Холод древних курганов. Аномальные зоны Сибири - Страница 16
Наверное, советское начальство боялось, что Лева уедет из страны, и очень не хотело этого. Правильно боялось! Потому что в 1990 году Лева таки уехал – сначала в Израиль, потом, кажется, в Канаду… Потом вернулся на субтропическую «историческую родину». Правда, в тех краях он себя как-то не очень прославил, так и не поднявшись выше того, чего достиг в 24 года, живя в Красноярске. Прямо по Фонвизину: «Он хотя и шестнадцати лет, а достиг уже до последней степени своего совершенства и далее не пойдет».
Но тогда, двадцать лет назад, Лева обещал необъятно многое… говоря современным языком, парень отчаянно «гнул пальцы». Тем более шла дурная эпоха еврейского национального «ренессанса», и Лева легко стал ее жертвой. Одна община подарила ему серебряное блюдо с надписью на иврите: «Спасибо вам, что вы есть на свете!», еще одна организация подарила «Москвич» и извинялась, что не может сразу «Волгу». Так что ласкали и тетешкали Леву разные люди и с разных сторон; он все больше проникался верой в свою исключительность.
Справедливо говоря, не был он мальчиком злым и жестоким. Если его шутки порой оказывались неприятными, то, скорее всего, по легкомыслию и по какому-то детскому, даже точнее сказать – по совершенно младенческому невежеству. Инфантилен Лева был фантастически, и к тому же зоологически, до полного скотства, эгоистичен. Вот, например, Лева со свитой гуляли по Красноярску и, пристраиваясь сзади какой-то пары, начинали ухать, топать, сладострастно причмокивать или вслух оценивать достоинства фигурки девушки. Я буду очень удивлен, узнав, что в развлечениях Левы было хоть что-то садистское. Скорее всего, проделывались все эти гадости примерно так же, как ребенок в малышовой группе детского сада надевает горшок на голову соседа или соседки – просто чтобы изучить, что же такое горшок и как он надевается на голову. Лева был психологически настолько малолетним, что просто не способен был ни поставить себя на место других, ни понять, что ко всем людям относятся примерно одинаковые правила общежития.
Справедливости ради – по большей части его забавы оставались несколько примитивными, но все же не такими отвратительными. Лева шлялся по барам и кабакам, окруженный свитой поклонников, которых временами поил и кормил, если у него было хорошее настроение. Быть окруженным свитой, помыкать раболепствующими идиотами доставляло ему не меньшее удовольствие, нежели растрачивать жизнь в кабаках.
Конечно же, огромное место в жизни Левы – мальчика лет восьми с телом взрослого парня – занимали женщины. И здесь он органически не был способен понять, куда могут заводить «игры» по этой части, постоянно создавал трагедии, которых вполне могло бы не быть. И тут не было сознательной жестокости – Лева развлекался совершенно невинно, без малейших стремлений причинять кому-то страдания. Он просто от души развлекался, не очень понимая, что его «партнерши» – живые, думающие и чувствующие создания.
В свите Левы состоял один человек, особо близкий и доверенный, которого я не буду называть. Не уверен, что это так важно, но на всякий случай уточню – русский. Этот мальчик моложе Псахиса всего года на два, но, судя по всему, даже превосходил его по женской части. С ними двумя и связан этот странный случай, а «спусковым механизмом» сделалась ситуация, созданная этим «свитским мальчиком Псахиса». Назовем его… ну, скажем, Олег.
Этот Олег, хотя и совсем молодой парень, тогда жил одновременно с двумя девицами. С одной стороны – и бес бы с ним, да только вот обе девицы уже были представлены в его семье как потенциальные невестки… Как нетрудно понять, жениться ни на одной из девиц он не собирался.
Разумеется, обман не прожил долго, и вот тут разыгралась трагедия. Одна девушка переживала, шумно возмущалась, да как-то горе у нее постепенно сошло на нет, через два-три месяца у нее был другой парень. Потом ее некоторые называли не очень хорошо и сильно сомневались в ее душевных качествах… что глубоко несправедливо, потому что люди сотворены очень разными. Насколько мне известно, сейчас она замужем вторым браком и верна мужу уже несколько лет.
