Гуманистический психоанализ - Страница 115

Недостаток места не позволяет дать здесь подробный анализ работ Маркузе, в которых речь идет о психоанализе, — «Эрос и цивилизация», «Одномерный человек» и «Опыт об освобождении». Ограничусь лишь некоторыми замечаниями. Прежде всего, Маркузе, будучи широко образованным человеком, тем не менее допускает элементарные ошибки в изложении фрейдовских концепций. Так, например, он неправильно понимает фрейдовские «принцип реальности» и «принцип удовольствия» (хотя в одном месте он приводит правильную ссылку), считая, что есть несколько «принципов реальности», и утверждая, что западная цивилизация управляется одним из них, «принципом действия». Не разделяет ли Маркузе популярное заблуждение, будто «принцип удовольствия» якобы имеет отношение к гедонистической норме, согласно которой цель жизни состоит в получении удовольствия, а «принцип реальности» — к социальной норме, согласно которой все устремления человека должны быть направлены к труду и исполнению своего долга? Фрейд, разумеется, и в мыслях не имел ничего подобного; для него принцип реальности был «модификацией» принципа удовольствия, а не его противоположностью. Фрейдовская концепция принципа реальности состоит в том, что любое человеческое существо обладает способностью воспринимать реальность и склонностью защищаться от того вреда, который способно причинить ничем не сдерживаемое удовлетворение инстинктов. В таком понимании принцип реальности не имеет ничего общего с нормами той или иной социальной структуры: одно общество может подвергать сексуальные стремления и фантазии очень жесткой цензуре; исходя из этого принцип реальности будет склонен защищать индивидуума от причинения себе вреда, заставляя его подавлять такие фантазии. В другом обществе могут действовать прямо противоположные нормы, а следовательно, у принципа реальности не будет причин мобилизовать подавление сексуальности. «Принцип реальности», в том смысле, который придавал этому термину Фрейд, одинаков в обоих случаях; различны социальная структура и то, что я назвал «социальным характером» данной культуры или класса. (Например, в воинственном обществе будет формироваться социальный характер, в котором поощряются агрессивные побуждения, в то время как стремления к состраданию и любви подавляются; в обществе, где царят мир и сотрудничество, имеет место прямо противоположное. Аналогичным образом в западном среднем классе XIX века стремления к наслаждению и расточительству подавлялись, в то время как анально — накопительные тенденции, приводящие к сокращению потребления и получению удовольствия от накопления, поощрялись; сто лет спустя социальный характер отдает предпочтение расходованию денег и склонен подавлять склонность накапливать, «быть бережливым» как не соответствующие требованиям общества. В каждом обществе неспецифическая человеческая энергия трансформируется в специфическую энергию, которую общество может использовать для своего надлежащего функционирования. То, какие именно импульсы подавляются, зависит от характера общественной системы, а не от различий в «принципах реальности».) Однако понятие характера в том динамическом смысле, в котором его использовал Фрейд, вообще не появляется в работах Маркузе; следует предположить — потому, что это понятие не «философское», а эмпирическое.

Не менее серьезно искажает Маркузе теорию Фрейда, используя фрейдовское понятие подавления. «Слова "подавление" и "репрессивный" в нетехническом смысле, — пишет он, — используются для обозначения как сознательных, так и бессознательных процессов сдерживания, принуждения и подавления, как внешних, так и внутренних». Однако основная категория системы Фрейда — это «подавление», в динамическом смысле, когда подавленное является бессознательный. При использовании термина «подавление» как для сознательной, так и для бессознательной информации все значение фрейдовской концепции подавления и бессознательного сводится на нет. И в самом деле, слово «подавлять» имеет два значения: первое из них является общепринятым и синонимично словам «угнетать» или «сдерживать»; второе, психологическое значение, используемое Фрейдом (хотя оно использовалось в психологии и до него), — означает «переставать что‑либо осознавать». Сами по себе эти два значения не имеют между собой ничего общего. Из‑за неточного использования понятия «подавление» у Маркузе искажается главный принцип психоанализа. Он обыгрывает двойное значение слова «подавление», делая вид, будто у этого слова не два значения, а только одно, и из‑за этого теряется психоаналитическое содержание слова «подавление» — зато на свет появляется красивая формула, которая благодаря многозначности слова объединяет политическую и психологическую категории.

