Холодный как лед (ЛП) - Страница 14

Долгое мгновение он разглядывал ее. Прежде ему доводилось убивать женщин, при его–то роде деятельности такого не избежать. Иная представительница женского рода куда опаснее, чем мужская особь. Но он никогда не был вынужден убивать кого–то, кто просто помешал по ходу дела. И ему претило начинать сейчас, не имеет значения, насколько чертовски важным являлась эта ликвидация.

Разумеется, кто–нибудь возразит, что, дескать, без еще одного адвоката мир станет лучше. Но глядя на бесчувственное и, бесспорно, роскошное тело Женевьевы Спенсер, Питер не был совершенно уверен, что смог бы заставить себя поверить в сие утверждение.

Женевьева медленно приходила в сознание, позволяя незнакомому ощущению омывать себя. У нее возникло чувство странного облегчения, быстро сменившееся непоколебимым осознанием, что ее подставили. Она лежала на кровати рядом с кем–то, поскольку слышала чье–то ровное дыхание и ощущала тяжесть чьего–то тела поблизости, и ее паника возрастала. В комнате царил полумрак, единственный источник света был где–то в дальнем конце. Она моргнула, пытаясь сфокусировать зрение и прочистить мозги.

Лежала она рядом с Гарри Ван Дорном, отчего мгновенно пришла в бешенство. Пока не заметила, что он не спит, а одурманен наркотиком. А его руки, лодыжки и рот залеплены скотчем.

Женевьева с трудом села, приглушенно мыча через самодельный кляп. В темной, как пещера, комнате в дальнем углу кто–то сидел, что–то читая, но ясно рассмотреть было нельзя, а человек даже не поднял взгляд, пока она возилась, пытаясь сесть, и не обращал внимания на производимый ею шум.

Она потянулась связанными руками, попыясь сорвать кляп, но лента была обернута вокруг шеи, и подцепить эту липкую гадость пальцами Женевьеве не удалось. Она издала еще один сердитый звук, и мужчина, сидевший в полумраке, на мгновение поднял взгляд, явно заметив, что она проснулась, но потом вновь вернулся к книге.

Последние несколько дней были очень трудными, мягко выражаясь, и Женевьева не имела намерения вот так просто тут валяться. Да чтобы на нее никто не обращал внимания. Она свесила ноги с кровати, но та оказалась выше, чем Женевьева рассчитывала, до пола она не достала и растянулась на ковре.

Кто–то спокойно и равнодушно поднял ее сильными и уверенными руками. Женевьева уже поняла, кто это, еще до того, как увидела его, и уставилась в холодные глаза Питера Йенсена, вложив в выражение лица как можно больше эмоций и бешенства... насколько позволяла клейкая лента.

Его слабая улыбка ничуть не умерила ее пыл.

– Должно быть, адски мучительно, будучи адвокатом, лишиться возможности говорить, – мягко произнес Йенсен.

Лодыжки у нее были так плотно связаны, что она с трудом могла удержаться на ногах, а уж стоять вертикально могла лишь с его помощью. Женевьева отпрянула, и он отпустил ее, пальцем не пошевелив, когда она сверзилась к его ногам. Будь у нее свободен рот, укусила бы его за лодыжку, с застлавшей глаза красной пеленой гнева подумала она, снова пытаясь вскарабкаться на ноги.

Он еще раз вздернул ее вверх.

– Не будьте такой утомительно надоедливой, мисс Спенсер. Держите себя в руках, и всем будет гораздо легче, особенно вам.

У нее не то было настроение, чтобы слушаться его. На секунду она подумала, что он собирается снова положить ее на кровать, но вместо того он подтащил ее туда, где сидел сам, и бросил на маленький диванчик. Женевьева, выпрямившись, села и снова стала царапать заклеенный рот. Йенсен издал многострадальный вздох.

– Если я уберу эту штуку, вам не очень понравится, – предупредил он. – Будет больно.

Она продолжала дергать. Тогда он отвел ее связанные руки, уложил их ей на колени, взялся за скотч и дернул.

Женевьева думала, что ее крик огласит каюту и даже разбудит ее накачанного наркотиками клиента, но приглушенный вздох – единственный звук, который послышался, когда сорвали ленту, прихватив несколько прядей выбившихся из прически волос.

Йенсен бросил остатки ленты ей на колени.

