Хищные птицы - Страница 5

— Погодите, сейчас будем есть.

Он вышел в комнатку, служившую ему кухней.

Хижина Тата Матьяса состояла из двух половин: кухни и комнаты. Кухня от комнаты отделялась стеной из сухих пальмовых листьев, скрепленных расщепленным бамбуком. Стояла она на десяти крепких деревянных сваях диаметром в полметра. Сверху была покрыта травой когон, прижатой планками из дерева бухо. Пол в кухне был настлан досками, а в комнате — тщательно зачищенным и отполированным бамбуком.

Тата Матьяс своими руками построил эту хижину задолго до войны и жил в ней один. На протяжении нескольких последних лет он лишь время от времени появлялся в ближайшей деревне, чтобы продать крестьянам свой немудреный товар. С началом войны в маленькую хижину старика стали частенько наведываться гости. Обычно у него останавливались на ночлег партизаны, совершавшие переходы из одного района в другой. Путешествие по дорогам страны стало весьма опасным, и партизаны предпочитали малозаметные лесные и горные тропы. Иногда волей-неволей приходилось выбирать нехоженые места.

Хижина Тата Матьяса служила временным пристанищем для тех, кого преследовал закон, а также для тех, кто выступил на борьбу с врагами родины. Здесь им были обеспечены отдых и полная безопасность. Как правило, это были бедные люди, не имевшие возможности вознаградить доброго старика даже несколькими мелкими монетами, но Тата Матьяс и не рассчитывал на вознаграждение, он с неизменным радушием встречал каждого нуждавшегося в его покровительстве. Он мог отдать последнюю горсть риса проголодавшемуся путнику. Иногда у него не было риса. На такой случай в хижине всегда имелся сладкий картофель и разнообразные съедобные коренья, из которых он умел готовить отличную еду.

Мандо уже приходилось останавливаться в хижине Тата Матьяса. Более года назад он впервые пробирался из одного городка к югу от Манилы в горы Сьерра-Мадре. Тогда их было несколько человек с проводником, Проводник рассказывал, что старики в ближайшем селении называют Тата Матьяса революционером. В свое время он активно участвовал в борьбе против испанцев и американцев. Когда же американцы одержали победу и большинство руководителей первой Филиппинской республики сдалось на милость победителей, многие борцы за независимость родины стали тулисанами[6]. Скрываясь от преследования властей, жестоко каравших всех, кто не желал складывать оружие, Тата Матьяс поселился в своей хижине. И только по прошествии нескольких лет, когда власти позабыли о нем, он стал наведываться в соседнее селение. Тогда-то до его знакомых и дошла весть о том, что Тата Матьяс жив и здоров.

Четыре месяца назад Мандо останавливался в этой хижине по пути к партизанам, действовавшим на равнине, он должен был доставить им важную депешу. На обратном пути Мандо снова провел у старика несколько дней. На этот раз он познакомился с Тата Матьясом поближе и успел о многом с ним поговорить. Мандо рассказал старику о своей жизни. В самом начале войны он, потерял родителей и, оставшись сиротой, поступил в услужение к богатой семье в Маниле. Хозяева разрешили ему учиться. Но не прошло и полгода, как в страну, — вторглись японские захватчики. Начались преследования и аресты мирных жителей. По доносу своих же собственных хозяев Мандо чуть было не угодил в тюрьму. Тогда-то он и бежал к партизанам.

Оказалось, что во взглядах Тата Матьяса и Мандо много общего, оба сходились во мнении, что население пока еще недостаточно поддерживает партизан, что лица, сотрудничающие с японцами, легко приспосабливаются к обстановке и наживаются на страданиях народа.

— Если бы я был таким же молодым, как ты… — вздохнул Тата Матьяс. — А я ведь гожусь тебе в дедушки, Мандо! — И он задумчиво поглядел вдаль. — В свое время я участвовал в двух войнах да и теперь делаю все, что в моих силах, хотя уже стал совсем старым. — Лицо его сделалось печальным.

Он действительно делал что было в его силах, охотно предоставляя свой кров партизанам, чтобы они могли передохнуть и утолить голод во время длительных переходов.

