Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Страница 42

Если не присоединится инфекция — а она непременно присоединится: ни я пулю не стерилизовала, ни он одежду. Вот вроде сами напросились, а все равно муторно.

— Не станут, — отмахнулась Марья. Повторила: — Чужие они. Значит, жаловаться не станут. Это в городе будочника начальство назначает, и дворник может на барина за обиду жалобу написать, хоть и мало толку будет. А у нас, в деревнях, и десятских, и сотских мир выбирает, да и урядники все из своих же. Всех знают, кто да каков. Знают, что барыня сгоряча оплеуху закатить может…

Она ойкнула, виновато на меня глянув, я пожала плечами.

— Продолжай. На правду не обижаются.

— Но, если обещала за работу заплатить, заплатит честь по чести и обманывать не будет.

— Все знают, что после болезни барыня сильно переменилась, — подала голос Дуня. — Простите, Настасья Пална. Не гневливая стала. Мужика вон не побрезговали собственноручно лечить, сестренок моих не гоните, да и одарили, так что век не забыть.

Чем одарила-то? Отдала то, что в сундуках без толку лежало, только место занимает?

— Не поверят им, — снова вмешалась Марья, расставляя перед нами чашки с горячим чаем. — Да и не пойдут они. И потому, что знают, что не поверят. И потому, что на господ жаловаться — себе дороже. В жалобе-то и имя, и жительство должно быть, напишешь ты барину, на чьих землях деревня стоит, а тому разве жалобщики нужны? Житья не будет потом.

Да уж, ну и порядки у них тут!

— А если бы я в самом деле их обмануть хотела? — полюбопытствовала я.

— Потому с чужими дела и не водят. Это ведь всегда так было: одни хотят получить побольше, вторые — заплатить поменьше, каждый о себе печется. И на лбу ни у кого не написано, насколько честный, так что все понимают: по-всякому может обернуться. Хотя, ежели бы ты меня спросила, я бы сказала, что неспроста отходники так рано возвращаются. С нанимателем что-то не поделили, а значит, либо сами плуты, либо на хозяина злы и захотят на другом отыграться. Ну да ладно, касаточка, что сделано, то сделано. Молодая ты еще, поживешь с мое, научишься.

Я кивнула.

— И что вернутся они, не переживай. Я сейчас в деревню схожу, брату все расскажу, к вечеру вся округа будет знать, что лихие люди завелись. Нам тут таких не надобно, не пустят их ни заночевать, ни воды попить. Уйдут, если сразу не сбежали. Или, хочешь, попрошу брата, чтобы мальчишек прислал, они за еду ночью покараулят, шум поднимут, да и погонят. Мужики-то справные сейчас все в отходниках, одни мальчишки и остались.

— Мальчишек? — переспросила я. — Как они здоровых мужиков погонят?

— Известно как, вилами да топорами. У нас, пока женихаться не начал, все мальчишка, — поняла нянька причину моих сомнений.

Подростки, значит.

— Пусть приходят. Найдем чем накормить.

Долго ли сунуть в печь два горшка каши вместо одного, в конце концов. И мясо в погребе еще не закончилось. И тесто я как раз сегодня собиралась ставить, на пирожки, «пряженые», как называла Марья жаренные в масле. Заведу немного другое, на обычные большие пироги, которые можно поставить в печь и не стоять у сковородки. Грибы с луком, рис с яйцом, натертая тыква с щепотью корицы и имбиря — начинки я еще со вчера заготовила, только порезать да смешать. Ну и варенье, чего ему просто так в погребе стоять. Хватит и неожиданных гостей накормить, и время еще останется на другие дела.

— Тогда побежала я. — Марья выбралась из-за стола.

— А я пока хлев почищу, да курятник, — сказал Петр. — Не думал никогда, что можно от безделья устать.

— Погоди, перчатки выдам, — велела я.

— Перчатки? — изумился конюх. — Что я, барин какой?

Как бы объяснить понятным ему языком? Я взяла его ладонь, покрутила туда-сюда.

— Смотри, кожица у тебя новая наросла сейчас, как у ребенка малого, поранить легко. Надо дать ей время к работе привыкнуть, потому пока в перчатках и походишь.

— Так меня ж засмеют!