– Простите, – буркнул он, садясь напротив и беря в руки книгу.

– Просто «простите»? – повторила Женевьева охрипшим голосом. – «Простите» за что? Всего лишь за то, что похитили меня, накачали наркотиками, связали скотчем, сукин вы сын!

– У меня есть другой рулон скотча, и я не побоюсь им воспользоваться, – весело сообщил он. – Держите себя в руках, мисс Спенсер.

– Вы считаете, это забавно? – Голос ее сейчас окреп. – У вас совершенно нездоровое чувство юмора.

Он слабо улыбнулся, что отнюдь не обнадеживало:

– Мне это уже говорили. Я убрал кляп, чтобы вы посидели тут тихо и не мешали. Мне нужно работать.

– Вы идиот.

Это привлекло его внимание, хотя задеть Йенсена не удалось. В тусклом свете глаза его выглядели очень темными, почти бездонными, пустыми, но она–таки умудрилась привлечь его внимание, и он отложил книгу.

– Разве?

Шарики в голове очень быстро вращались.

– Я знаю, что вы не предусмотрели мое присутствие на яхте, когда вынашивали свой мерзкий ничтожный план – вы ведь приложили довольно много усилий, чтобы избавиться от меня. Но сейчас–то я здесь, а вам не приходило в голову, что стоит меня использовать?

Он откинулся на спинку кресла, наблюдая за Женевьевой.

– И как мне это сделать? Вы предлагаете принять вас в нашу веселую шайку?

– Не стройте из себя дурачка. Любой идиот способен раскусить ваш план.

– Просветите меня.

– Вы похитили одного из самых известных богачей в мире. Явно сделали это ради денег – вы же с виду не фанатик–террорист. Следовательно, вам требуется вести переговоры об условиях выкупа, и я тот человек, который вам нужен.

– В самом деле? – пробормотал Йенсен. – А почему вы почли, что я не могу быть фанатиком–террористом, отправившимся в какой–нибудь кровожадный политический крестовый поход?

– Слишком хорошо одеты.

Он засмеялся. Что, похоже, удивило его не меньше, чем ее. Видимо, ему не так уж часто доводилось смеяться, что неудивительно. Она и не ожидала, что вымогатели – воплощенье юмора.

– Так на чьей стороне вы собираетесь выступить, мисс Спенсер? Моей или Гарри?

– Вы хотите денег, я хочу спасти Гарри. Я так себе представляю, что можно найти решение, которое устроит вас обоих. А теперь почему бы вам не снять с меня оставшийся скотч, и мы могли бы приступить к переговорам. Вы уже знаете, что я физически не представляю для вас угрозы.

– О, я бы так не сказал, – растягивая слова, произнес он, но, тем не менее, встал и вытащил из кармана небольшой нож. Йенсен наклонился, чтобы перерезать ленту на ее лодыжках, и она со всей силы опустила связанные руки на его макушку.

Или, по крайней мере, попыталась это сделать. Даже мельком не взглянув вверх, он одной рукой перехватил ее запястья, пока перерезал ленту на лодыжках. Он сорвал скотч, и уж потом его синие глаза встретились с ее.

– Напрасная трата времени, мисс Спенсер, – произнес он. – К тому же вы мне только докучаете. Это ведь судно. Здесь только один выход – за борт, а я слышал, в этом месте водятся акулы.

– Сдается, что с ними мне было бы безопаснее, – пробормотала она.

Он разрезал скотч на запястьях, и до нее дошло, что использует он ее же собственный швейцарский армейский нож, который она прятала в бюстгальтере. Она даже думать не хотела, как Йенсен его обнаружил, а сосредоточилась на том, как больно он держит ее за запястья, и решила, уж если кого и нужно скормить акулам, так это Питера Йенсена.

– Йенсен – ваша настоящая фамилия? – спросила она, когда он снова сел, сложил нож и сунул обратно в карман.

– Разве это имеет значение? Я использовал много всяких имен: Йенсен, Дэвидсон, Уилсон, Мэдсен.

– Другими словами, ваша матушка не имела представления, кто ваш отец.

В тот момент, когда слова слетели с губ, ей захотелось прикусить язык. Она чуть не схватила лежавший на коленях скотч и не прилепила обратно на рот. Сидевшего напротив мужчину, наверно, от психопата отделяет какой–то шаг, и называть его мать шлюхой было величайшей дуростью.