Хозяин озера (СИ) - Страница 50

– Не за чем, Роман, не за чем, – отмахнуться попытался. – У него есть спутник, а я…

– Вот смотрю я на тебя, царевич, и думаю. Ты эгоист весь в государя вырос, – Роман ухмыляется неприятно, с издевочкой.

– Поклеп возводишь, – огрызается Иван обиженно, не понимает, за что приласкали.

– Да нет, правду говорю. Ты к озеру зачем шел? Полюбопытсвовать? Вот оно так и случилось. Ты что ж, ждал, что он к тебе на шею сам повесится, только увидев? Али всю жизнь свою долгую царевича какого дожидался, слезы горьки проливая, на камне сидючи? Ты пришел к нему в дом, в гости напросился. Хоть не с пустыми руками, уже хорошо, не опозорил седин моих окончательно. Поухаживать взялся, да только с чего-то решил, что ежели глаз свой царский на него положил, так и он, точно девка сенная, должен сразу под тебя лечь, обрадоваться? Ему в своем мире чай не раз предлагали и куда более ценные союзы.

Покраснел густо Иван, как с детства не приходилось. Вспыхнули щеки, едва не дымятся. Уши горят, пламенеют, а душе разом все кошки соседские проснулись – скребут, воют. И возразить-то цыгану нечего, прав он.

– Смотрю, ум очнулся, – хмыкнул Роман по-доброму, через стол потянулся, чуб кудрявый Ивану взъерошил. – Подумай, Иоанн. Коли люб тебе озеро по-настоящему, а не как отцу твоему, на ночь единую, то и дальше будешь ухаживать, а коли не тебя выберет – примешь.

– Нет! – Иван упрямо по столу кулаком грохнул, припечатал. – Прав ты, рано я руки опустил, обидой ведомый, а вот что принять реку эту напыщенную – так не бывать. Добьюсь Яниса!

Роман лицо в ладони уронил, проворчал что-то. Хотел как лучше надоумить, ан порода царская упрямая, все равно верх взяла.

– Глухой ты, цесаревич, – цыган поднялся, на вино взглянул с отвращением. – Одумаешься сызнова – приходи. Авось еще какой совет послушаешь. Сейчас одно скажу – не руби сгоряча, целее будешь, не спеши – умнее рассчитывай. Коль надумаешь опять к озеру уйти в гости – возвращайся, надолго не пропадай.

В дверь поскреблись робко, потом кулаком весомо стукнули. Мила из опочивальни выглянула, у Ивана безмолвно спросила разрешение отворить. В коридоре воин седой, вислоусый да стражник совсем молодой стоят. Роман поднялся сразу же, брови свел, спрашивает:

– Что стряслось, что пришли вы?

– Дак не знаем, к кому обратиться, Роман, – молвил старший. – Царя волновать не хочется, ан и сами не сообразим, как с напастью справиться. На кухне зверь страшный завелся, то ли змея, то ли ящерица огромная. Никого в чулан холодный не пускает, громко шуршит, все колбасы поел, ветчиной закусил.

Переглянулись цыган с царевичем, споро вниз спустились. Стража полукругом у входа в чулан стоит, маковки чешет, что делать, не придумает никак. А за дверцей малой шуршит кто-то громко, мурлыкает, чавкает. Иван как услышал, протиснулся между стражниками да без боязни в чулан сунулся, только все охнули. Из темноты колбасной навстречу ему выпрыгнул василиск в ошейнике цепочечном, витом. Опрокинул царевича, на пол уронил, сверху забрался, когтями вцепился, рубашку шитую порвал. Иван змееящера к себе прижал поскорее, лапы перехватил, на ухо зашептал.

– Странно, что он вернулся, – Роман, как все успокоились, к себе по традиции сына царского увел, велел прибрать в чулане и на кухне, царю про пустяк строжайше запретил говорить, докладывать.

Василиск за ними как привязанный побежал, все норовил Ивана в ногу рогами боднуть. Потом и вовсе на сапоги улегся, глаза пленочкой закрыл и дремать вознамерился.

– Мы же с тобой нашли его в тот раз, – Иван руками развел, сам удивляется, помнит, как василиск к Янису льнул, хвостом за ним ходил и спать в ногах постели озера укладывался. – Может, не ужился, как и я.

– Не думаю, – Роман к василиску руку протянул, да тут же отдернул, когда у пальцев самых клюв роговой щелкнул. – Нашел я, где твой отец его держал. Драпать должен быть звереныш отсюда со всех ног и никогда не возвращаться. К тому же людей он не жалует, духи больше… по душе.

