Хозяин озера (СИ) - Страница 49

– Заколка облик хранит, все прячет, – Ярый наземь спрыгнул, доспех снял.

Как силуэт хозяина озерного истаял, исчез, следом шагнул, до кромки берега дойти попытался. Стена воспротивилась, с ног сшибить попробовала. Река не ручей, устоял, но оступиться пришлось.

– Что делать будем? – Чаровник волнуется, кого из ключей позвать, высмотреть старается.

– Ждать. Новолуние его ослабит, костер силу потеряет на сутки единые. Глядишь ослабнет и защита колдовская.

– А коли нет?

– А коли нет… значит Навья нам мешает, глаза застит. Найти б того, кто знает, как за стену проникнуть. Не спрашивай, Чаро, ответов нет у меня покудова. Нахрапом да силою ничего не сделаешь. Надо б хитростью…

Зашумел лес несогласный, ночными птицами воспротивился. Ан нет другого выбора, коли б подсказал кто его. Отошли стражи дальше, светляков колдовских оставили, заслон сплели, зачаровали. Янис же к гостю своему вернулся, рассказы слушать, от мира прятаться.

Вторая седмица шла, как Янис гостя тайного у себя привечал. Днем спал, ночью сказки слушал. Привык к Навье, другим его увидел. Не торопит события хозяин мира подземного, нахрапом не берет. Целует лишь легко, необязующе, прикасается невзначай. Все больше земли свои показывает, растения диковинные, каменные.

Ключи шептались, страшились: пропали стражи, не заходили, духи лесные качаться на ветвях ивовых не заглядывали. Темнеть вода стала, кувшинки вянуть, листья сворачивать, на дно уходить да бутоны прятать. За ними осока пожелтела, пожухла, стеблями сухими зашелестела жалобно.

На ночь срединную сидели Мил с Колокольчиком на валуне любимом, молчали, босыми ногами в водице болтали, сверчков далеких слушали. Прислонился Мил к брату старшему, грустит, в воду смотрит, рыбок серебристых выглядывает. Говорил мало ключик, таился все больше. Пригнул ветер ветви ивы, листья взъерошил.

– Доброй ночи, – из ветвей выступил незнакомец темноволосый, улыбнулся приветливо.

– Доброй, коли не шутишь, – Колокольчик Милого покрепче прижал, к гостю неведомому сам повернулся, заслонил.

– Отчего ж, – усмехается незнакомец, скалится. – Костер нынче умирает, а сила мне нужна. Не обессудь уж, придется у тебя занять.

Звонко щелкнуло, что хлыстом по воде, взвизгнуло. Милый под рукой ледяным стал, задеревенел, а после в руку брата вцепился хваткой мертвой, ноги оплел, на траву свалил. Колокольчик только вскрикнуть успел, глаза черные разглядевши, разводы на лице Милого. Да не смог более ничего. Пробили землю ветви темные, гибкие, по рукам ногам опутали, распяли, пригвоздили. Незнакомец Милого поцеловал в висок, приласкал небрежно, с пути отодвинул. Как кукла неживая ключик повиновался, смотрел перед собой в пространство пустое.

Забился в путах Колокольчик, закричать попытался. Стебель тугой между губ скользнул, закрыл рот, петлю вокруг горла затянул. Водой старался ключ растечься, ан не пускает его что-то, заперло в теле, не разольешься, до озера не дотянешься.

– Ну не бойся, тебе понравится, – незнакомец ногою небрежно колени ключу развел, стебли тот час закрепились, затянули.

Одежда темная с него сползла клочьями, к ногам осыпалась. Прикосновения льдом жгли, калечили, ласки умелые клеймо узорное на теле выжигали, под кожу темень впускали. Рвался Колокольчик, горло надрывал, сопротивлялся. Да куда там. Мил за всем наблюдал безучастно, безвольно руки опустивши.

========== Тупик ==========

Дней минуло немало. Все больше Янис Навьины истории слушал, лежа рядышком, все больше проникался красотой, гармонией мира нижнего, за гранью лежащего. Часто гулял днем один, ключей не звал. Да и не показывались они теперь часто, хозяина не тревожили. Мельком виделись с Милым да Жданом. Отворачивались ключики младшие, близко не подходили. Наслаждался Янис спокойствием. Вода темнела, как положено после лета середины, наливалась синевой непрозрачной, небо отражало. Подолгу Янис рассматривал гладь недвижимую под шорох листвяной, ни о чем плохом не думал, слушал тишину и ею дышал. Ему никогда дотоле не было так хорошо. Не тревожили обиды и ревности уколы, не хотелось бежать никуда. Не прав был Навья, нет дела озеру до свободы от зеркала, нет дела до земель заморских. Теперь хозяин озерный понимал лучше прежнего, что место его здесь.

