Холодный как лед (ЛП) - Страница 1

Посвящается всем тем людям,

что дали написать эту книгу,

оставляя меня в блаженном одиночестве,

  даря свободу и ничего не требуя.

А так же тем, кто поступал иначе –

Ну, тот сам знает, о ком я.

БЛАГОДАРНОСТИ

Я бы не завершила эту книгу без Джил Барнетт и Барбары Сэмюел, утешавших меня и шлепавших по макушке, если я вела себя как идиотка. За вдохновение я должна поблагодарить Бастьена. Шлю поцелуй Кливу Оуэну, и моя особая благодарность всем тем читателям, кто влюбился в «Черный лед». Наконец–то мне удалось оторваться от написания связанных сюжетом книг и заняться  собственной жизнью.

Женевьева Спенсер поправила четырехсотдолларовые солнечные очки, пригладила блестящие, уложенные в идеальный узел волосы и ступила под ярким карибским солнцем на борт моторного катера. Стоял ранний апрель, и после нескончаемой промозглой зимы в Нью–Йорк–Сити Женевьеве бы следовало быть готовой к ослепительному солнечному сиянию, выделывавшему бликами коленца на зелено–голубых волнах. Жаль, что у нее не то настроение, чтобы оценить это великолепие. Для начала она вовсе не желала здесь находиться. У нее намечался шестинедельный оплачиваемый отпуск, отдохновение от работы младшим партнером адвокатской фирмы «Ропер, Хайд, Камуи и Фредерикс», и она уже строила планы, которые весьма отличались от того, что сейчас ей предстояло. Через два дня она будет в джунглях Коста–Рики: без макияжа, контактных линз, высоких каблуков и без ожиданий, что оправдаются какие–то надежды. И так уже настроилась сменить кожу, служившую ей защитной оболочкой, что это задание напоследок казалось непомерным бременем, а не самым рутинным делом, каковым оно и являлось.

На ее пути в Центральную Америку встали преградой Каймановы острова. Если можно так сказать. «Один сверхурочный день ничего не значит», – заявил ей Уолтер Фредерикс. И кроме того, с чего полной жизни одинокой тридцатилетней женщине возражать провести пусть даже всего пару часов с самым сексуальным по мнению журнала «Пипл» мужчиной года из плеяды миллиардеров? Гарри Ван Дорн был роскошным, очаровательным представителем мужского племени, как раз в настоящее время разведен с очередной женой, а адвокатской конторе, представлявшей интересы  фонда «Ван Дорн фаундейшен», требовалось подписать кое–какие бумаги. Идеальная ситуация для любой женщины. Неожиданно выпавшее счастье.

Однако Женевьева так вовсе не думала, впрочем, рот держала на замке. За последние несколько лет, с тех самых пор как Уолт Фредерикс взял ее под свое крыло, она научилась кое–какой дипломатии и такту.

Женевьева просто вытащила светло–серый костюм от Армани, надела туфли от Маноло Бланик, за которые в свое время выложила не моргнув глазом семьсот долларов: эти туфли, нещадно стиснувшие ноги, делали ее выше большинства мужчин и подходили к костюму от Армани, только и всего. Когда она только принесла их домой, то довольно долго отходила от потрясения, чтобы спокойно смотреть на ценник, и даже всплакнула. Что случилось с той юной идеалисткой, которая когда–то решила посвятить жизнь работе на благо людей? Спасительницей, которая тратила деньги на униженных и угнетенных, а не на модную одежду?

К своему несчастью, ответ Женевьева знала и не хотела заострять на нем внимание. В ее жестко контролируемой жизни она приучилась смотреть чаще вперед, чем оглядываться назад. Туфли были прекрасны, и она твердила себе, что заслужила их. И надела на встречу с Гарри Ван Дорном как атрибут военных доспехов.

Спуститься на таких каблуках в баркас было отнюдь не легко, но она умудрилась сделать это даже с некоторой долей грации. Корабли мисс Спенсер  ненавидела. Морская болезнь у нее приключалась редко, но на борту Женевьева всегда смутно чувствовала себя пойманной в ловушку. На сверкающем горизонте можно было разглядеть внушительный силуэт белой яхты Ван Дорна, похожей скорей на особняк, чем на корабль, и, возможно, Женевьева смогла бы постараться забыть, что вокруг них море, и притвориться, что они сидят в дорогом ресторане. По части игнорирования неприятных фактов мисс Спенсер весьма преуспела – ведь она прошла трудную школу и знала, что эта способность необходима в деле выживания.

