Хоуп - Страница 2
— Вы его арестовываете, но за что?! — встревоженно спросил Ивица.
— Вы задержаны, — повторил обер-лейтенант. — Только сейчас пришел «воздух» из Вирпазара: ваш брат Милослав пойман, мы обязаны провести очную ставку.
— Но я не видел его два года. — Господин учитель впервые растерялся, не зная, что делать. Ведь судно скоро отойдет, его ребята, как они будут… А Милослав… он и вправду всем сердцем желал увидеть брата, не при таких, конечно, условиях… И все же, если ему нужна помощь… Но что будут ребята без него делать?..
— Заметьте, мы вас пока только задерживаем. Вероятно, после очной ставки вас отпустят. А они, — кивнул офицер в сторону мальчиков, — подождут вас в Нантакете.
Добра он желал или кривил душой, Крстич не понял, но неожиданно почувствовал, как в бок ему уперлось дуло маузера.
— Не дурите, Крстич, ваши воспитанники сами доплывут.
Побледнев, учитель кивнул, обернулся к ребятам, которые немедля окружили его, и дрожащей рукой помахал им. Горан схватил Ивицу едва не в охапку, будто боялся, что тот мог броситься на выручку, — а ведь мог бы. Крстич прокричал: «Держитесь, я скоро!», подростки заорали в ответ, а потом разом все смолкли. Фельдфебели старательно загнали их на палубу барка и тут же покинули судно. Сходни попадали на причал. Издалека донесся властный голос: «Отчаливай!», и судно все быстрее начало уходить в открытое море.
На барке кипела работа, взбегавшие по вантам матросы ставили паруса, поворачивали реи, чтобы барк скорее подхватил попутный ветер. Вся эта подвижность, текучесть, все это немыслимое быстрое перемещение множества людей напоминало работу муравьев в муравейнике.
— Evening, boys, — окликнул ребят капитан, крепко сложенный, невысокого роста, в длинном помятом сюртуке и широкополой шляпе иссиня-черного цвета, из которой выбивались седые волосы, в матросских расклешенных штанах и ботинках на высоком каблуке с пряжками. — I shall… — Он вдруг замолчал, сообразив, что его не понимают, и стал говорить по-немецки: — Вы, парни, переходите в мое распоряжение до конца путешествия. Проезд ваш мне никто не оплачивал, так что придется отработать. Не волнуйтесь, без дела не останетесь. Если еще не ходили под парусом, команда научит. Теперь два слова о правилах. Меня зовут Хоуп, обращаться либо «сэр», либо «господин капитан», и всегда отвечать, когда задают вопрос. Это старший помощник Стабб, когда меня нет, для вас он — это я. Все поняли?
Ответом ему было невнятное разноголосье, он потребовал повторить, и только с третьего раза «да, сэр!» вышло, на его взгляд, прилично.
— Кто-то мечтал из вас удрать в море? — Иштван зачем-то поднял руку. — Значит, радуйся, парень, твоя мечта осуществилась. Первое время будете драить и тянуть, а потом выясним, кто к чему годен. В Нантакете способные всегда пригодятся. — Капитан зыркнул на Горана, словно ему адресовал последние слова, и, сойдя со шканцев, скрылся в каюте.
Стабб подошел к паренькам, молча позвал всех за собой. Сжавшейся, будто пружина, толпой, они, постоянно озираясь, двинулись следом за ним. Перед ними распахнулась дверь, обнажившая крутую лестницу в темные корабельные недра. Один поворот, другой, третий, они оказались в кубрике, сейчас пустовавшем. Старпом молча покидал мешки мальчишек на свободные двухъярусные кровати, затем, по-прежнему без слов, повел их обедать. Познакомил с коком, и тут только у Стабба обнаружился голос — сухой, надтреснутый, чем-то схожий с самим обладателем — узколицым, невысоким, но старавшимся выглядеть чуть выше, он ходил и сидел так, что к спине хоть линейку прикладывай.
После обеда все вновь поднялись на палубу. Туман сделался еще гуще, «Хоуп» плыл в нем, как в вате. Одежда сразу промокла.
— Вы все новобранцы, а потому занятия дам простые: убирать, драить, найтовать. Кто-то умеет вязать узлы? Сейчас покажу.
