Хозяин озера (СИ) - Страница 48

Заслушался Янис невольно, времени счет потерял.

– Солнце близко, Яни, – Навья встал потянулся, подошел близко. – Сил у меня не хватает ему противиться, не взыщи. Спасибо за разговор, за угощение. Пора мне. Коль позволишь, завтра загляну, еще потешу, расскажу что.

– Приходи, – согласно озеро кивнул, встал порывисто проводить до зеркала.

Навья уверенно рукой его талию оплел, к себе привлек, поцелуем осторожным губ коснулся едва уловимо.

– До скорой ночи, хозяин озерный.

Сказал и исчез, дымным облачком пролетел, в поверхность зеркальную втянулся. Усталость каменную озеро ощутил. На плечи легла, припечатала, свинцом веки налила, ресницы неподъемные едва трепещут. Добрался до опочивальни Янис, в сон провалился. Не вспомнил ни про василиска, в комнате притаившегося, ни про ключей своих. Не удивился, что ночью никто не пришел, не проведал, словно забыли.

И в зеркало ни разу не посмотрелся… разрослась темень на теле стройном, почти целиком опутала, на щеки вензелями зашла, улеглась.

Чаровник меж тем прямым путем, коротким, по течениям подводным к реке вернулся, в дом поспешил, келпи бросив у коновязи. Ярый в горнице сидел, вино в кубке рассматривал, откровений на дне выискивая. Дернулся неловко от неожиданности, когда ручей ввалился, косяк плечом едва не своротил. Рассказал, поведал Чаровник хозяину сомнения свои, Яниса описал, узор темени на нем. Отставил Яр вино подальше, отодвинул, лужу через край плеснувшую рукавом утер.

– Что про зеркало тебе сказал?

– Что нет на нем темени, – Чаровник вино утянул, одним глотком осушил, рот утер. – И водник подтвердит.

– Странно, – река по столу постукивает, хмурится. – Ты в дом спустился, проверил?

Чаро покаянно головой качает, винится. Не стал раздражать сильнее, побоялся, что коли темень и впрямь от обиды, ярости, то разрастется шире, оплетет целиком. Хозяин вины не отмерил, сам бы не настаивал, на рожон не лез, не провоцировал. А что неладно с Янисъярви,так то прав Чаровник, не ошибается, не преувеличивает.

Хотел река-страж подойти осторожно, приблизиться, взглянуть, да не пустило его озеро. Протоки свободные водорослями черными взялись, перекрыли, стеной плотной встали. По краю поляны озерной стена туманная стоит, не ломается, под ветром не рассеивается. Чаро поперед хозяина сунулся, ладонь приложил. Отбросило ручья назад, к земельке сырой приложило крепко, огрызнулось щупальцем призрачным, дух вышибло.

– Надо водника найти, – Ярый ошибку не повторил, близко не подошел.

Доспех на нем светится, дрожит, чешуи перезваниваются, стонут. Копье само звездой украсилось синей, лучами ощетинилось.

– Это Навья? – Чаровник на келпи вернулся, затылок ушибленный потирает, из волос землю вытрясает.

– Хотел бы ответить, что нет, но не знаю. Не видел я силы такой, но и с хозяином мертвых не знался никогда.

До ночи темной, звездной, река с ручьем старшим, помощником верным, болота обшаривали, звали. Как сквозь землю хранитель водный провалился, будто и не было его отродясь. Никто не знал, где он скрывается, где обитает. Кикиморы страшные, кочки ожившие, плечами корявыми жали, носы длинные чесали, светлицы, девки на мавок похожие, зубастые да с перепонками, глазки строили, но тоже не знали, не ведали, где хозяина искать.

К утру келпи занервничали, загарцевали, все норовили назад повернуть, домой воротиться, в реку ухнуть. У озера постояли стражи верховые, подойти не смогли. Смех жителей озерных слышали, плеск да отсветы огоньков танцующих. Не приближайся – таки и вовсе покажется, что не случалось ничего, не менялось. Уйти себя Ярый заставил, в реку погрузился, сызнова к протокам доплыл. Разрослись водоросли, заматерели. Нож не берет, плеть не сечет. Из сил страж выбился, пока рубить пытался, пробиваться. До вечера решил подождать, удачи еще раз попытать на болоте топком. Солнце присмотрит за озером днем ясным, летошним.

