Гуд бай, стервоза! - Страница 33

Ты снова целуешь меня. Во сне я всегда знаю, что это значит — я вот-вот проснусь.

Свет еще ярче освещает твое лицо, твои глаза блестят, ты озаряешь все вокруг и говоришь, что тебе пора.

Ты говоришь, что все случилось так, как должно было случиться.

Ты говоришь, что ты — богиня огня.

Жизнь шла своим чередом.

Так происходит всегда, и лето не исключение. Через шесть недель обсуждения условий страховки, купли и продажи, мать с отцом встретились с архитекторами и договорились о покупке участка земли для нового дома. Все испытали облегчение. Новый дом будет в том же районе, где располагается школа Энни, а страховка должна покрыть все расходы. Мама сказала, что она так или иначе собиралась делать ремонт на кухне.

Репортеры в конце концов начали отваливать один за другим, и это тоже было большим облегчением.

Начало лета мы провели в пятизвездочном отеле «Коннектикут». Там был бассейн, сауна, спа-салон; мы ели в ресторанах, покупали новую одежду, выбирали мебель и утварь для нового дома… Короче, делали все, что делают люди, у которых взорвали дом.

Отец настоял на том, чтобы у нас было все самое лучшее; он сказал, что мама это заслужила (но ни разу не упомянул, почему именно).

После того, что случилось с Валери «Сантамария» Стэтхэм, я думал, что отец не выдержит и у него будет стресс, но, оставаясь верным своей привычке всех удивлять, он направил всю силу духа на то, чтобы «использовать новые открывшиеся возможности». Он сказал, что у него словно гора с плеч упала. Предварительное расследование выяснило, что никто другой в фирме, включая отца, понятия не имел о том, чем занималась Валери. Но к тому времени «Гариет. Стэтхэм и Фрипп» стали словно прокаженные в юридической среде, и их клиентская база опустела быстрее, чем каюты первого класса на утопающем «Титанике». Пока все это продолжалось, отец сохранял необыкновенно философское отношение к происходящему.

— Не надо жалеть адвоката, который собрался написать книгу, — говорил он, а когда мама спрашивала, правда ли то, что он хочет написать книгу, он только подмигивал ей и говорил, что «ведет переговоры с издательством». Было немного странно, что он стал проводить много времени дома, но это было приятно — словно каникулы, длиною в три месяца без отъезда в другой город. Мы играли в теннис, много разговаривали, меньше ссорились, а десять дней провели на пляже в Мейне. Мама стала больше смеяться, они с Отцом снова ходили, держась за руки. Энни получила приглашение на первое свидание — не то чтобы официальное, а просто они с друзьями решили пойти все вместе в кино. Правда, мальчик, который пригласил ее, приехал за ней лично. Его мама ждала в машине, припаркованной перед дверью. Я все еще помню, какое у него было лицо, когда он заглянул в дверь отеля и его глаза расширились от изумления. Он сказал:

— Боже мой, вы что, действительно живете здесь?

Я встретился с Норри и другими ребятами из «Червя», и мы порепетировали пару раз. Но из «Интерскулп Рекордс» нам так и не позвонили, и к июлю Саша ушел из группы, чтобы создать свою собственную.

У меня на колене остался шрам, я часто поглядывал на него. Я довольно сильно загорел, но шрам по-прежнему оставался белым.

Наконец я перестал видеть Гоби во сне.

К концу июля, когда новостей из Колумбийского университета так и не поступило, я решил, что меня исключили из списка абитуриентов. Это не расстроило меня так сильно, как я ожидал. Я уже был принят в Юкон и Тринити. Я подумал: интересно, этого ли я хотел на самом деле?

А потом, несколько дней спустя, зазвонил телефон.

38

Если бы можно было не принимать в расчет ни финансовый вопрос, ни решение семьи, как бы вы провели последнее лето перед началом учебы в университете?

