Хитиновый мир (СИ) - Страница 37

Н.С. говорил, а он и слушал его, и не слышал. Его глаза в тот момент тоже, наверное, были как у собаки, но не терьера, а… спаниеля. Ругает? И правильно! И поделом! Вернее, по делам. Неужели автор не понимает, когда готов текст, а когда нет? Ну, сперва, конечно, нет — адреналин, отрубая любой здравый смысл, берёт своё. Но потом! Через два месяца, три, прочтешь и задаёшься вопросом: «Какой же идиот это написал? И где были его глаза и мозги?».

Так что Н.С. не открыл ему ничего нового. Но сам факт внимания был очень, очень приятен… Особенно продолжение монолога.

— Я понимаю, что не всем по силам справиться с большими формами. Роман — это вершина. Тут нужна особая, я бы сказал, потенция. Поэтому я ознакомился с вашими рассказами. Зная вас, как мастеровитого выдумщика сюжетов, я ожидал встретить, если не шедевр, но хоть произведение творца, знающего основные каноны своего ремесла. Ну, и что вы видим? Я не разочаровался. Местами смелости не хватает, тэк-с сказать, безбашенности. Присутствует в некоторых местах скупость на «якоря» — это я так называю вкусности в тексте, удачные словосочетания, метафоры, сравнения или любопытные сюжетные коленца, твисты… И это, опять же, у вас всё от недостатка жизненного опыта. Вам просто не хватает инструментария. Вы как тот подросток — уже можете думать по-взрослому, ведь мозг не детский, он вырос, — но полочки в нем пустые. У вас нет необходимого количества совершенных ошибок, пережития личных трагедий, отсутствуют маленькие победы. Через вашу душу не проносилась тайфуном любовь. Да, вы ещё не любили — это видно, это сразу же бросается в глаза, особенно в «Крысобое» и «Под Водолеем». Женские персонажи вызывают, если не недоумение, то грустную улыбку. Вам надо влюбиться! Чтобы слезы, чтобы ночи без сна, чтобы жар в пупке…

Потом ещё что-то было, о Вересаеве, Гоголе, любимом Н.С. Козыреве…

Кафешка, тихая музыка, глаза критика, ободряющие, наверное, выискивающие зачатки таланта. Ведь Н.С. — это почти скаут, пытающийся в двенадцатилетнем гоняющем мяч во дворе парнишке определить будущую звезду. Но если для скаута главное — гонорары, то Н.С. — бессребреник, ему просто за музу приятно, что в её тенета попалась ещё одна мошка…

Кафешка, мягкий свет, позвякивание посуды… Он словно попал в теплую ванную, — нега и тихое счастье — вот что запомнилось. Приятные запахи из кухни, кофейная горчинка на кончике языка и по нёбу, из окон доносится дыхание летнего города: шум проезжающих машин, лай собак, воробьиный гомон, тихая музыка, запах сирени…

Половина жизни прожита, не самая её плохая часть, кстати, а даже наоборот, но вспомнить нечего… Но сейчас… Как же хорошо! Обыденное, трезвое, скучное отступило, ушло, испарилось. Нет больше ННН — Ненужности, Никчемности, Неудачи…Неужели все плохое позади и он… он… станет писателем? Ведь накропать три романа и с десяток рассказов — это ещё ничего не значит! Такого добра на земле валом — кто только не пишет! Поэтому надо родить такой текст, чтобы его кто-то прочитал и оценил и, добравшись до конца, поджав губы, сказал многозначительно: «Ну, брат, не шедевр, но что-то есть. В двух местах даже смеялся. Это там, где тараканихи у себя лапками грудь искали и рыбаки на льдине… жуть!». (Читай на Книгоед.нет)

Поэтому гордость и надежда. Это — новый мир. Это — самое начало… Всё прошлое остается за спиной, и ты вступаешь в реку и плывешь-плывешь. Берега не видно, но он тебе и не нужен. Тебе хорошо здесь. И вдруг подплывает рыба, такая как Н.С., и на своем рыбьем языке молчит тебе, что молодец, хорошо, что решился плыть, нам таких бы побольше. Смотри — реки полноводные, а рыб мало, даже мальков и головастиков. Не доживают они до больших размеров. А ты старайся, шевели плавничками, жабрами водичку фильтруй почаще, глядишь и что-нибудь получится из тебя. Ведь ты уже наш… Ты научился дышать под водой. Ты — писатель.