— А кто узнает? Дуня болтать не станет. А как мальчишки тут будут, рукавицы наденешь сверху, скажешь, я велела так ходить. И пока слишком не перерабатывай.

Петр почесал в затылке.

— Диво дивное, барыня не перетруждаться просит. Простите, Анастасия Павловна.

Я улыбнулась.

— Были у барыни до болезни одни странности, теперь другие. А то где это видано, чтобы барыня — да не чудит?

Дуня хихикнула.

— И то правда... В соседнем уезде, сказывают, объявила одна барыня себя царицей. По всему саду деревянных болванов расставила, гвардию свою. Из дома в церковь ее на троне носили, а больше никогда она не выбиралась. Ежели кто желает видеть, пусть прошение сперва подает. На эту, как ее. А…

— Аудиенцию, — подсказала я. Улыбнулась, не сразу обратив внимание, что Дуня говорит в прошедшем времени. — Занятная барыня.

— Занятная-то занятная, — вмешалась Марья. — Да только плохо все кончилось.

Я вопросительно на нее посмотрела, и Марья пояснила:

— Ненормальной ее объявили и имение отобрали.

— Наследники расстарались? — догадалась я.

— Кто ж еще. Доктора звали тамошнего, чтобы тот вердикт вынес. Дворянское собрание потом, сказывают, разбирало дело и постановило ее имение наследникам отдать. Словом, выкинули ее из дома и даже куска хлеба пожалели. Бабы деревенские сердобольные подкармливали, сколько могли.

Я покачала головой.

— Барин, в смысле Виктор Александрович, когда узнал, забрал ее в дом, вот так и до нас про нее рассказы дошли.

Петр поставил на стол пустую кружку. Посмотрел на чайник, и видно было, что хотел бы еще попросить, да неловко, и так за одним столом с барыней сидит, пусть на том спасибо скажет.

Я молча налила ему чая и пододвинула миску с медом. Парень глянул так ошарашенно, что на миг мне показалось, будто он тоже сейчас за доктором побежит, проверять мое психическое здоровье. Выпрямился словно жердь проглотил, взял кружку двумя пальцами, оттопырив мизинчик, хотя до того держал ее нормально.

— Я ее совсем не помню — сказала я, чтобы разрядить обстановку. О том, что Анастасия Павловна после болезни потеряла память, знали уже и Дуня, и Петр, так что стесняться смысла не было.

— А и неоткуда тебе ее помнить, касаточка. Померла она до того, как ты за аспида вышла. Кажется, как раз в тот месяц, когда аспид с твоим отцом о женитьбе договорился. Недолго она прожила после того как приживалкой стала. Хотя слышать-то про нее все слышали, как не слышать…

Да уж, жадные наследники во всех мирах остаются жадными наследниками. Хорошо хоть у меня их нет, некому мои чудачества объявлять болезнью. Да и было бы на что претендовать! И все же настроение у меня испортилось. Я поднялась из-за стола. Работа ждать не будет.

Марья, как и собиралась, ушла в деревню, рассказать все старосте да поискать мальчишек. Мы с Дуней, посовещавшись, затопили баню — сегодня она будет в самый раз, успеет прогреться до темноты. Потом Дуня отправилась мыть людскую избу: надо же будет где-то парней, что придут сторожить, размещать. Я поставила опару на пироги. За последние дни я вывела вполне приличную закваску и сейчас ее не пожалела: все равно подкармливать закваску мукой нужно регулярно, а получающиеся излишки — куда-то девать. Так что опара подойдет быстро, а к вечеру и само тесто дозреет, будут пироги для наших сторожей, да и сами побалуемся. За фигуру я не боялась: в саду и по дому работы столько, что никакого фитнеса не надо.

Потом мы втроем утоптали остатки снега, проложив дорожку между навозником и теплицей. Так удобнее будет возить на тачке навоз в будущий парник.  С одной стороны, хорошо, что зима недавно закончилась — с осени даже в нашем невеликом хозяйстве скопилось достаточно навоза и подстилки из птичника, чтобы хватило хотя бы на одну теплую грядку. И перепреть навоз не успел. С другой стороны, нужно будет его разогревать. Но ничего, справимся. А пока — воды в баньку натаскаем