– Случилось что, считаешь? – засуетился Иван, с места вскочил, кругами заходил.

– Видать, да. Надо бы проверить. Кольцо твое двоих выведет к озеру-то?

– Не знаю, за руку могу тебя держать.

Быстро сбегал Иван, одежду сменил, перстень заветный достал, на руку надел. Сваливается безделушка, дразнится, никак не хочет прощать Ивана. Помнит, что снять хотел, ушел.

Понадеялся царевич на авось: до леса они верхом доскачут, а там уговорит упрямца Иван, расскажет, что надо ему к озеру попасть. Пустит…

Роман молча стремя царскому сыну придержал, василиска подсадил к нему ловко. Сам верхом вспрыгнул, от земли взмыл, как привык еще в ранней юности. Тучи следовали за двумя всадниками по пятам, за собой тащили грозу-буран грохочущий. У леса кони заупрямились, идти дальше отказывались, гривами трясли, ржали тревожно. Иван первым на землю пыльную, нагретую соскочил, в карман за кольцом полез, позвал мысленно. Неохотно в артефакте искорки зажглись слабые, но артачится перстень обиженный, все равно с пальца соскальзывает.

– Дайкось, – Роман перстенек на ладонь положил, осмотрел со всех сторон, зашептал что-то едва слышно.

А потом уверенно на палец безымянный надел, на руку левую, встряхнул. Село как влитое колечко заговоренное, Водником дареное. Насупился Иван, обида детская, глупая всколыхнулась. Но вздохнул лишь царевич, не спорить же, не за тем ехали. Тропинка послушная сама под ноги цыгану выкатилась, Ивана не приметила. Шагнул мимо в ковыль густой, траву сочную. Роман споро обернулся, за плечо царевича цапнул, за руку крепко взял, за собой повел. Удивляется про себя, как старательно прячет лес озеро в этот раз. С царем не так было. Там как приглашал кто. И дорога была шире, тропинкой потерянной не казалась, и деревья выше. Тут куда не поверни – лапник стоит забором глухим, расходится неохотно, продираться сквозь него приходится. Василиск по пятам семенит, вперед не бежит, надолго не отстает. Покурлыкивает жалобно, к земле брюхом белесым припадает.

Иван тоже на лес дивился, вслух не произносил, звуком неосторожным спугнуть боялся. Вот и поляна знакомая, скос высокий, до озера прямой ход. Остановился Роман, руку царевича сжал сильнее. Ящер назад попятился, зашипел зло, испугано.

– Что же это? – во все глаза царевич смотрит, поверить не может, щиплет себя украдкой.

Мутится воздух вокруг озера, как пузырь мыльный, только не радугой – темной чернотой плывет, движется, небо заслоняет.

Грома раскаты разорвали тишину напряженную, капли первые упали, застучали. Ливень хлынул, полил, жадно духоту поедая, воздух наполняя запахом грозы и земли мокрой.

– Янис? – против воли собственной Иван позвал, руку Романову выпустил, вперед шагнул. Дрогнула стена темная, то ли дождя, то ли зова испугалась, поддалась, раскололась.

– Стой, Иван! – Роман едва удержать поспел, помешать ближе подойти царевичу безрассудному.

Ему, не очарованному, тревогой другой снедаемому, картина предстала иная, не призрачная. Помнит он озеро, светом лунным умытое, хоть и не приветливое, ан красивое, живое. Теперь будто выцвела трава вокруг, хоть до осени еще далече было, поблекла. Ива склонилась тяжело, вот-вот сломается, плети-ветки свесила обреченно. Камыш поломанный, растрепанный, осока и вовсе слегла, в воду уткнулась, горбится остовами пожелтевшими. По поверхности зеркальной, недвижимой пленка плывет слюдяная, черная, рвется местами, тянется, вязкая, словно в болоте грязь-топь густая. А по краям терновый куст шипастый разросся, стеной поляну озерную обнял, от леса закрыл, ни войти, ни выйти.

– Стой, – повторил цыган уверенно, ладонь на глаза Ивану кладя, нажимая с силой, чтоб ободок от кольца отпечатался. – А теперь смотри.

Царевич рот раскрыл в ужасе, слова растерял.

– Что случилось, – прошептал он сорванно, терновые кусты разглядывая. – Янис? Он… это все Навья, уверен я! Подобраться бы поближе, посмотреть, убедиться.

– Нельзя покудова. Не пройдем, – цыган пыл царевича охолонул, покачал головой с сомнением.