Хоксмур - Страница 2

Несколько слов о «психогеографии» – термин, которым принято обозначать литературные странствования и Акройда, и Синклера. Введенный французским ситуационистом Ги Дебором[3], сперва он означал цепочку обычаев и занятий, что были направлены на разоблачение «общества спектакля» – еще одно изобретение Дебора – во всей его красе: урбанистическая география, искаженная коммерческими и консюмеристскими требованиями позднейшей стадии капитализма. С целью сорвать этот спектакль Дебор и другие члены его марксистской микроячейки предпринимали так называемые derives (буквально – шатания по городу), блуждания, самая бесцельность которых призвана была отделить разнообразные пласты того или иного места – исторические, психические, физические – от топорной географии человеческих нужд и желаний.

Переправившись через Ла-Манш, в руках английских литераторов психогеография претерпела существенные изменения. Для Синклера derive – мистический ритуал, дарующий ему недоступный, скрытый от других образ города, того, что построен поэтами и шаманами, а не политиками и планировщиками, где именно первые определяют его атмосферу, дух и даже судьбу. Акройда всегда отличал, скорее, психологический подход, как в романах, так и в литературных биографиях. Он уложил город на кушетку и подверг глубокому анализу – наиболее явно это сделано в «Хоксмуре», похожим образом написана и биография самого Лондона. В глазах Акройда Лондон – личность, которую можно понять, изучая его различные районы, словно они представляют собой отдельные характеристики, несовместимые, но объединенные в некий уличный театр, в результате чего город в душе смущается под удивленным, ироническим взглядом своих собственных обитателей.

Акройд и сам в большой степени полагается на dérive, но для него это понятие включает в себя кружение по времени и пространству – расширяющаяся спираль, двигаясь по которой можно открыть вечную сущность этого двухтысячелетнего города. Разумеется, Николасу Дайеру естественным представляется перемещение пешком; именно так – не считая редких случаев, когда он пользуется носилками или каретой, – мы и следуем за ним, несущимся из одной вершины той фигуры, того орудия убийства, которое он задумал возвести, в другую. Но важно, что под влияние древнего мастера попадает и его современный двойник, Хоксмур, которому тоже не сидится взаперти, и он выходит на улицы, бредет, словно живой мертвец, по Коммершл-роуд.

Все это лишь заметки на полях; основная часть «Хоксмура» – не просто сухое изложение окаменевшего видения некоего философа, но дело живое, ободранное докрасна, человеческое до жути. Все – от Дайера и постигших его в детстве несчастий до странствующего по большой дороге бродяги, потерявшего память и разум, от затрапезных домохозяек, изнывающих от недостатка общения, до парочек, обжимающихся в церковных дворах, и покинутых в туннеле детей – все в этой прозе не отгораживает вас от мира, но волной вздымается со страниц, чтобы вторгнуться в ваши чувства и привести их в полное смятение.

Решив наконец перечитать «Хоксмура», как-то зимним вечером я уселся в ярко освещенном доме в центре Лондона с книгой – но вскоре отложил ее в сторону. Мне было известно, чего ожидать, и все-таки атмосфера романа Акройда захватила меня с головой – до того, что мне стало страшно. Человек я отнюдь не легко поддающийся внушению, так что читайте – и будьте осторожны.

Уилл Селф

Итак, начнемте[4]. Да помните: наблюдая, как сооружение на глазах Ваших обретает форму, всегда в голове держите все строенье целиком, таким, каким оно Вами начертано. Первым делом надлежит Вам отмерить или же расчесть место для него манером самым наиточнейшим, за сим сделать рисунок и установить масштаб. Я сообщил Вам основные принципы касательно до отображения Трагедии и Величия, надлежащим образом размещая отдельныя части и орнаменты, равно как и блюдя пропорции в каждом ордене; видите Вы, Вальтер, как держу я перо? Здесь же, на другом листе, вычисляйте положения и воздействия небесных тел и высших сфер, с тем, чтобы не пропустить дни, в каковые труды Ваши следует начинать или окончивать.

Строенье вместе с его перегородками и отверстиями, всеми до единого, начертать надлежит правильцем и разножкой, а коли части произведенья рознятся по высоте, то следует Вам показать, как линии налегают одна на другую, подобно сети, что ткет в кладовой паук. Да только Вы, Вальтер, употребляйте для сего черный карандаш, но не чернила, ибо перу Вашему я ныне покамест не доверяю.

На сем Вальтер Пайн свесил голову, принявши самый мрачный вид, как будто выпорот был на задке телеги, я же не удержался, чтобы не разразиться смехом. Вальтер имел обыкновение впадать в состоянье духа угрюмое и невеселое, и я, дабы его подбодрить, перегнулся через стол и, не раздумывая, дал ему чернил: видите, говорю, на что я готов пойти, только бы Вас не огорчать? Теперь же, коли Вы не серчаете более, прошу Вас продолжать: начертайте сие отвесное сооруженье с фасада или с передней стороны, за тем – самый сей предмет на сем же чертеже, с неизменным центральным положением, да так, чтобы видны были все его изгибы. То надлежит Вам не путать с разрезом продольным, какового отличие состоит в проведении черт и линий, не делая их сплошными. Подобным же образом и книга начинается с фронтисписа, далее идет посвящение ея, далее – вступление или предуведомление. Теперь подходим мы к сердцевине Вашего плана. Вам, Вальтер, должно быть, хорошо знакомо искусство затенения, и Вы, верно, обучены тому, как отображать тени с надлежащим тщанием.

Единственно Тьма способна давать произведенью нашему истинную форму, а сооруженью – истинную перспективу, ибо нет Света без Тьмы, а без Тени – Сущности (у меня же из головы не идет сия мысль: что есть жизнь, коли не сочетание Теней и Химер?). Для того я и строю при свете дня, дабы открывать то, что таится в ночи и печали, продолжал я, но тут же перервался ради Вальтерова успокоения: довольно сих рассуждений, говорю, будет мне болтать мимоходом. Однако Вы, Вальтер, меня обяжете, естьли начертаете фасад весьма точно, ибо резчик по нему станет работать. Да не отступайте от моего плана; коли чему суждено простоять тысячу лет, то поспешности в сем выказывать не следует.