Гуманная пуля - Страница 9
Неудивительно, что в таких условиях немецкие ученые просто боялись требовать бо́льших средств, не желая брать на себя ответственность. Доходило до того, что даже профессор Эзау, назначенный Герингом на пост главы всего атомного проекта с заданием хоть как-то скоординировать разрозненные работы, осторожно отговаривал тех физиков, которые хотели привлечь к атомной бомбе внимание высших нацистских властей. И Эзау, и некоторые другие руководители научных коллективов больше всего страшились именно перспективы получить конкретный приказ об изготовлении бомбы в конкретные сроки. Ни о каком саботаже при этом у них, естественно, и мысли не было. Просто они очень хорошо знали, что их ожидает в случае неудачи.
Совершенно прав советский ученый В. С. Емельянов, когда говорит о провале немецкого атомного проекта: «Сама государственная система, созданная Гитлером, была помехой в решении таких задач, где требуется мобилизация всех сил страны – и материальных, и духовных».
И, объективности ради, говоря о немецкой науке в эпоху нацизма, следует упомянуть самое крупное, пожалуй, ее «достижение» в области, так сказать, немеханической: накануне войны в Германии впервые в мире были синтезированы отравляющие вещества нервно-паралитического действия на основе фосфороорганических соединений.
Ничего удивительного. Мощная химическая промышленность тоже досталась нацистам от прежней Германии. Талантливых химиков, готовых служить режиму, оказалось еще больше, чем физиков. Вот они, со своими талантами, что могли в условиях рейха, то и сотворили. Благо, задача была куда проще атомной проблемы.
То есть, по справедливости, надо уточнить: первооткрыватель боевой фосфороорганики Шрадер трудился в концерне «И. Г. Фарбениндустри» над получением инсектицидов – средств для уничтожения насекомых-вредителей. Но как только в 1937 году он обнаружил, что одно из полученных им соединений обладает невероятной токсичностью для теплокровных и человека, об этом немедленно было доложено военному руководству. Первое нервно-паралитическое ОВ получило условное название «табун». Впоследствии в Германии был создан еще более эффективный (ныне весьма популярный) зарин.
В одном из публичных выступлений Гитлер похвалился, что имеет «газ, одного килограмма которого достаточно, чтобы отравить все население Москвы». Подразумевалось, что это страшное оружие не применяется только по причине свойственной фюреру гуманности.
Правда, табун, – а Гитлер имел в виду именно его, – при обычных условиях не газ, а жидкость (как и зарин). И хотя при прямом введении в организм смертельная доза этого яда составляет несколько миллиграммов, то есть теоретически одного килограмма достаточно, чтобы убить 200–250 тысяч человек, для создания смертоносной концентрации на площади только центральной части Москвы понадобились бы десятки тонн табуна.
Но в общем, это был тот редкий (если не единственный) случай, когда бахвальство Гитлера имело основания. В его распоряжении действительно находилось отравляющее вещество невиданной силы. В реальных условиях, при воздействии через органы дыхания, смертельная доза паров табуна примерно в 4 раза меньше, чем у иприта, и в 8 раз меньше, чем у фосгена, – сильнейших ОВ Первой мировой войны. А зарин эффективнее еще в 4–5 раз.
Особое коварство новых ядов заключается в том, что они не имеют ни цвета, ни запаха, их поражающее действие является внезапным. Оказавшийся в отравленной зоне человек незаметно для себя за несколько минут, а то и за несколько вдохов, может получить смертельную дозу.
И за количеством дело бы не стало: до конца войны один только секретный завод в Дихерифурте изготовил около 12 тысяч тонн табуна. Им были наполнены сотни тысяч снарядов и авиабомб, которые хранились на складах. Осваивалось и производство зарина. Американский генерал химической службы Дж. Ротшильд пишет, что массовое применение немцами табуна, например при высадке союзников в Нормандии в 1944 г., несомненно, отбросило бы союзные войска обратно за Ла-Манш.
