Холодные ключи (Новичок) (ЛП) - Страница 2

Вещи Ильки. Пора убрать их из квартиры. Кровать — это только начало, признак того, что наскоро залепленная рана вскрылась и нужно ею заняться по–человечески, и поживее. Весь хлам надо срочно выбросить, держать его вокруг себя — нехороший, опасный самообман, так жить нельзя больше ни единого дня. А может, это ему самому, Блейелю, пора вылететь из квартиры?

«Счёт, пожалуйста», услышал он сам себя, когда над ним склонилась официантка, и все остальные поглядели на него с недоумением, ведь коллега Томас Хюнинг только что предложил всем по десерту за его счёт, в честь грядущего дня рождения. «Извините, я задумался про гам… гамбургеры… про Гамбург», — пролепетал Блейель, за что прекрасно настроенный Хюнинг обозвал его обжорой. Притом он, конечно же, имел в виду партнёров по грузоперевозкам из Гамбурга, которые нежданно–негаданно огорошили его новым тарифным планом — этим дельцем он намеревался заняться после обеда. «Да я сегодня что–то ничего не соображаю», — отмахнулся он, отговорился сенной лихорадкой и заказал у терпеливой официантки яблочный пирог с ванильным мороженым.

Только он закончил беседу с директором гамбургской фирмы, которого, как ему показалось, он вполне поставил на место (ведь вы не единственный на рынке, герр Келлеборг), как ему сообщили, что с ним хочет поговорить Фенглер. В семнадцать часов, если найдётся минутка, это не по службе.

Минута в минуту Блейель вышел из лифта верхнего этажа и двинулся к широкой, обитой тёмно–зелёной кожей двери в конце коридора. Почему–то ему втемяшилось, что «неслужебный» разговор пойдет о продаже супружеского ложа. Новый матрас уж где–нибудь подыщете. Ну что за галиматья. Он и не помнил, когда Фенглер в последний раз вызывал его к себе. Наверное, в прошлом году. И вот сегодня.

Фенглер, патриарх, который скоро уйдёт из дела на давным–давно заслуженный отдых. Торговлю по почте он ввёл пятьдесят лет назад, сразу после того, как перенял дом моды, основанный его отцом. Через окна анфилады комнат — приёмная, конференц–зал и собственно его кабинет — открывалась панорама на Теодор — Хойс-Штрассе, но отсюда казалось, что это немой фильм о городской толчее и суматохе. Стены обшиты широкими панелями из тика, понизу шла обивка из такой же тёмно–зелёной кожи, как и дверь. Все три комнаты пропахли старомодным запахом шефа — натуральная кожа и сигары. В приёмной фрау Виндиш приветствовала его дежурной секундной улыбкой. Не выпуская из руки фломастера, она махнула, чтобы он проходил. На шкафчике за её спиной кофейный агрегат недавно заменили на блестящую чёрную эспрессо–машину. Дверь в конференц–зал стояла нараспашку, а к герру Фенглеру только чуть приоткрыта. Блейель всё–таки постучался. «Давайте, проходите», тут же откликнулся старик. Как обычно, Блейель подумал, что правильнее было сказать «входите» или «заходите». Но предложение «давайте, проходите» было такой же частью Фенглера, как дюжина пожелтевших щетинок под носом и золотая печатка на пятнистой от старости правой руке.

— Присаживайтесь, герр Блейель.

Фенглер указал на овальный стол недалеко от двери — как и прочая мебель в кабинете, из тика, и нетерпеливо взмахнул рукой, чтобы Блейель, наконец, занял место и не вздумал ждать, покуда старик, опираясь на палку, не выберется из–за своего стола и не усядется рядом. Говорили, что его кабинет — единственный во всём здании, где нет ни одного каталога «Фенглер». Зато вся стена над кожаной панелью была увешана оригиналами рекламных плакатов в красивых рамах, за всю историю дома моды. Сначала под лозунгом «Так современно!», тёмно–красными буквами со штриховкой, над аккуратно прорисованным семейством из четырёх человек на пастельном фоне. В конце шестидесятых перешли на оборонительное «Мне нравится!», с фотографией озабоченной брюнетки со сложной причёской в виде башни баклажанного цвета. Дольше всего продержался слоган «Мода, которая мне по душе!», с различными мотивами, прерванной фазой «То, что нужно!» около 1980‑го года. Несколько лет назад патриарх в приступе апатии допустил «My way of fashion!»[3], а теперь вернулись времена «Моды, которая мне по душе!». Посередине, за письменным столом Фенглера, висела единственная среди плакатов картина маслом — портрет отца.

