Гуталин - Страница 7

16.02.**

«Сегодня я видел сон, и там были Вы, покинутое совершенство форм, стояли спиной ко мне, а потом сказали, что совершите самоубийство.

Я окликнул Вас по имени, и Вы обернулись со снисходительной улыбкой.

Я же улыбаюсь кратко и говорю: "До свидания"

И с этими словами весь мой мир завибрировал от боли, будто это был звук Иерихонской трубы.

Потупились ли чувства мои от переизбытка ликования, или была это фрустрация...

Но потом я вижу Вас, спящую спокойно; и не собираетесь больше совершать печальную Волю свою.

Я в бешенстве проклинаю.

Не помню, было ли у сна продолжение.»

А, я помню ещё отца её; мне приходилось видеть его как-то раз. Жуткий, некрасивый, и я подумал тогда ещё, как великолепна её мать, должно быть; я отца этого ненавидел где-то на подсознательном уровне, кажется, потому что говорила мне про него что-то; но мать её – обожал, хоть и видел раз всего, и даже не запомнил хорошо внешность, хоть и хранил в себе образ призрачный

И я молился ей, благодаря, что дала жизнь, которую с таким очаровательным рвением стремлюсь превратить лишь в память; хотел увидеть слёзы её, стоящей у гроба Вашего, гадающей, кто мог поступить так с дочерью её; и чем заслужила она это; но гадать она будет, не зная не деле, как отвратительна её дочь; не зная, что, проникнув в суть эту лицемерную, сама поступила бы так же, и поступила бы более даже жестоко; а я бы стоял рядом, как стоял тогда с Вами, когда утонула подруга Ваша,  утешая; и она бы уткнулась и плакала бы в плечо моё; и скорбела так, а я бы скорбел вместе с ней; она бы искала утешения во мне, и находила; а я бы показывал, что разделяю грусть её, и это было бы чистейшей правдой; а Вы бы смотрели на нас из-под земли, плывя по Стиксу в Аиде, и что бы чувствовали тогда? Я хочу знать только это, потому что бросил все остальные попытки узнать и понять мысли и чувства этого гордого нелогичного существа.

Пффф, кому нужна логика в этом мире, где тропа Ангелов ведёт через Преисподнюю прямиком к червю, который возносится над Господом, извиваясь в зверином канкане со своим вторым концом в свете сломанных прожекторов.

  Аплодисменты.

  Со своих мест поднимаются те, кого нет. Они хлопают и ликуют, и просят неслышимым голосом невидимый бис. Червяк загордился столько, что в свете сломанных прожекторов этих расплавится вскоре;

И этот отец, мне кажется, смотрел на меня как-то раз, когда я проходил вот так вот, измазанный гуталином очередной ночи, из окна Вашего дома; и мне стало так страшно, и я пошёл скорее подальше от этого места; и я боялся, что это был и вправду он, и до сих пор надеюсь, что мне лишь показалось.

О, образ, доставшийся такой мерзости! Небеса, я взываю к вам! И я взываю к тебе, Господь! Как сталось так, что образ этот мог достаться ей, той дряни, которая затащила меня в этот колодец; и я восхищён; и не понимаю, как Вам так умело удаётся этим образом управлять!

Как Вы это делаете? Я не знаю; как не знаю, как вожделение переросло в безразличие, а после – в эту восхитительную ненависть; как не знаю ничего в твоей душе; и ничего в этом мире, ибо весь мой предыдущий мир оказался ложью. И я могу смотреть лишь в то, что за гранью его.

  И пусть улыбка, достойная поклонов и восхищений, и взгляд, достойный Хатхор, умрет для Вас и вместе с Вами, навсегда оставшись жить в моей памяти и страницах, которых коснулось моё перо.

七

Когда в самой моей природе

С влеченьем к телу твоему

Граничит ненависть к тебе,

Как поступать иначе я могу?

                                                       Навйя Нвар, 1986

И так одним вечером я увидел перед собой идеал. Мой идеал прост и примитивен, стоял через дорогу прямо; и это были не Вы и не та мёртвая девушка; но она стояла, поглядывая косо, а я подумал тогда, что мне ничего не стоит более завладеть этим чудесным телом; что  перешёл уже все допустимые границы; и я был счастлив вновь; от того, что могу получить теперь красоту истинную, избавившись от скверны духовной.

Но вспоминаю сразу, что моя цель сейчас – Вы, и стало страшно, и простёр к небу руки вдруг:

  «Господь! Ты смотришь на меня? Видишь ли Ты меня? Смотри, чем я стал! Смотри, что я делаю после всего того, что Ты сделал со мной! Доволен ли Ты теперь? Если нет, но помоги мне вернуться назад, а если Ты счастлив, и если я выполняю сейчас Твою Волю, то помоги!»

  И я упал на колени и плакал. Я скрёб сырой асфальт ногтями, и мне хотелось закопаться в него, и я поломал все ногти свои, и из-под них пошла кровь.

А из тех приятных времён вдруг:

«Ты виноват во всём! И ты сам виноват то, что происходит в твоей жизни сейчас, оттолкнув от себя всё, что было, а у тебя было достаточно, и вы были счастливы; а сейчас ты счастлив со смертью и дышишь воздухом мёртвых.»

  Воистину! Я разочаровался в красоте жизни, которая в конечном итоге привела меня к своему очищенному образу, в котором нету души и нету тепла; и это единственный, казалось мне, образ, который я смогу подчинить.

Письма никому и слова никому, которые никогда не были сказаны и никогда не были написаны; я храню это всё, и буду хранить, захлёбываясь гуталином; и буду хранить, когда все скажут мне отвернуться от этого; и всегда буду стремиться к тому, как было раньше, даже зная, что это невозможно. И тогда шёл Дорогой Ангелов, и видел вещи; и чувствовал вещи; те, которые не видел до того момента. И я запомнил все эти вещи; и я помню их с тех времён, и буду помнить после; и когда я умру, я буду хранить их, а тени этих воспоминаний будут преследовать Вас на том свете, и Вы вдруг вспомните тоже, как смеялись, и Вам станет грустно. И когда я говорю вдруг: «Посмотри в глаза», тогда это не потому, что мне приятны они – это потому, что я хочу увидеть, отражается ли в них то море крови и расчленённых мечт, что окружают Вас.

  И я восхваляю свою новую богиню Смерть, которая дала мне шанс получить красоту прямо в руки – протяни и возьми!