Вот что он вспомнил. А ещё…

Дверь хлопнула. Это со стороны водителя.

— Проснулись? Тут недалеко, надо спуститься в овражек и по тропинке. Там за корягой будет поворот и подъем. Сложно заплутать.

Это говорит… О, да, он вспомнил — этот типчик вчера подсел за их столик и поздоровался с Н.С…

Странно вспоминать о том, как вчера впервые его увидел, и смотреть сейчас на водителя, заново переживая ощущения знакомства. Это как наложение двух негативов или эффект déjà vu — парные эмоции, где одна докручивает, усиливает другую, и происходит нечто странное в голове, какой-то фокус-покус. Типчик? О, нет! Это он мысленно его так назвал, при этом со всей трезвой ясностью понимая, что к ним подошел человек совершенно не подходящий под такое определение. Это не «типчик», а полная противоположность данного слова. Это был человек, мужчина, воин, а скорее рыцарь или… Хотя что может быть точнее и выше последней характеристики незнакомца? Но никак не «типчик»!

Знакомый Николая Семёновича встал рядом с их столом. Высоченный — чтобы посмотреть на него, приходилось задирать голову чуть ли не до боли в затылке — могучий, невольно вызывающий уважение. Коротко стрижен, крупная красивой формы голова, широкий лоб, бесцветные, выгоревшие на солнце брови, но черные длинные ресницы, зеленые болотного оттенка глаза. Он в легкой, слишком теплой для жаркого июля куртке. На плечах, груди, бицепсах, предплечьях ткань натянута так, словно под ней спрятаны воздушные шарики. Это такие мышцы. И шея выпирает… Он был немного грузен, но не как потерявший форму атлет, а как сильный от природы человек. Свою мощь, скорее всего, он приобрел не в тренажерных залах, а получил от мамы и папы.

И тогда, в табачном сумраке, и сейчас, залитый солнечными лучами, этот человек вызывал одни и те же эмоции. Он, притягивая к себе взгляд, заполнял всё пространство вокруг. Вот, куда исчезли птичий гомон и шум ветра в ветвях? Где небо и земля? Где лес и заросший деревьями склон холма? Только они вдвоем, а между — старая двадцать первая «волга».

Вдруг подумалось: «Неужели я сам добровольно согласился сесть в эту машину? И как его зовут?».

Вспышка памяти…

Николай Семёнович встает, протягивает руку и здоровается с гигантом. Когда он оборачивается, глаза его сияют, губы дрожат, выдавая крайнюю степень волнения. Н. С. говорит: «Семен, вот так фортель! Знакомьтесь…».

Музыка заиграла громче, кто-то закричал, и он не расслышал имени. Судя по движению губ, оно было похоже на «Георгий» или «Григорий». Н.С. представил гостя без отчества — значит они между собой накоротке. «Типчик» (совсем не типчик) протянул руку, и они прикоснулись друг к другу. Ладонь Георгия-Григория была мягкой, но при этом в рукопожатии чувствовалась нечеловеческая запредельная сила. Было странно ощущать, как осторожно этот «типчик» сжимал его пальцы.

То был первый звоночек. А второй прозвенел, когда они встретились взглядами. Они смотрели друг на друга долю секунды, но этого хватило, и стало понятно, что Н. С. — это клерк, секретарь, тень тени, а пришедший — это… это… Нет такого слова, чтобы выразить спокойствие гостя, его непоколебимую уверенность в себе. Чтобы не трогать величие, легче описать свою никчемность. Он, Семён, перед гостем почувствовал себя даже не вторым помощником коллежского асессора… но ещё ниже! Блоха, пыль, мерзкий никому ни слышный звук…

Было больно падать, особенно после недавних мыслей о том, что он теперь может считать себя писателем. Мгновения эйфории, счастья, промелькнули, и вот, — здравствуй, старое доброе болото серости, никчемности, ненужности… Но закон трех «Н» сработал не полностью. «Неудача» здесь не прокатит — он точно знал, что ему повезло. Ещё как! Наверное, простому человеку не дано осознать, кто вошел в этот тихий уютный зал, но его-то, Семёна, не провести! Тот, кто учится плавать в реке, должен знать о существовании акул. Или догадываться об их наличии в темных страшных водах…

Он совершенно не помнит, о чем они тогда говорили и вообще, был ли хоть какой-то разговор между ними. Н. С. их представил, а дальше — провал. Но что-то ведь произошло! Он не пил, не вдыхал порошок, его не били по голове, не вкалывали в вены иглы…