше.

– Здравствуй, страж-река, – Роман поклонился с достоинством. – Не видит царевич всего, что происходит, артефакт отказался его принять повторно. Надобно помочь ему прозреть поскорее, чтоб сам все увидел. А то не переупрямим, а прав ты – уходить надобно, пока тьма, идущая с воды хрустальной, до нас не добралась.

Брови удивленно вскинул Ярый, однако перечить не стал: видит, серьезен человек незнакомый, седина не одна пришла, кудри украсила, в глазах черных мудрость и сдержанность светятся.

– Коли так, здрав будь, человек, – на Ивана страж покосился, хмыкнул криво, устало. – Не подумай лишнего, царевич, но на, надень кольцо речное. Оно не водника подарок сильный, но видеть мир, каким он для духов выглядит, сумеешь, сдюжишь. Голова станет кружиться али тошнота подкатит – сними, передохни. Не рад я тебе, но с роком спорить не возьмусь.

Протянул царевичу страж-река колечко простое, с виду обычное. Белый металл лунный, искорки рождает, переливается. Иван за подарок схватился, как за веревку утопающему брошенную, наскоро пальцем в него попал, к озеру обернулся и ругаться начал.

– Это все Навья! Не может быть просто обида.

– Навья, Навья, – Ярый на лес кивнул, откуда келпи морда выразительная просматривалась. – Идемте.

Привел на берег река гостей нежданных, под навесом на крыльцо пригласил, за стол каменный усадил. Сидят все трое, молчат, в гляделки играют, не знают, с чего начать, как к разговору серьезному подступиться. Чаро из дверей выглянул, на гостей покосился, обратно юркнул. Принес вина зеленого колдовского, на ягоде настоянного, чарки три малые, нефритовые, да закусь немудреную из водорослей речных и рыбы. Все поставил, на хозяина косой взгляд метнул, удалился.

Ярый щеку потер, вздохнул глубоко. Вино по чаркам разлил, гостям дорогим, названным подвинул. Выпили по первой, по второй следом, закашлялся царевич – крепкое вино, терпкое, на языке медом отзывается, ноткой горечи благородной горло щекочет.

– Неладное с Янисъярви приключилось, – Роман заговорил первым, на себя труд тяжкий принимая. – В том вина государя Матвея немалая. Исправлять поздно, нет силы больше в царе моем, выпило его зеркало, иссушило. Если Навья то был, значит, смерть Матвея уже близка. И извиняться поздно, не знаю, сожалеет ли он о содеянном – памяти лишился, не понимает, что было, что нет. Но если Навью выпустил… то не только существам колдовским беда грозит. Души ушедшие… они разницы не делают, кто перед ними. Выпьют и вся недолга.

– Правдивы слова твои, цыган. Недаром твой род всегда к природе-матушке ближе был, чем люди оседлые, в городах запертые. Только чем помочь сможешь, коли мы сами не ведаем, как к озеру подступиться. Совет, что ты, царевич, из кустов видел, пропал куда-то. Ни одна из стихий на зов не откликается, ответа не дает. То ли боятся с Навьей связываться, то ли с ним заодно, выжидают.

Роман вздох реки повторил. Знал не понаслышке, как сильные мира сего делают вид, что им все неведомо. Выжидают, куда чаша весов качнется, на ту сторону и выступают, аль удар исподтишка коварный наносят в момент последний. Сколько до этого момента погибнет – все равно.

– Надобно понять, что от озера Навья хочет, – запальчиво Иван вмешался. – Может, он его насильно удерживает, пытает, неволит. А мы тут сидим, рассуждаем. Вызволять надо!

– Остынь, – Роман на стража, скривившегося болезненно, глянул, Ивана осадил. – Не торопись. Не все мы знаем, кажется.

– Верно, не все, – Яр еще вина налил, чарке краям вровень, одним махом опрокинул, рот утер. – Янис по своей воле с ним сейчас остается, по своей воле и будет.

– Как по своей? – опешил царевич, цыган нахмурился сильнее, за трубкой потянулся, в пальцах ее закрутил, прикуривать не стал, дабы дымом не тревожить. – Быть того не может! Он же тебя любит… ну, то есть.

– Любит, – река спокойно согласился, кивнул даже. – Но он обижен был, когда Навья пришел. Я не знаю всего, есть только подозрение мое… Навья никогда не действует открыто. Он как змея подколодная – голову показывает в самую очередь крайнюю.

– Он его обманул, – цыган сказал уверенно, тоже к бутылке потянулся, выпил, крякнул, рукавом занюхал. – Если обманом соблазнил… озеро ваше, он очень красивый, но не только же за этим он нужен подземному повелителю? Что в нем особенного? Зеркало?

Ярый на цыгана смотрит пристально, на Иоанна взъерошенного косит. Открыться людям тяжело реке, к другому привыкшему. Никому страж не доверял, не верил, кроме ручьев своих. Янису– но не делился с ним тайнами своими, считая, что охранять должен нареченного. И от тайн этих в том числе. А теперь выбор есть: взять в союзники людей незнакомых, понадеяться на смертных, или одному остаться против силы темной, непонятной, чуждой.

– Зеркало – это часть Яниса, – решился страж, наконец. – Оно от него питается…