А вот другая девица повела себя совсем иначе. Может быть, все дело как раз в том, что была она девушкой скромной, разумной, и что Олег был в ее коротенькой девичьей жизни первым мужчиной. Многие предполагали, что ее поступок и вызван нехваткой опыта, практического знания человеческой подлости. Спорить не буду, но другие говорили мне, что эта девушка сильно любила Олега, а объяснять ее поступок ведь можно и таким способом.
Во всяком случае, девушка вышла на Коммунальный мост, несущий свое покрытие в 25 метрах от вод Енисея, и бросилась в реку. Мне приятно думать, что все кончилось для нее уже в момент удара о воду. Но девушка она была спортивная, хорошо развитая физически; она вполне могла сгруппироваться в самый последний момент, чисто инстинктивно, и еще живой уйти глубоко под воды Енисея. Кстати говоря, труп не нашли.
Олега назавтра же пригласили в деканат: выбирай любой город, какой на тебя смотрит, – мы тебя туда переведем, чего бы это ни стоило. Занятно, что парень вовсе не захотел переводиться: зачем?! Ему и в Красноярске вполне хорошо. Вот семья погибшей быстро переехала в другой город – отец ее был крупным чиновником, ему оказалось несложно перебраться в европейскую часть России.
Примерно месяца через два я столкнулся с Псахисом у одного человека, осваивающего ныне земли, отвоеванные Израилем у Египта; это был один из последних моих визитов к Айзенбергу. Лева, как всегда, радостно повизгивал, подпрыгивал, суетился, возбужденно рассказывал, куда он съездил и что оттуда привез. А потом рассказал еще и такую историю. Якобы шел он вчера к своему дому, уже в темноте, и вдруг услышал за собой шаги. Шаги были странноватые, какие-то очень уж частые, словно шли за Левой на ходулях; именно из-за странности шагов Лева и обернулся, но никого не увидел – за ним не было решительно никого. А шаги раздавались.
Может быть, этот идущий движется по другой стороне? Лева остановился, чтобы подождать, когда идущий выйдет под фонарь. Но и шаги остановились. Лева постоял несколько минут; довольно долго он стоял, потому что успел выкурить за это время сигарету. Шагов не было, и Лева двинулся дальше. Тут же затопали, заторопились шаги невидимки.
Справедливости ради, многие наверняка уже кинулись бы, повизгивая, наутек, а вот Лева еще ставил какие-то эксперименты, что-то еще проверял. Скажем, припустил во весь дух к своему подъезду, выбирая самые освещенные места, потом резко остановился, обернулся. Невидимка мчался за ним, с невероятной скоростью переставляя свои ноги-ходули, – будто деревянные палки часто лупили по асфальту, сливаясь в невнятную дробь. А стоило Леве остановиться – и тут же остановились всякие звуки движения. Невидимка не сделал ни одного движения по инерции, ни единого шага после того, как Лева остановился. И так прошло еще несколько минут.
Подъезд был уже в двух шагах, буквально в нескольких метрах, но вот пройти эти метры оказалось психологически непросто. Напрягая изо всех сил зрение (должен же идущий показаться хоть на мгновение?!), ступая зачем-то на цыпочках, Лева приблизился к подъезду. За входной дверью царила угольная чернота; только на втором этаже еле светилась крохотная, свечей в сорок, лампочка.
Еще раз повторю – Лева был вовсе не трус, да и очень уж был маленьким психологически. Как не верит ребенок в то, что умрет и что с ним такое «может случиться» – так, похоже, и Лева не очень верил собственным органам чувств. То есть вроде бы и происходит что-то… Но ведь с ним же все равно ничего плохого случиться не может! Лева побежал туда, где вроде бы остановились шаги. Невидимка тоже побежал; судя по звукам, как раз так, чтобы держаться от Левы на прежнем, выбранном им расстоянии. Лева припустил сильнее – и шаги стали сильнее. Лева пошел медленнее – и шаги стали не так частить, но расстояние не изменялось. Лева направился обратно – и шаги точно так же зачастили, застучали по асфальту вслед за ним.