Фенглер опустился напротив Блейеля, фрау Виндиш внесла поднос с кофе, печеньем и минеральной водой. Перед стариком она поставила полчашки кофе и полстакана воды, к которым он не прикоснулся. Блейелю вручили капучино. Фрау Виндиш ретировалась и закрыла за собой дверь.

— Герр Блейель, — Фенглер разгладил левую манжету, — сколько лет вы у нас работаете?

— Думаю, лет двенадцать.

— Двенадцать лет и четыре месяца.

Он улыбнулся и покивал сам себе головой, и Блейель сделал то же самое.

— В личной жизни у вас всё в порядке?

Это что ещё за вопрос?

— Не могу жаловаться, — пробормотал Блейель.

— Вы не женаты, не так ли?

Он сглотнул. Конечно, они знали о его разводе, хоть он и не любил о нём распространяться. Со стариком он эту тему никогда не затрагивал. Видимо, какой–нибудь формуляр, на котором было помечено изменение семейного положения, попал в руки к Фенглеру, хотя вообще–то этим занималась фрау Виндиш.

— Да, уже несколько месяцев.

Он не удивился бы, если бы Фенглер сообщил, сколько именно месяцев и недель. Но старик только кивнул, тихо вздохнув. Он опёрся о край стола, сложил руки, составил большие пальцы домиком.

— Вы интересуетесь Россией?

Причём здесь Россия, почему именно сегодня?

— Ну… да, конечно… то есть, производства у нас там нет, но рынок значимый, даже очень значимый, и наверняка мы могли бы ещё поднять, может быть…

— Нет, герр Блейель, не поймите меня неправильно. Я вполне доволен положением наших дел в России. Даже очень доволен.

Фенглер добыл сигару из светлого ящичка, который захватил с собой со стола, и прикурил от длинной чёрной спички.

— Когда мужчина моего возраста заговаривает о России, то часто это предмет деликатный.

На всякий случай Блейель сделал серьёзное лицо.

— Но ничего страшного, мне тогда повезло, меня не взяли. — Он взмахнул рукой с зажатой сигарой. — Россия, Сибирь. Эти места очень меня притягивают, герр Блейель, очень, очень притягивают. Но по другим причинам.

Он улыбнулся и затянулся. Матиас Блейель решил, что начеку быть не нужно; он спокойно подождёт и узнает, что у Фенглера на уме. Боль в голове почти улеглась. Осведомиться, какие именно причины имел в виду Фенглер, он, конечно, не посмел. Зато старик снова продолжил допрос:

— Вы слыхали о городе Кемерово?

— Честно говоря, с ходу не скажу…

— Это город с населением в полмиллиона человек, герр Блейель. И представить невозможно, сколько сегодня в мире городов подобного размера — и тем не менее никто про них ничего не слыхал. Как вы полагаете, несколько дюжин? Или больше ста?

— Нет–нет, я что–то слышал. Кемерово.

Фенглер рассмеялся и покачал головой.

— Постарайтесь произнести по–русски: Кьеммерава.

— Кьеммерава.

— Это главный город Кузбасса, одного из крупнейших угольных регионов России. Южная Сибирь, пара сотен километров от Новосибирска. Если вы прочертите линию от Москвы до Владивостока, то Кемерово придётся точно посередине.

Впервые Блейель задался вопросом, почему в кабинете Фенглера не было карты мира. Наверное, она не сочеталась с плакатами. Но уж хотя бы для глобуса место нашлось бы. Ведь посылторг охватывал всю планету.

— К сожалению, часто пишут об ужасных несчастных случаях на шахтах в том регионе.

— Да, припоминаю.

— Герр Блейель, у вас есть планы на отпуск?

Он снова начал заикаться.

— Н-нет, ничего конкретного.

— Значит, в начале августа на вас можно рассчитывать?

— Да, пожалуй.

— Хотели бы поехать в Кемерово?

Да что за чертовщина? Блейель и так подбит, Блейель в зубах прошлого (или, скорее, унылого настоящего), Блейель на исходе сил, Блейель истерзан виски; мало того, теперь его ещё и в Сибирь сошлют. Двенадцать лет он проработал на фирме, не подозревая о влечении Фенглера к России.