– Печален ты, Яни, – Навья с закатом появлялся, все раньше и раньше приходил.

Уже и солнышко едва только бочком пухлым коснулось елок, а уже на колени рядом с озером опустился, тронул плечо юноши водного, рубахой сползшей открытое, прижался к нему прохладными губами, языком теплым коснулся, мазок влажный оставил, завиток узора темного проследил.

– Нет, – Янис улыбнулся, спокойной улыбка была, глаз не трогала. – Просто нет ощущения, что все плохо, и что я кому-то что-то должен.

– Это хорошо, славный мой, – Навья рядом на траву улегся, голову рукой подпер, волосы на плечо скинул.

Любуется Янис шелком литым, ночью напоенным. Кончики до воды самой дотянулись, окунулись, водорослью диковинной заколыхались. Ладонью раскрытой гладит, наслаждается. Навья ближе подвинулся, в долгу не остался. Косу тугую озера распустил, обе руки в завитки сине-зеленые окунул. Целует, губы минуя, шею ласкает, грудь на вкус пробует, рубаху сдвигая. Откинулся Янис, подставился, не будоражат ласки Навьины, кровь от них не закипает. Но так прохладно, и успокаивает каждое прикосновение, легкое, как бабочки крыло. Млеет озеро, дышит глубоко.

– Вот так, мой хороший, – душ хозяин шепчет. – Не обижу, позволь только…

Одежды покров снял незаметно, опоясал бедра прикосновениями откровенными. Выгнул спину Янис, траву под собой в кулаках сжал. Не жаром, холодом опаляет Навья, не торопится, смакует ласку каждую, задерживается подолгу.

– Коли правда твоя, помогу, – шепчет озеро в забытьи, беспамятстве, сам навстречу Навье тянется.

Закрыл глаза Янис, в морозной нежности утонул. Не видит, как вокруг водицы студеной пробили землю копья черные терновые, тянутся, по земле ползут, друг за дружку цепляются и вверх подтягиваются, стеной непроходимой становятся. Хозяин душ ушедших крепче Яниса к земле прижал, ртом жадным обхватил плотно, языком дразнит. Лижет мягко, круги обводит. Немного сил передается, ан не торопится Навья, тянет помаленьку, незаметно впитывает. По колено терновник встал, а как оторвался Янис от губ прохладных, так в рост человека крупного стена высилась, шипами топорщилась. Меж острых отростков темень листами малыми взвилась, оскалилась.

Не спалось царевичу, не моглось. Которую ночь уже сон осторожный обходил стороной ложе его просторное, бежал, голову сломя, не давал роздыху. Что только Иван не делал: уматывал себя охотой, скачками, забалтывал послами на приемах светских, возлияниями богатых, любовью до изнеможения тешился. Ничего не помогало. Измучался царевич за три седмицы неполных. Ночью-то оно не просто так бессонствует, мысли всякие в голову лезут, спасу от них нет. Вроде и тоска притупилась, вроде и уговорил себя, что правильно поступил, в отчий дом вернувшись, хоть и не солоно хлебавши, а мир колдовской и дальше пусть без него стоит, не качается.

Роман на сына царского посматривал, но помалкивал. Гавра с Николом чаще заставлял тормошить, Мару – присматривать да лелеять. Но видел, замечал, что чахнет царевич в тереме родном, смотрит чисто зверь лесной, в клетку пойманный.

– Сходи, проведай, – цыган вино понюхал, на стол поставил, за трубку взялся, раскурил основательно, облачка сизые, ароматные вверх выпуская, колечки ровные свивая. – Не убудет, чай, от гордости-то? Сам же изведешься, места себе найти не сможешь.

Удивился Иван, поперхнулся. Не ждал он слов таких от наставника мудрого. Первый Роман против был, про озеро услышав, морщился, от пути туда отговаривал.

Потер царевич палец пустой, давно колечка лишившийся. Соскользнул артефакт заколдованный на третий день, как Иван воротился. Просто с пальца упал, чудовищно велик сделался. Убрал перстень в шкатулку резную хитрую, припрятал и забыть постарался.