Гуманная пуля - Страница 22
Сплошные успехи… И до сих пор не дают они покоя современным сталинистам, повторяющим оброненную Черчиллем фразу («Слышите, слышите, сам Черчилль признал!») о том, что Сталин принял Россию с деревянной сохой, а оставил с водородной бомбой.
Не будем оценивать лукавую двусмысленность черчиллевских слов. Не станем и слишком углубляться в социально-экономические проблемы. (Во время НЭПа, когда Сталин «принял» Россию, крестьянство, получившее землю от революции и избавленное наконец от продразверстки и прочих безумств «военного коммунизма», с деревянной ли сохой, с железным ли плугом производило столько продовольствия, что и само было сыто, и рабочие в городах питались так, как никогда прежде и никогда после в нашей истории. А в 1953-м, после бедствий коллективизации и войны, страна жила в нищете и голоде. У Гитлера были «пушки вместо масла», у Сталина – такое ограбление собственного народа, какое и нацистам не снилось. Полное уничтожение «сохи» ради «водородной бомбы».)
Взглянем только с точки зрения нашей темы. Сталин не решил задачу разделения двуединой природы научно-технического прогресса успешнее, чем Гитлер. Сталин повторил – своими средствами – гитлеровское решение «научного вопроса», и хотя добился на первый взгляд лучших результатов, чем его нацистский друг-соперник, выигрыш этот был обреченно недолгим.
Моральные факторы, способствовавшие сталинскому успеху, такие как патриотизм наших ученых и последние остатки веры в социализм, стремительно вырабатывались, исчерпывались. Даже сама способность к творческой работе могла иссякнуть вместе с поколением тех, кто пришел в науку в 20–30-е годы, увлеченный самой наукой. На смену им, подавляемым, выбиваемым, все больше являлось такой молодежи, которая со студенческой скамьи, по свидетельству М. Г. Ярошевского, «нравственно растлевалась». Чтобы делать карьеру, защищать диссертации и т. д., приходилось прежде всего «манипулировать набором ритуальных слов», причем никого уже не интересовала убежденность в их правоте.
Даже постоянный и сильнейший сталинский стимул – страх – исчерпывал свои ресурсы, ибо стал чрезмерным. В условиях, когда ни талантом, ни трудом, ни рабской преданностью человек не может защититься от постоянной угрозы внезапного, бессмысленного уничтожения, страх подавляет не только инициативу, но даже инстинкт самосохранения, парализует безысходностью.
Вспомним: вся прибавочная стоимость создается только интеллектом, а именно интеллект, как злейшего врага правящего безумия, на сталинском закате душили с такой методичностью, какой не бывало, кажется, и в хаосе Большого террора. Отсюда – омертвение всех отраслей науки и техники, не связанных с военным производством, то есть тех отраслей, которые в реальности кормят, одевают, обогревают и лечат народ.
Вспомним еще раз: процесс познания обусловлен фундаментальными свойствами самой материи. Поэтому режим, который не обеспечивает для своей страны постоянного движения курсом научно-технического прогресса – по траектории гуманной пули, с ее нарастающим ускорением, – является противоестественным. Он вступает в конфликт с самими законами природы и обречен измениться или погибнуть. Если же он упорствует в своем самосохранении, то погибает страна.
И похоже, в начале 50-х гибельная участь не просто ожидала Советский Союз, но прямо планировалась для него Сталиным, ощущавшим, как неумолимо приближается и сгущается тень его собственной смерти. Последние силы народа выжимались для того, чтоб обеспечить еще один виток перевооружения, тоже последний, на который была способна истязаемая наука, термоядерный, а затем – развязать последнюю войну. Уже не ради завоевания всемирного господства, но только для того, чтоб ненасытный человеконенавистник, уничтоживший при жизни десятки миллионов людей, смог, умирая, утащить за собой в небытие сразу сотни миллионов. (Опубликованные в самое последнее время свидетельства показывают: это больше, чем предположение. См. А. Фурсенко «Конец эры Сталина», «Звезда», № 12, 1999.)