И на эту работу уйдет всего лишь несколько часов. Позволить Гарри Ван Дорну угостить ее обедом, подсунуть бумаги на подпись, те самые, что принесла с собой в кожаном портфеле, и в тот же момент, когда отошлет документы курьерской почтой в Нью–Йорк, освободиться. Дело только нескольких часов – глупо все так остро воспринимать. День слишком прекрасный, так откуда же это ощущение неотвратимо надвигающейся опасности? Какая еще там опасность под ослепительным карибским солнцем?

В крошечной сумочке Женевьевы были припасены транквилизаторы. Члены экипажа Дорна удобно усадили ее и принесли стакан ледяного чая, который она держала сейчас в руке. Оказалось довольно простым делом украдкой вытащить таблетку и принять лекарство. Она чуть намеренно не оставила таблетки в Нью–Йорке – не ожидала, что ей понадобятся транквилизаторы в джунглях, но, к счастью, в последнюю минуту передумала. Через несколько минут лекарство подействует, а до тех пор она сможет продержаться на чистой решимости.

Женевьеве и прежде приходилось бывать на яхтах: «Рупер и компания» специализировались на законодательстве, регулирующем деятельность благотворительных организаций, представляли интересы мириадов фондов, поэтому и не считались с затратами. В частную адвокатскую практику она ушла с должности государственного защитника и надеялась, что специализация на благотворительных фондах все еще довольно близка к достойной уважения работе, чтобы успокоить остатки совести, взывавшей к свободе. И быстро лишилась иллюзий – фонды основывались, чтобы толстосумы избегали уплаты налогов, стремясь потратить столько же денег на прославление имен дарителей и снабжение непыльной работенкой своих друзей, сколько они отпускали на саму благотворительность, но к тому времени стало слишком поздно: Женевьева уже была связана по рукам и ногам.

Плавучий дворец Гарри Ван Дора, «СГ Семь грехов», был самым грандиозным из тех яхт, что ей довелось повидать. И она знала, что фактически владел им трастовый фонд «Ван Дорн траст фаундейшен», а не сам Гарри, – прекрасная маленькая увертка от налогов. Женевьева ступила на борт, идеально сохраняя равновесие на своих  высоченных каблуках. Потом осмотрела палубу, сохраняя на лице бесстрастное выражение. Если повезет, Гарри Ван Дорн будет слишком занят на площадке для гольфа, которую она приметила в передней части корабля, чтобы терять время на адвоката, представлявшего собой лишь идеально вышколенного посланника конторы «Рупер, Хайд, Камуи и Фредерикс». Черт, она сейчас не в настроении для сей миссии.

Женевьева нацепила выработанную практикой профессиональную улыбку на накрашенные  помадой от Шанель губы и вступила в прохладные пределы большого помещения, прекрасно меблированного в черно–белых тонах, повсюду с зеркалами, дававшими впечатление еще большего простора. Женевьева могла рассмотреть собственное отражение по меньшей мере в трех разных ракурсах. Свой внешний вид она уже проверила перед выходом из дома: молодая женщина, чуть больше тридцати, с аккуратно уложенными белокурыми волосами, в сером костюме, сидевшем идеально и скрадывавшим те пятнадцать фунтов (6,8 кг – Прим.пер.), которые, как она знала, «Рупер и др.» не одобряли. Женевьева лишний вес тоже не одобряла, но все диеты и упражнения в мире, казалось, не могли сдвинуть эти проклятые фунты с места.

– Мисс Спенсер?

После яркого блеска солнца на воде глаза ее не сразу привыкли к приглушенному освещению просторного помещения, и она не смогла рассмотреть ничего, кроме расплывчатого силуэта мужчины, шедшего к ней с другого конца комнаты. В голосе отчетливо слышался легкий британский акцент высших кругов, поэтому она знала, что обращается к ней не Гарри. Гарри Ван Дорн вышел из Техаса, у него и голос, и характер под стать этому штату.