Honeycomb (СИ) - Страница 21

Бен почувствовал себя маленьким и слабым, когда задал вопрос:

– Как ты тут оказался?

Хакс ответил спокойно, так, как и в тот раз, на банкете, словно он сейчас стоял не посреди разрушенной в хлам квартиры.

– Сначала меня уведомила мисс Скайуокер с твоего телефона, которая переживала из-за твоего благополучия, несколько минут позже то же самое сделал и мистер Дэмерон, услышавший шум из твоей квартиры, – впервые за все время Хакс осмотрелся, и Бен ощутил новую волну накрывающего его стыда. Он вообще не хотел бы, чтобы Хакс видел его квартиру, тем более в таком состоянии. – Но к тому времени я уже выехал.

– Ты не выглядишь удивленным.

Хакс засмеялся и язвительно ответил:

– Я работаю со взрывчаткой, Бен. Я различу бомбу, если увижу.

До раскаяния было еще далеко, обычно оно появлялось чуть позже. Бен подумал о Рей, о том, что, может быть, мог бы с ней сделать. Он не заслуживал ее любви. Он не заслуживал ее саму.

– Скажи, что тебе нужно, – уже мягче добавил Хакс, да так, что Бену захотелось растечься лужей на полу и больше никогда не двигаться.

Но вместо этого он посмотрел на Хакса, на его огромную тень. Он никогда еще не чувствовал себя таким маленьким. Ни разу в жизни. Потихоньку начала просачиваться боль: заболели порезы на спине, синяки по всему телу, щека, пропустившая удар кулаком. Их глаза встретились, и Бен сказал единственное, что ему было нужно в этот момент:

– Сломай меня.

Губы Хакса на секунду искривились, темное желание затуманило его взор. Он снял пиджак, повесил его на стул и закатал рукава до локтей.

– Ты скажешь, если мне нужно будет остановиться, да?

Бен кивнул.

– Скажи это.

– Да, с… Папочка, – произносить это было все легче и легче. Как будто с каждой фразой какая-то тяжелая часть откалывалась от него, и теперь он вовсе был похож на груду обломков. По крайней мере, это помогало ему чувствовать себя немного лучше, но понятия о добре и зле все еще находились где-то за гранью понимания.

– Хорошо, – сказал Хакс, поднимая руку. И еще до того, как Бен успел собраться, он ударил его по щеке.

Голова дернулась в сторону, в ушах зазвенело. Комната завертелась. Бен потряс головой, чтобы остановить этот круговорот.

– Ты что-то сказал? – спросил Хакс.

Бен почувствовал, как тяжело вылезают из него эти слова, словно выдираемый зуб.

– Спасибо, Папочка.

Хакс снова поднял руку, но теперь ударил Бена по другой щеке. У него было кольцо, которое тут же рассекло парню губу. Кровь начала заполнять рот, потекла по подбородку.

– Спасибо, Папочка, – он сказал снова, но в этот раз более разбито.

Пощечины продолжались. Хакс хлопал по ушам, дезориентируя его, бил до тех пор, пока каждая мышца на шее и плечах Бена не начала болеть, до тех пор, пока глаза не опухли от слез и легких ран, пока лицо не начало колоть, чувствуя на нем следы тонких пальцев и единственного кольца.

«Спасибо, Папочка» вообще потеряло свое значение, стало безобидной фразой, пустой молитвой. У кого-то была «Славься, Богородица», а у Бена была только «спасибо, Папочка», и он понятия не имел, сколько раз ему еще придется это сказать, чтобы искупить все свои грехи.

Боль прогоняла все оставшиеся в нем мысли и эмоции; то, что осталось, было больше похоже на путеводную звезду света – благодарность. Благодарность за поражение. Благодарность за наказание. Благодарность Хаксу.

Хакс вытащил платок и вытер руки от крови и пота Бена. Все, о чем Бен мог в этот момент думать, наблюдая размытую картину перед собой, это надежда на то, что его лицо никак не повредило руки Хакса.

– Вставай, – сказал Хакс. Бен попытался, но сильно закачался, едва поднявшись на ноги. Хакс даже не пытался ему помочь. – На диван, – указал Хакс, и Бен прошаркал к дивану, чувствуя, как подгибаются колени, и бедра горят от напряжения и попытки удержать себя в равновесии. – Через подлокотник, лоб на подушку, руки за шею.

