Хозяйка кофейни - Страница 20

Кэмрин специально рассчитала время приезда. Утро понедельника — улицы пусты, после воскресенья городок полностью не пробудился. Это убережет ее от докучливого любопытства и пересудов. Если повезет, она скажет все, что должна сказать, победит в себе демонов и довольно скоро окажется с Блейном в мотеле.

Он понимал — Кэмрин должна сделать все это без него. Он всегда понимал ее. Поймет ли он ее завтра, когда она приведет его к реке и скажет о настоящей цели их приезда сюда? У нее большие сомнения, что Блейн согласится что-либо понять и принять.

Подойдя к коттеджу из красного кирпича, где был кофейный магазин, девушка испытала такой сильный прилив ностальгии, что пришлось остановиться, чтобы справиться с собой.

За задернутыми занавесками в главной комнате горел свет. Кэмрин была уверена, что эта та самая ужасная лампа в форме слона, которую ее мать с восторгом приобрела на какой-то распродаже с автомобиля бог весть сколько лет назад. Над каминной трубой вился легкий дымок. Кэмрин обняла себя руками, поняв вдруг, что здесь довольно прохладно и что ее шифоновая блузка — крик моды в Мельбурне — является верхом глупости в Радужном Ручье.

За занавешенным окном мелькнула тень. И Кэмрин, глубоко вздохнув, задумалась. Что она делает здесь, у родного дома? Что это? Возвращение блудной дочери? А хотят ли они этого? Узнает ли она, что действительно стояло за поступком родителей?

Она решительно шагнула вперед. Когда-то Кэмрин имела смелость уехать из этого дома, из этого городка. Открыла свою кофейню в огромном городе. Выстояла в борьбе с конкурентами. Права ли она была?

Кэмрин громко постучала. Что ее там ждет: споры, упреки, обвинения?

Однако, когда дверь открылась и показалось потрясенное лицо матери, она сделала быстрый шаг вперед и почувствовала себя в крепких объятьях.

— Кэмми!

Мать втащила ее через порог, не размыкая объятий, целуя дочь, у которой из глаз потекли слезы радости.

— Привет, ма! Давно не виделись, да? — Она смеялась сквозь слезы.

— Входи, солнышко мое. Отец вышел, но он скоро вернется. Сейчас поставлю чайник.

Морщинистое лицо матери, ее выцветшие голубые глаза, подрагивающие губы — все выражало только счастье. Сердце дочери сжималось от раскаяния и сожаления.

Сожаления, что она так долго откладывала эту встречу, что была так упряма… И из-за этого потеряно столько лет!

Она прошла за матерью в квартиру, узнавая вещи, цвета, запахи. Они пришли на кухню. Мать, как обычно, накрыла стол, поставила хорошую посуду и нарядный чайник, который она доставала для особых гостей.

Это вдруг подействовало на Кэмрин как удар. Оказаться гостем в собственном доме! В доме, где она выросла, где всегда чувствовала себя в безопасности, где начала мечтать о жизни в далеком большом городе.

— Садись, счастье мое. Чай остынет.

От простых слов слезы сначала закапали, потом полились бурным водопадом, затем были рыдания, все тело сотрясалось в объятьях матери.

— Ничего, ничего, родная. Поплачь. И все пройдет.

Кэмрин казалось, что прошла вечность, прежде чем ей удалось успокоиться.

— Прости, мам.

— Не волнуйся, родная. Хорошо выплакаться — это очень помогает.

— Прошло так много времени…

— Мы всегда знали, что однажды ты придешь.

— Я не собиралась, знаешь…

Мать застыла с чайником в руке.

— Почему же ты изменила решение?

— Это Блейн. Мы снова вместе. Его слова заставили меня задуматься, правильно ли я себя повела тогда…

Она взяла чашку и стала прихлебывать чай. Чай Кэмрин не пила с тех пор, как уехала отсюда, намеренно отворачиваясь от всего, что напоминало ей родной дом. Ей казалось, что это поможет вычеркнуть из памяти прошлое.

— Продолжай, — мягко сказала мать, предложив ей бисквиты.

Дочь отказалась.