Рутгерз, Университет штата Нью-Джерси

Женщина, встретившая нас в холле, представилась как Лианн Коузенс, глава Приемной комиссии Колумбийского университета. Это была брюнетка лет сорока с небольшим. Во всем ее облике сквозила такая ледяная самоуверенность, какая может быть только у человека, держащего в своих руках судьбы тысяч напуганных абитуриентов. Я сразу понял, что она очень понравилась отцу — он вылез вперед мамы и протянул руку для рукопожатия еще прежде, чем она пригласила нас в свой офис.

— Пожалуйста, — сказала она, — присаживайтесь. Желаете что-нибудь? Чай, кофе?

— Спасибо, не стоит беспокоиться, — ответил за всех отец.

Лианн села по другую сторону отполированного стола. На столе находились лишь лэптоп, телефон и фотография в серебряной рамке, повернутая к нам оборотной стороной. Весь офис тоже был таким: ничего лишнего, один только металлический стеллаж с книгами и окно с видом на улицу. Если бы не комнатные растения, он казался бы совершенно стерильным и безжизненным.

— Итак, — сказала она. — Как я уже говорила, когда мы беседовали по телефону, то, что происходит сейчас, идет вразрез со всеми нашими правилами. Обычно собеседование проходит в режиме он-лайн от начала и до конца. Я уже… очень давно не проводила собеседование вот так, лично.

Она улыбнулась мне, и я невольно улыбнулся ей в ответ.

— Но Перри — это особый случай. И вообще-то это было моей идеей — пригласить вас сюда.

— Что ж, — сказала мама, — мы очень ценим то, что Колумбийский университет заинтересовался Перри.

Лианн рассмеялась.

— Ну, не мы одни им интересуемся. В последние два месяца стоит только включить телевизор… Вы определенно оказались в центре внимания и узнали, что такое настоящая слава, не так ли?

— Да, мэм, — сдержанно ответил я, не зная толком, как реагировать на этот пассаж насчет славы.

— Разумеется, это печальный конец для мисс Закзаускас, но… в любом случае, вы люди занятые, так что перейдем к делу.

Она выдвинула один из ящиков стола и, достав оттуда папку, открыла ее:

— Так, посмотрим. Мы получили ваши вступительные документы в мае. Ваш средний балл в школе — три и три…

— Три и тридцать четыре, — поправил отец.

— Три и тридцать четыре.

Улыбка Лианн стала немного натянутой; она взяла остро заточенный карандаш и внесла исправления в анкету. — Выпускной тест — двести двадцать баллов, и двести пятьдесят баллов — вступительный тест. Занятия плаванием, член дискуссионного клуба, юриспруденция и судебное дело, член школьного сената — все очень значительно и веско… — снова сдержанная улыбка, — …немного размывчато, но в целом неплохо. Однако полагаю, вам известно, что мы очень избирательны при приеме студентов. Учитывая нашу особую программу и условия, мы можем позволить себе быть разборчивыми и даже немного придирчивыми — у нас высокие стандарты. Так что, миссис и мистер Стормейр, не поймите меня неверно, но если бы Перри ограничился вышеперечисленными достижениями, мы бы здесь сейчас не сидели…

Я обернулся и посмотрел на маму с папой. Они уже не улыбались — ни тот, ни другой. Отец лишь как-то немного кривил рот, но это была жалкая потуга на улыбку.

— Простите, — сказала мама, — я не уверена, что правильно поняла, о чем вы говорите.

— Я говорю вот об этом, — сказала Лианн, извлекая из ящика стола толстую пачку исписанных листов и выкладывая их на стол перед собой. — Я говорю о его эссе. Вот об этом эссе, написанном Перри.

Родители нахмурились и уставились на пачку бумаги так, словно Лианн выложила перед ними кучу дерьма, а не мое эссе. У них даже носы сморщились. На секунду меня поразило, насколько же мама и папа внешне похожи друг на друга.

— Это его эссе? — спросила мама.

— Да. — Лианн перевернула несколько страниц. — Наше требование для вступительной работы — от двухсот пятидесяти до пятисот слов; обычно этого достаточно, чтобы раскрыть тему. Перри прислал нам эссе на четыре тысячи слов.

— Четыре тысячи? — переспросил отец.

— На какую тему? — уточнила мать.

Лианн посмотрела вниз на первую страницу, которую она открыла.