— Если бы только я был помоложе, — повторил старик, — я нашел бы, как помочь партизанам, не то что иные «сочувствующие». Эти люди по природе своей эгоистичны. Они, как правило, жадны и думают лишь о себе. Давать им несвойственно, и дают они только тогда, когда рассчитывают получить что-либо взамен. В борьбе они обычно становятся на сторону победителей, если даже победители отстаивают неправое дело. — Он с горечью покачал головой. — Эх! Мне бы твои годы, Мандо!

— А что бы вы делали, отец, если бы оказались на моем месте? — взволнованно спросил Мандо.

Тата Матьяс ответил не сразу. Он отошел в угол комнаты, где стоял старый добротный сундук, медленно открыл его и достал обыкновенную плетеную коробку. Мандо заглянул внутрь и увидел там три или четыре книги, несколько брошюр и пожелтевшие от времени рукописи. Там же лежали мачете и складной нож.

Тата Матьяс взял одну книжку, закрыл коробку и спрятал ее обратно в сундук.

— «Флибустьеры», — прочитал юноша название книги.

— Да, — подтвердил старик. И, внимательно поглядев на молодого человека, заключил: — Здесь, в этой книге, как раз и написано о том, что бы я сделал, если бы был молодым. Сколько тебе сейчас, Мандо?

— Двадцать четыре, отец.

— Ты полон сил и здоровья, — проговорил старик таким тоном, каким объявляют о редчайших открытиях. — В этой книге светлая мечта людей, живущих ро тьме, Я был еще моложе тебя, когда встал на сторону революции.

Мандо молчал.

— Ты читал эту книгу? — спросил старик.

— Да, читал. И «Не прикасайся ко мне» тоже читал, — не задумываясь, ответил Мандо.

Глаза Мандо сверкнули гордостью. Старик одобрительно закивал головою.

— И что же ты вычитал в этих книгах?

Мандо некоторое время молчал, обдумывая ответ. Он действительно не раз перечитывал замечательные романы Хосе Рисаля, знал их почти наизусть и, несмотря на это, не сразу сумел найти нужный ответ. Вопрос старика застал его врасплох. Он волновался, как студент перед грозным экзаменатором, но старался не обнаружить своей растерянности.

— Я читал… — медленно, с расстановкой заговорил Мандо, видя, что старик пристально следит за ним, — читал о недугах нашей страны, о прогнившем режиме во времена Рисаля… о бездарных правителях, о невежестве и бесправии простого народа.

— Верно! Вижу, что ты читал. А помнишь ли ты Симоуна?

— А, новый Макиавелли. Хуан Крисостомо Ибарра из романа «Не прикасайся ко мне» во «Флибустьерах» превратился в Симоуна.

— А что ты помнишь о Симоуне?

— Из дальних странствий он возвратился богатым ювелиром. Привез с собой сундучок, полный драгоценных камней и украшений…

Старик прервал Мандо, раскрыл книгу и отыскал то место, где говорилось о Симоуне.

— Вот, читай. — Он протянул книгу молодому человеку, и тот принялся читать вслух.

— «Симоун начал свою горестную повесть. Он рассказал, как тринадцать лет назад вернулся из Европы, полный надежд и радужных грез, мечтая жениться на любимой девушке, как хотел делать людям добро и готов был простить всех, кто причинил зло ему и его семье. Но надежды не сбылись. Чья-то таинственная рука ввергла его в пучину мятежа, затеянного врагами; он лишился всего — имени, богатства, любви, будущего, свободы — и избежал смерти лишь благодаря преданности друга, отдавшего за него жизнь. Тогда он поклялся отомстить. Взяв спрятанные в лесу фамильные драгоценности, он бежал за границу и занялся коммерцией. Во время войны на Кубе он помогал то одной стороне, то другой, и богатства его быстро умножились. Там ему довелось встретиться с генералом, бывшим тогда еще в чине майора, и он приобрел над ним власть, ссужая его деньгами; к тому же Симоун знал о многих преступлениях, совершенных генералом. Пустив в ход деньги, Симоун раздобыл генералу назначение на Филиппины, куда они приехали вместе. Здесь генерал стал послушным орудием его воли: разжигая неутолимую алчность этого негодяя, Симоун толкал его на самые чудовищные поступки».