К вечеру без дела никто не остался. Как ни старался Ивица, с Гораном его разлучили, так что до позднего вечера, когда рында пробила десять склянок — время отбоя, — с единственным товарищем так и не увиделся. А после отбоя уже не осталось сил разговаривать. Оба намаялись, обоих разбросали по разным углам узкой комнатки, ужом извивавшейся в недрах барка, да какие тут разговоры, когда пришедшие матросы немедля затянули храпака? Ивица посидел немного на кровати, с непривычки руки и ноги ломило от боли, потом лег и не заметил, как погрузился в тревожный, беспокойный сон…
Едва прозвенели шесть склянок, рожок вытряхнул его из постели.
Распорядок на судне поддерживался неукоснительный: в шесть подъем, в десять отбой, меж ними один перерыв на обед, и всегда, хоть в штиль, хоть в шквал, находилось уйма дел, которые надо непременно закончить. Поначалу казалось, капитан нарочно дает им столько заданий, чтобы пассажирами не ехали, и чтобы матросы немного отдохнули. Но все работали много, а отдыхали мало.
Стабб действительно разбросал приютских по разным углам нарочно. Всех причин не понять, но, скорее всего, чтоб осваивались на судне быстрее. Команда немецкого языка почти не знала, первое время общаться приходилось жестами, объясняться руками и ими же поколачивать непонятливых. Ну, да к подобному каждый из приютских сызмальства приучен, это только господин учитель рукам волю не давал, а все прочие пользовались метром исключительно в назидательных целях, а пороли уж раз в месяц обязательно. Говаривали, будто в уставе приюта записано: не поротый ученик к познанию неспособен.
Здесь наука подавалась проще. Стабб заметил слабые мускулы Ивицы и отправил его в камбуз. Горана определили к плотнику, заметив его умения, Иштвана отдали в помощь кузнецу, и их компания, и так не шибко сплоченная, почти распалась. Да и просто поговорить не было ни сил, ни времени.
Хоуп собирался остановиться на острове Пантеллерия, пополнить припасы, раз уж этого не дали сделать в Баре, да заодно прикупить пеньки и парусины побольше, октябрь наступил, а с ним в море пришли шторма. Это сейчас незаметные, а при пересечении Атлантики они не слабо потреплют утлую посудину. Оставалось одно вакантное место, Стабб спрашивал, знает ли кто английский, чтобы помогать ему вести дневник. Но, увы, таких не сыскалось. Почему он не подрядил кого-то из матросов, все мужчины за тридцать, некоторым и вовсе посеребрила виски седина, и хоть команда «Хоупа» и представляла сборную солянку с половины планеты — от Аравии до Квебека, все владели языком в должной мере.
Но первую неделю не до вопросов, она, неясная и сырая, действительно проскочила как в тумане, что окружал их почти все время плавания по Адриатике. Только когда барк повернул на запад, дни стали проясняться, а ночи светлеть. Как раз в этот момент Ивица получил повышение: старший кок, увидев его усердие и даже увлеченность, стал посылать со стряпней в кают-компанию, разделив обязанность обносить экипаж снедью с молчаливым помощником-ирландцем. Оба — и хозяин кухни, и его помощник — многим походили друг на друга, Ивица, куда более живой, мрачно размышлял, что за месяцы пути заразится и станет похожим на них, чего очень не хотелось. Но и не с кем поговорить толком, каждый спешит поделиться своим, а слушать — не слушает.
Вот только по прошествии недели, когда небо вызвездилось, а судно повернуло на запад…
Ивица принесся к Горану как на крыльях, хоть до склянок оставалось порядком.
— Газета! Не поверишь, капитан читает газету!
Поначалу Горан не понял, потом посмеялся, потом посерьезнел, дал затрещину и потребовал объяснить в деталях. В другой раз Ивица надулся бы, но сейчас подзатыльник — как новое подтверждение отношений с «названым братом». И он зачастил: когда уносил тарелки из кают-компании, вдруг заметил номер некоего «Обзервера», правда, понял совсем немного, да и времени не было, в каюту входил капитан. Успел прочесть только два заголовка: землетрясение в Японии и захват Италией Корфу. Все же итальянцы выступили против австрияков, несмотря на тот ужас, что навел на них дредноут «Тегетгоф», заставивший взять слова об объявлении войны назад и сидеть тихо. Значит, еще не все потеряно, значит, живем. Горан еще раз перетряхнул Ивицу, точно, он ничего не напутал? Это действительно новая газета? Действительно новая, ответил тот. Но откуда? Телеграф, радио? А не все ли равно?