Еще одним примером трактовки теорий Фрейда у Маркузе является теоретический вопрос о консервативной природе Эроса и инстинкта жизни. Маркузе делает далеко идущие выводы из того «факта», что Фрейд приписывает одну и ту же консервативную природу (возвращение к тому, что было раньше) как Эросу, так и инстинкту смерти. Он, по всей видимости, не подозревает, что после некоторых колебаний Фрейд в «Очерке психоанализа» пришел к прямо противоположному выводу, а именно — что природа Эроса не консервативна; Фрейд встал на эту точку зрения, несмотря на связанные с ней серьезные теоретические затруднения.

Если очистить «Эрос и цивилизацию» от словесной шелухи, то в нем мы обнаружим в качестве идеала для нового человека в нерепрессивном обществе — реактивацию его догенитальной сексуальности, в особенности садистских и копрофильских склонностей. Фактически, идеалом «нерепрессивного общества» по Маркузе является инфантильный рай, в котором любая работа — это игра и где отсутствуют серьезные конфликты или трагедии. (Маркузе так и не удается осознать проблему конфликта между этим идеалом и организацией автоматизированной индустрии.) Этот идеал регрессии к инфантильной структуре либидо соединен с нападками на доминирование генитальной сексуальности над до- генитальными импульсами. Обрушиваясь на «доминирование» генитальной сексуальности, Маркузе игнорирует тот факт, что она отнюдь не обязательно связана с продолжением рода; мужчины и женщины всегда получали сексуальное удовольствие, не обязательно намереваясь продолжить свой род, а методы предотвращения зачатия известны с древнейших времен. По — видимому, Маркузе считает: поскольку половые извращения — например, садизм или копрофилия — не могут привести к продолжению рода, они более «свободны», нежели генитальная сексуальность. Однако за революционной риторикой Маркузе скрывается иррациональный и антиреволюционный характер его позиции. Подобно некоторым авангардистским художникам и писателям от де Сада и Маринетти до наших современников, он находит привлекательными регрессию инфантильности, сексуальные извращения и, на мой взгляд, разрушение и ненависть, хотя последнее и выражается не столь открыто. Показывать разложение общества в литературе и искусстве никому не возбраняется, однако если художник или писатель сам болеет теми же болезнями и воспевает патологичность общества, которое он желает изменить, это никак нельзя считать революционностью.

В связи с этим становится понятным, почему Маркузе превозносит Нарцисса и Орфея, в то время как Прометей (которого, кстати, Маркс назвал «благороднейшим святым и мучеником в философских святцах») низводится до уровня «архетипического героя принципа действия». Орфические и нарциссические образы «связаны с загробным миром и смертью». Орфей, согласно классической традиции, «ассоциируется с появлением гомосексуализма». Однако, говорит Маркузе, «подобно Нарциссу, он отвергает нормальный Эрос — не ради аскетического идеала, но ради более полного Эроса. Подобно Нарциссу, он протестует против подавления, заложенного в сексуальности, связанной с продолжением рода. Орфический и нарциссический Эрос представляет собой отрицание такого порядка — Великий Отказ». Этот Великий Отказ также определяется как «отказ согласиться с разлукой с объектом (или субъектом) либидо»; в конечном счете, это просто отказ взрослеть, разлучаться с матерью и почвой и испытывать полное сексуальное наслаждение (генитальное, а не анальное или садистское). (Как ни странно, в «Одномерном человеке» Великому Отказу придается, по — видимому, совершенно иной смысл, хотя это и не формулируется явным образом; новый смысл — это отказ использовать понятия, которые служат мостом через пропасть между настоящим и будущим.) Хорошо известно, что этот идеал прямо противоположен фрейдовской концепции развития человека и скорее соответствует его концепции невроза и психоза.