Бен перегнулся через подлокотник, как и было сказано. Обивка дивана приятно холодила его разгоряченное лицо. Он подумал было, что лучше бы не пачкать его кровью, но, по сути, это не имело никакого значения, все равно он купил его за двадцатку на гаражной распродаже. Обивка была отвратительной в цветочек, место этому добру было только на свалке.

Бен знал, что будет дальше, но особо по этому поводу не переживал. Мысли и эмоции больше ему не принадлежали. Они были чьими-то, но не его.

Хакс встал позади и ударил по стопам изнутри. Бен раздвинул ноги и почувствовал рывок, когда мужчина спустил его штаны вниз, а потом задрал футболку до самых подмышек. Теперь он был куда более открытым, чем во время встреч по Скайпу, поза была унизительной и неудобной. Бен услышал громкий звон пряжки, а потом и звук вытаскиваемого из петель ремня.

Бена никто еще ремнем не бил. Отец, конечно, угрожал несколько раз, дед угрожал тоже, даже еще больше, но никто еще не поднимал на него руки, за исключением, разве что, людей, которые пытались от него защититься.

Хакс медлил, и Бен выдавил из себя, не сдержавшись:

– Ты собираешься это делать или нет?

– Я давал разрешение говорить?

– Нет, но…

– Ты решил, что так сможешь подбить меня что-то сделать?

– Нет…

– Тебе есть что сказать относительно твоих поступков?

Вопрос застал Бена врасплох.

– Я не знаю.

– Очень хорошо. Скоро будет, что сказать, – теплая ладонь легла на задницу Бена. Наверное, это был первый раз, когда Хакс касался его вот так – трепетно, заботливо, перемещаясь к бедру и обхватывая его пальцами. Это прикосновение вернуло Бену все его чувства обратно. Он не хотел, чтобы его так трогали. Он не заслуживал этого. – Скажи, что тебе нужно.

– У меня есть выбор?

– У тебя всегда есть выбор. Без него просто не существовало бы настоящего раскаяния. И твое наказание должно быть твоим собственным желанием.

Бен не ответил, а Хакс ласково провел большим пальцем по его коже, и это сделало парню даже больнее, чем предыдущие побои.

– Доброта и непорочность – разные понятия, Бен. У непорочного человека нет никакого контроля. Он раб желаний, скрывающихся у него внутри. А доброта, стало быть, это притворство.

– Что насчет зла?

Ногти Хакса впились Бену в кожу. А потом он ощутил прикосновение ткани его брюк и задрожал всем телом.

– Нет никакого зла. Есть лишь люди, которые не поняли значения сострадания.

– А ты понял? – спросил Бен, хотя едва мог себя расслышать из-за шума в ушах.

– Нет.

Хакс отошел на шаг и без предупреждения ударил ремнем по заднице Бена.

Бен закричал от боли и едва не убрал руки с шеи, чтобы вцепиться ими в диван. Но вместо этого он лишь скорчился, ощущая, как жгучая пульсация распространяется повсюду от места удара.

– Я замечу, если ты попытаешься найти спокойствие где-то у себя внутри, – сказал Хакс. – Внимание нужно приучать действовать по поставленной задаче. Считай удары.

Бен слабо ответил:

– Один.

Следующий удар оказался на том же месте, но вместо того, чтобы заорать, Бен лишь сдавленно вскрикнул и сказал:

– Два.

Третий удар был по ногам. Четвертый и пятый чуть выше. Хакс несколько раз менял плоскость ударов с горизонтальной на вертикальную, бил то справа, то слева, поэтому давление не было постоянным. Где-то на счете одиннадцать Бен начал плакать. Это было какое-то чужеродное чувство. Обычно он стискивал зубы и позволял раскаянию перерасти в гнев или ярость, но ничего из этого не было, пока он лежал перед Хаксом, позволяя ломать себя, измываться, унижать.

Каждый раз, когда Бен собирался встать и отобрать этот дурацкий ремень, чтобы избить им Хакса, он вспоминал, что выбрал это сам. Он просил об этом. Ему это было нужно.

Поэтому он кричал, всхлипывая где-то между числами. Ногти впились в кожу на шее, тело находилось в постоянном напряжении от ожидания нового удара вперемешку с невозможностью быстро восстановиться после предыдущего.