Хозяин озера (СИ) - Страница 43
Иван как толпу увидел, чуть назад не поворотил: отвык за короткое время от людей шумных, гомона хозяйственного. У озера все больше лес шумел, вода плескалась, тишина живая. А тут девки в голос судачат, парни перекликаются, собаки брешут, да где-то куры квохчут.
Спешился царевич, приближенным кивнул, знак тайный подал – мол, позже поговорим, вижу вас, но не могу тотчас же подойти. На бояр и вовсе не взглянул, по ступенькам взошел, остановился, с Романом поравнявшись.
– Пороть бы тебя, царевич, – тяжело Роман молвил, ан в глазах искорки радостные замерцали, складка у губ смешливая взялась, брови расслабились облегченно, – да поздно уже.
Иван усмехнулся, ближе шагнул, обнял цыгана крепко, лбом в плечо уткнулся, сгорбился. Уютно ему в мозолистых руках этих, с детства знакомых. Чаще матери, рано ушедшей в мир навьин, Роман его обнимал, лелеял, истории по вечерам рассказывал, учил, воспитывал.
– Я обещал вернуться, – ухмыльнулся царевич, вздыхая глубоко. – Что отец? Все ли в порядке?
– Да как сказать, идем, – Роман в терем подтолкнул сына царского, сам вошел, увлек в покои свои. – Пойдешь к нему, говори мало, про озеро не рассказывай. Убедил я его, что ты по своим делам за девкой красной умчался, загулял.
Царевич, хоть и был не в себе, расхохотался звонко, мимо кресла мягкого на пол усаживаясь. Романа напугал, да отмахнулся только.
– Все ты меня как дите неразумное отчитываешь, – кое-как глаза утерши, Иоанн сказал. – Опекаешь. Защищаешь. Своих бы детей тебе, Роман, да только все упрямишься. Отец вышел бы… не чета моему.
– Родителей не выбирают, царевич. Ан грех тебе на отца жаловаться – вырастил тебя, выкормил, не запрещал ничего. Что стряслось с тобой, что приключилось? Не узнаю тебя, другим стал.
Пожал Иван плечами. Что говорить-то толком и не знает, в двух-то словах разве все опишешь, поведаешь.
– Позволь, отца проведаю, коли примет, и все расскажу.
Цыган сызнова нахмурился, кивнул. Пока царевич умывался, переодевался, молча его рассматривал, детали малые подмечая. Синяки новые, отметины от порезов старые, зажившие. А боле всего – задумчивость мрачную, тяжелое бремя на плечах невидимое.
Матвей сына принял, пожурил сурово. Предупредил Роман перед дверями покоев царских, что не помнит государь истории с зеркалом али вид делает умело. Напрямую спросишь – хмурится, плечами пожимает, вскользь – и вовсе не заметит, мимо ушей пропустит. В комнатку тайную не заходил опосля ни разу, книгами старинными не интересовался, оберег колдовской, дареный, не надевал. Потому рассказал Иван отцу историю выдуманную, цыганом намеченную, да так, по канве, без романтики. Прощения попросил, обещал впредь не пропадать внезапно, за ум взяться, делами государственными начать заниматься. Равнодушно Матвей отпрыска взглядом смерил, ухмыльнулся неприятно.
– Коли так, Иван, принимайся за дело. Послов созови, за стол усади да вызнай, которая из девиц королевских в пору брачную вошла, к которой свататься.
– Государь…
– Неженатому корону тебе не оставлю, – Матвей глядит на сына, глаза мутные щурит, волосы белые лицо обрамляют, смотрятся жутко. – Коли дом бросаешь, за юбкой тянешься, парней тебе мало, девок местных не хватает, так значит привязь крепче нужна. Трон, знаешь ли, за тобой сам не пойдет.
– Батюшка, – Иван от неожиданности всю прыть словесную растерял. – Какая корона?Не помышляю о ней, ты еще долго править будешь. Куда мне жена, лучше за ум возьмусь…
Государь с лавки поднялся, плечи согбенные расправил, враз на себя прежнего походить стал.
– Мне недолго небо видеть осталось, – улыбка царская страшная, обреченная. – Чую, зовут еженощно, только упрямством и живу. А сколько еще протяну – неизвестно. Коли хочешь помочь, сыновний долг исполнить, слушай меня. Откажешься – отрекусь, поперек тебя кого наследником сделаю.
Из покоев отцовских Иван вышел, покачиваясь. Мало ему было с озером переживаний, еще и дома добавили, обухом по голове шибанули. Роман у дверей сидел, посмеивался. Чай знал о планах государевых, не мог не знать.