Смерть Сталина не только спасла страну от термоядерного самосожжения, она (вот пример диалектики, столь любимой нашими «вождями»!) продлила жизнь и самому сталинскому социализму. Разумеется, в измененной и смягченной форме. Одновременно подтвердилась вечная, горькая истина: в России слишком многое зависит от одного человека – правителя. Его воля (или ее отсутствие), особенности характера, чувство реальности или степень безумия определяют для всего народа условия жизни, да и просто жизнь и смерть.
В начале марта 1953 года вся репрессивная машина сталинизма, превосходно отлаженная на перемалывание миллионов жизней, была на полном ходу. Бесчисленные палачи в мундирах и пиджаках энергично манипулировали в неприступных кабинетах рычагами управления. Адский механизм был заведен и рассчитан на вечность, он казался сверхъестественным. Но вот произошло самое естественное событие: одного тщедушного старичка, одного-единственного, давно больного, утратившего всякую адекватность, добил очередной инсульт. И сразу окровавленные шестеренки завертелись вхолостую, а затем и вовсе остановились.
Не только мгновенно прекратились аресты. В течение буквально одного-двух месяцев после смерти «величайшего гения всех времен и народов» были остановлены грандиозно-абсурдные предприятия ГУЛАГа, бессмысленно губившие тысячи заключенных, – строительство железной дороги сквозь тайгу и тундру к устью Енисея и проходка туннеля под Татарским проливом с материка на остров Сахалин. На верфях Ленинграда, Николаева, Молотовска, где днем и ночью кипели работы по постройке крупнейших в мире линейных крейсеров типа «Сталинград», сразу наступила тишина, сменившаяся уже в мае новым оживлением: почти готовые корпуса броненосных гигантов, любимых «вождем», но нелепых в атомный век, принялись энергично разделывать на металлолом.
Преданнейшие, раболепные помощники безумного «хозяина», оставшись без него, внезапно продемонстрировали удивительное здравомыслие. Сентябрьский пленум 1953 года, облегчивший положение крестьянства, доклад Хрущева о культе личности на XX съезде, кампания массовой реабилитации, освобождение из лагерей сотен тысяч невинных стали его логическими следствиями.
Разрушив изваяния своего основателя, усатого идола в фуражке и сапогах, режим отчаянно стремился к спасительной реальности и с неизбежностью обнаружил, что туда ведет один-единственный путь. Много писали о том, как в 50-е годы средства пропаганды с помощью литературы и кино пытались заменить отвергнутый культ «плохого» Сталина культом «хорошего» Ленина и героев Революции и Гражданской войны. Почему-то никто не вспоминает, что в те лучшие годы «хрущевской оттепели» в стране фактически установился другой культ, по-настоящему живой и продуктивный, – подлинный культ науки.
Научно-популярная литература по всем отраслям знаний издавалась в таких количествах, которые сейчас кажутся невероятными. В любом книжном магазине и даже в любом киоске «Союзпечати» полки были заставлены книгами и брошюрами, в доступной форме рассказывавшими о жизни атмосферы и океанских глубин, о строении атома и строении земной коры, о реактивной авиации и радиолокации, о пластмассах и синтетических волокнах, о микробиологии и антибиотиках. И все это раскупалось!
На новорожденном телевидении научно-популярные фильмы и передачи, талантливые и яркие, созданные, несомненно, увлеченными людьми, занимали половину времени. Достижения наших ученых и инженеров в исследованиях Арктики и Антарктики, в выполнении программы Международного Геофизического года, в создании реактивных пассажирских самолетов, атомных ледоколов, синхрофазотронов, телескопов, электронных микроскопов подавались в газетных сообщениях и «Последних известиях» всесоюзного радио как важнейшие события.
О научной фантастике – разговор особый. НФ произведения раскупались не то что быстро – молниеносно. В библиотеках подростки записывались на них в очередь. Причем научная фантастика, за исключением классики – Жюля Верна, Уэллса, – была в основном советской, то есть в духе того времени во многом тоже популяризаторской, научно-технической. (Современную западную фантастику в 50-х годах почти не издавали.)