И если этого не случилось, то отнюдь не вследствие нацистской гуманности. Гитлеровцев удержало то единственное, что только и может удержать убийц: страх перед возмездием. Неотвратимым, немедленным и жестоким.
Уничтожая миллионы людей в концлагерях и на оккупированных землях, фашисты предпочитали не задумываться о возможной расплате. Но с химическим оружием размышлений было не миновать. Союзники – СССР, США, Великобритания – не раз предупреждали, что на первое же применение Германией отравляющих веществ ответят массированными химическими ударами по ее собственной территории.
Так, президент Рузвельт в специальном выступлении по радио 5 июня 1942 года заявил: применение Германией или Японией ОВ против любой из стран-союзниц будет рассматриваться, как начало химической войны против Соединенных Штатов. В условиях, когда уже методически, из ночи в ночь, армады английских и американских тяжелых бомбардировщиков разрушали немецкие города, а химическая промышленность США по своим мощностям (не говоря об источниках сырья) намного превосходила германскую, такие предупреждения звучали отрезвляюще даже для нацистской клики. Во всяком случае, на понятном для нее языке.
Союзники, располагая большими запасами «классических» отравляющих веществ – иприта, фосгена, люизита, не имели сверхэффективных нервно-паралитических ОВ и ничего не знали об их наличии у немцев. Но германское командование не было в этом уверено. Его разведка, изучив вместе со специалистами-химиками всю доступную научную литературу на английском языке и не отыскав никаких упоминаний о токсичных фосфороорганических соединениях, склонялась к выводу, что союзники разработали такие вещества, и публикации о них пресекаются военной цензурой.
Впрочем, у нацистского руководства хватило здравомыслия, чтобы сообразить: если союзники и не имеют нервно-паралитических ОВ, то Германии тем более нельзя использовать их первой, это грозит обернуться самоубийством. Применить – означало раскрыть тайну, собственными руками вручить противнику новое сверхоружие и еще выдать карт-бланш на его применение против себя.
Химические формулы боевой фосфороорганики достаточно просты. По собранным в очаге поражения пробам английские, американские или советские химики в считанные дни разобрались бы с составом нового ОВ. Производство табуна не представляет никаких трудностей (синтез зарина несколько сложнее), на разработку и освоение промышленной технологии ушли бы, самое большее, несколько месяцев.
А после этого, – в условиях господства союзников в воздухе и при снятии последних моральных ограничений (мы ведь предупреждали!), – население Германии, скученное в своих городах, было бы обречено. Немецкий народ и без того страшной ценой расплачивался за безумие той банды, которой отдал власть над собой. Под фугасными и зажигательными бомбами «ланкастеров», «фортрессов», «либерейторов» погибали сотни тысяч. Применение с воздуха нервно-паралитических отравляющих веществ означало бы уже тотальное уничтожение.
В общем-то, высшим нацистским бонзам и на немецкий народ, в конечном счете, было наплевать. Собственные семьи они, наверняка, укрыли бы в комфортабельных газоубежищах или спрятали где-нибудь в горах. Но массовая гибель населения Германии привела бы к быстрому проигрышу всей войны и к капитуляции. За таким исходом вставал призрак расплаты и для самих главарей рейха.
А на финише войны, когда дело катилось к разгрому, применить табун было еще страшней: спасти не спасет, а ярость победителей распалит, и на суде, уже неизбежном, не просто добавит еще одно тяжелейшее обвинение, но лишит последнего оправдания, что «мы хоть воевали по международным правилам, только разрешенными средствами».
И германский фашизм, в отличие от своей предшественницы, кайзеровской военщины, так и не осмелился первым применить химическое оружие. Не использовал нервно-паралитические вещества, свой единственный выигрыш в научном состязании с Западом и Советским Союзом. И это было единственное разумное решение, принятое за все время существования безумного режима. Другие примеры нам, во всяком случае, не известны.