– Что, цесаревич, боязно? – цыган подмигнул. – Пойдем за стол, да о приключениях твоих мне поведай. В голову лишнее не бери, от женитьбы еще никто не помирал.
– Кто б говорил, – огрызнулся Иван, отмахнулся, но следом пошел, затылок потирая. – И что ему взбрело так внезапно?
Роман служку выгнал, дверь затворил плотнехонько, Ивану на стул мягкий указал, сам на корточки рядом опустился, в глаза заглянул:
– Тебя долго не было, царевич. Государь, как в себя пришел, перво-наперво о наследнике спросил, а его и след простыл. Не помнит он про зеркало, не помнит про озеро, как ему еще объяснить, где сын пропал? Теперь поставь себя на место его. Никол с Гавром получили по первое число, костерил их твой батюшка. Потом хвалил, правда, что справились, не распустили челядь, слуг, и прочие обязанности не забросили. Но тебя упустили, не знают, где ты и что с тобой. Ты же не думаешь, что про них царю было неведомо? Хорошо хоть Милу до слез не довел, девка крепкая, жаль не кровей царских. Тихая да скромная, ан в случае чего – ловко словом отбреет аль сообразит, когда промолчать.
Головой качает Иван, пальцы переплетает нервенно. Понимает батюшку, с ближними поговорить как, что сказать размышляет. Роман вина молодого, разбавленного, в чарки разлил, сам на лавке развалился, прикрыл глаза устало.
– Рассказывай, на тебе лица не было, когда конь во двор вскочил. Что приключилось у озера?
Царевич по привычке сначала отнекивался, мол, люди после леса испугали, а потом, сам от себя не ожидая, в подробностях все и выложил. Как василиска отвез, как остался, как на Яниса засматривался. Про реку помянул, про совет, про зеркало. Роман как про зеркало услышал, бокал тонкостенный чуть на пол не уронил, собрался, нахмурился. Вопросы стал задавать, уточнять разное: что видели, проверяли ли, аль так просто предположили.
– Книги колдовские государевы я у себя припрятал, – цыган сказал, на опочивальню кивая. – Ничего царь больше не делал, не призывал. Как память ушла вместе с помутнением, так он не заговаривал про обряды. Если первый тот вопрос кого-то разбудил, призвал, то как теперь помочь?
Иван вздохнул глубоко, к окну поворотился, на город глянул.
– Без нас разберутся. Мне слишком часто повторяли, что человеку не место в мире колдовском, духам принадлежащем. Вот теперича знать ничего не желаю. Коли отец в порядке, книг не берет – так и нечего об этом.
Не спорит мудрый цыган, знает натуру упрямую, от Матвея унаследованную. Коль обижен, так и вовсе не сдвинуть этого осла с места. Охолонуть царевичу надо, временем чтоб обиду подзатерло, гордость уняло. Тогда и сызнова спросить можно.
К ночи вечер катился, подмигивал первыми звездами. В палатах царевича Никол с Гавром мялись, ждали, а Иван с Романом вино пили, разговаривали о разном, вид делали, что все хорошо теперь, по-прежнему.
К вечеру глубокому река успокоилась, перестала берега кусать, размалывать, на перекатах шуметь, плескать, в ответвлениях малых бурными водопадами сшибать деревья вековые. Устал Ярый, сил на ярость не осталось. Лишь тоска серая, безликая внутри поселилась, апатией отравила, расползлась. Лежал страж, на постели раскинувшись, в потолок смотрел безучастно, узоры причудливые, трещинами оставленные, рассматривал, мысли от себя гнал. Тяготился постом своим, долгом-обязательством на время. Отдохнуть, не видеть никого, не слышать, не знать. На зов чужой не кидаться. Плеть верная кольцами свилась, у постели лежала позабытая. На кончике серебряном, из света сотканном, пятна крови остались. Нарочно Яр приказал оставить их, не стирать, зачем – и сам не знал.
Бесшумно возникли в опочивальне Чаровник и Игривый, туманном влажным соткались, на кровать по обе стороны от хозяина прилегли, перемигнулись. Вопросов лишних не задавали, прильнули тесно, в четыре руки обняли, обвили. Поцелуи крепкие от грусти отвлекали, питали ручьи реку полноводную, наполняли. Растормошить пытались. Поначалу вяло Ярый отвечал, все больше отворачивался, но кровь кипучая, сила пенная по венам разносилась, дурманила, тянула за собой. Не позволяли ручьи реке подниматься, сами вились вокруг него, обнимали крепко, не давали вести, как привык. Подчинялись охотно малейшему касанию, покудова не забылся страж, себя не отпустил.