Но и на вторую ночь, и на день, и на следующий, когда тучи небосвод укрыли, грозой насупились, громом зарокотали, не нашелся Водник. Пробовал Яр до совета дозваться, Ветреницу кликал – без толку. Тонул голос стража в бури завываниях, шумом дождя проливного дробился, рвался. Камень и вовсе глух к воде остался, а Огневик никогда и не откликался. Не любил стихию изменчивую, пламя его тушащую.

– Нравятся, Яни, тебе цветы мои? Травы густые?

– Красивые они, – озеро отвечает, в руках венчик черный о ста лепестках баюкая, аромат сладковатый вдыхая. – Но опасные.

Тычинки зашевелились, вытянулись, запястье обняли, в кольцо сомкнулись. Навья только прищелкнул – вмиг присмирел бутон, лепестками вздрогнул.

– Опасные, правда твоя, – улыбается хозяин мира подземного, цветок забирая, обратно чрез зеркало на поле отпуская. – Потому и не держу птиц всяких, гадов ползучих.

– А кокатрисы? – Янис на кровати улегся удобнее, подушки под спину подгреб, умостился. Навья рядом лежит, зеркало придерживает. Халат на нем долгополый, расстегнут небрежно. Кожа молочная под стать Янисовой бледности, только узоров меньше, как живые то проступают, то опять прячутся.

– Так кто-то должен охранять царство мое, – смеется, зубоскалит, клыки не прячет. – Чай и в верхнем мире много тех, кто власти жаждет, страхом перед собой бредит. Твари мои – кусок лакомый, а души мертвые и подавно. Запереть такую в клинке аль в ином оружии – и покорять города ринуться можно. Многие правители секрет вечной жизни знать хотят, радеют о своем теле немощном. Тоже обряды проводят, до мира моего дотянуться пытаются. Оттого и держу тварей разных, чтоб неповадно охотничкам было.

Рассказывает, сам на Яниса посматривает, невзначай ногтями длинными по бедру озера ведет, ткань режет, кожи не касается.

– Страж твой прибыл, вкруг третий раз камыши обходит, – вдруг Навья сказал, отодвинулся, на спину лег. – Выйдешь приветить? Не уйдет ведь, настырный.

Вздохнул Янис, к окну отвернулся. Третью ночь Ярый подходил, да в дом даже не пытался постучать, звать не звал. Долг выполнял, приглядывал и решил, что хватит оного. Довольно.

– Нужен был бы, позвал.

– Ох неправ ты, Яни, – Навья ближе подбирается, ладонью вверх по животу ведет, ласкает, вырез рубашки сдвигает, трогает. – Гордец, каких поискать, страж твой серебряный. Спроси сам, что надобно, успокой. Только, не обессудь, про меня молчи покудова. Коли решишься – сам с ним познакомлюсь опосля, коли откажешь – таки не надо знать ему, что был я у тебя. Гостей твоих чай Ярый не жалует особо.

Поцеловал плечо открытое, заколку из покрывала складок выудил. Прядь волос Яниса взял, в узелок искусный скрутил, закрепил, поправил. Исчезла чешуя теменная, пропали разводы узорчатые. Юноша водный потянулся недовольно, ан не стал упрямиться.

– Ночи доброй, страж-река, – вышел Янисъярви к кромке лесной, волнующейся, кайме темной, на всадника равнодушно глянул. – Чем обязан визиту твоему?

– Присматривать велено, потому и рядом нахожусь, – Ярый отвечает вкрадчиво, озеро рассматривает, будто ищет что-то. – Хотел узнать, как раны твои заживают.

Рубаху с плеч спустил Янис, спину открыл до пояса, повернулся медленно, глянул искоса. Побелели рубцы, затянулись. Только рваный один поперек лопаток выделяется, багрянцем кожи атлас уродует, пересекает.

– Спасибо за ласку твою, страж, за осторожность. К полнолунию как новенький буду, чай и следа не останется. В гости пока не приглашаю, мал костер на ущербной луне, слаб. Нечем мне с тобой поделиться.

Прищурился Ярый, коня по шее погладил, успокоил.

– Хорошо, коль так, – молвил, ответил. – Приду еще ближе к ночи темной, новолунной. Аль сам приходи, погостишь, развеешься.

– Благодарствую, страж, только вряд ли.

– Как знаешь.

На том и разошлись. Келпи вороной в лес отступил, в тени спрятался, одна грива туманом белесым видна, светится.

– Не видно темени, – Чаровник к хозяину подъехал, за елью разлапистой остановился; вслед озеру смотрит, удивляется. – Не могло мне помститься, хозяин. Видел узоры.