— Мне надо все высказать, освободиться. Много лет я думала, что вы с папой задержали получение наследства и, соответственно, мой отъезд в Мельбурн, чтобы манипулировать мною. А Блейн заставил меня понять, что могла быть другая причина — ваша любовь ко мне. Я ваш единственный ребенок, и вы хотели подольше видеть меня рядом с собой. — Кэмрин перевела дыхание и продолжила: — Но разве вы не понимали, что я любила вас? И уехав, я бы непременно навещала вас, — она еще раз глубоко вздохнула. — Я покидала Радужный Ручей, но не вас. Ты и папа — вы такие чудесные родители! Мне так хотелось бы, чтобы я вам сказала именно это в тот вечер нашего жуткого скандала, вместо всего того, что наговорила… Господи, как мне стыдно. Прости меня, мама.

Слезы струились из глаз матери, и Кэмрин с ужасом поняла, что она никогда не видела, чтобы ее мама плакала. Ни разу.

Мать была очень сильным человеком. Она без устали работала в магазине, в доме всегда была вкусная еда, она помогала в местной школе. И при всем этом она никогда не жаловалась на перегрузки.

И чем дочь отплатила ей? Обвинила в том, в чем не было ее вины.

— Это мы с отцом должны просить прощения, — достав носовой платок из гигантского кармана своего фартука, мать высморкалась. — Ты права. Я командовала. И обманула тебя с наследством, потому что не хотела, чтобы ты уезжала. Ты только не знаешь, почему. — Она замерла. Мать выглядела значительно старше и слабее, чем помнила ее Кэмрин. Подняв на дочь голубые глаза, она снова заговорила: — В юности я была как ты. Мечтала о большом городе, как о манне небесной. Не выносила маминой власти. Но, в отличие от тебя, имела глупость удрать в Мельбурн почти без денег. Влюбилась в первого встречного парня, забеременела, а когда сообщила ему об этом, он меня оставил. Обратилась к маме, но она и слышать обо мне не хотела — решила проучить нерадивую дочку. Потом случился выкидыш, а я по-прежнему была одна. Самое худшее время в моей жизни.

Как будто рассеялся туман. Кэмрин увидела прошлые события очень ясно и совершенно иначе.

— Вот почему бабушка оставила деньги мне! И поэтому ты не хотела, чтобы я ехала в Мельбурн, да?

Ей даже не нужно было, чтобы мать кивнула. Родители вовсе и не старались удержать ее. Они хотели защитить ее всеми силами, сделать все, что можно, для своего единственного ребенка.

— Твой отец хотел, чтобы ты получила деньги в восемнадцать. Я была против. Он не знал о моем прошлом и не понимал, почему я так долго не заводила семью. А это было из-за потери ребенка, из-за того кошмара, который я устроила из своей жизни. И я хотела уберечь тебя. Уберечь от плохого и не отпускать от себя подольше, пока ты не станешь более зрелой. Я была глупа и эгоистична. Прости меня, солнце мое. За все.

— Мы так все запутали, — Кэмрин обняла мать.

— Да уж, моя хорошая.

— Я останусь в Мельбурне. Но здесь я больше не буду чужой.

— Мы всегда тебе так рады. Это твой дом. Дом.

Странно, но это слово прочно связалось для нее с тем домом на откосе, который построил Блейн.

— И относительно Блейна ты была права. Он к тебе вернулся. Он тогда пришел к нам, говорил, что любит тебя, но уходит для твоего же блага.

— Почему ты мне не сказала, что он говорил с вами? — Впрочем, это ничего бы не изменило в те времена, она еще больше злилась бы на него.

— После того, что я говорила о деньгах, ты бы мне не поверила. Я так много ошибалась. Давно должна была сказать тебе правду.

— За то, чтобы забыть плохое в прошлом и строить, будущее, в котором будем жить, — Кэмрин, улыбнувшись, подняла свою чашку с чаем и чокнулась с матерью.

Теперь она точно знала, что именно должна сделать: сказать Блейну правду, как бы это ни было больно.

Блейн неспешно прогуливался по берегу реки, насвистывал мелодию старой песенки, поглядывал по сторонам в ожидании Кэм.

Мотель, в котором они провели ночь, вовсе не был роскошным, скорее более чем скромен. Но одна из его скромных комнаток позволила им потеряться в объятьях друг друга на всю ночь.

Сейчас, бродя здесь, у реки, в том месте, где они были вместе шесть лет назад, Блейн ощущал что-то непонятное, удивительное. Как будто он шагнул в прошлое, и оно ожило, стало реальным. Дорогое, прекрасное прошлое, время начала их любви…