Губернские очерки - Страница 117
В этой обстановке и возникли "Губернские очерки" – одно из этапных произведений русской литературы. "Помним мы появление г-на Щедрина в "Русском вестнике", – писал в 1861 г. Достоевский. – О, тогда было такое радостное, полное надежд время! Ведь выбрал же г-н Щедрин минутку, когда явиться".[189] Этой «минуткой» оказалось действительно необыкновенное в русской литературе и общественной жизни двухлетие 1856 – 1837 гг., когда вместе с «Губернскими очерками» появились «Севастопольские рассказы» Толстого и «Рудин» Тургенева, «Семейная хроника» Аксакова и «Доходное место» Островского, «Переселенцы» Григоровича и «Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина; когда вышла в свет первая книга стихотворений Некрасова и «обожгла – по слову Огарева – душу русскому человеку», когда в журнале «Современник» одна за другой печатались статьи Чернышевского, раскрывавшие горизонты нового, революционно-демократического мировоззрения; когда Герцен, уже создавший «Полярную звезду», основал знаменитый «Колокол» и звоном его, как сказал Ленин, нарушил «рабье молчание» в стране; когда, наконец, «обличительная литература», одна из характернейших форм общественной жизни того исторического момента, начинала свой шумный поход по России.
"Губернские очерки" входили в общий поток этих явлений и занимали среди них по силе впечатления на современников одно из первых мест. Это "книга, бесспорно имевшая самый значительный успех в прошлом <1857> году", – свидетельствовал известный в ту пору журнальный обозреватель Вл. Раф. Зотов.[190] А несколько раньше тот же автор, желая определить положение «Губернских очерков» в историко-литературной перспективе последнего десятилетия, уверенно отвел им «третье почетное место подле двух лучших произведений нашей современной литературы» – «Мертвых душ» и «Записок охотника».[191]
Пройдут годы, Салтыков создаст ряд более глубоких и зрелых произведений. Но в представлении многих читателей-современников его писательская репутация еще долго будет связываться преимущественно с "Губернскими очерками". "Я должен Вам сознаться, – заключал по этому поводу Салтыков в письме от 25 ноября 1870 г. к А. М. Жемчужникову, – что публика несколько охладела ко мне, хотя я никак не могу сказать, чтоб я попятился назад после "Губернских очерков". Не считая себя ни руководителем, ни первоклассным писателем, я все-таки пошел несколько вперед против "Губернских очерков", но публика, по-видимому, рассуждает об этом иначе". Действительно, ни одно из последующих произведений Салтыкова «публика» не принимала с таким жгучим интересом, так взволнованно и горячо, как его первую книгу. Но дело тут было, разумеется, не в попятном движении таланта Салтыкова. Дело было в изменившейся общественно-политической обстановке. Исключительность успеха "Губернских очерков" во второй половине 50-х годов определялась в первую очередь не художественными достоинствами произведения, а тем его объективным звучанием, теми его качествами, которые дали Чернышевскому основание не только назвать книгу "прекрасным литературным явлением", но и отнести ее к числу "исторических фактов русской жизни".[192]
Этими словами Чернышевский очень точно определил общее значение "Губернских очерков". В художественной призме этого произведения отразились глубокие сдвиги русского общественного сознания в годы начинавшегося «переворота» в жизни страны. Объективным историческим содержанием этого «переворота» (в его конечных результатах) была, по словам Ленина, "смена одной формы общества другой – замена крепостничества капитализмом…".[193]
В "Губернских очерках" современники увидели широкую картину жизни той России последних лет крепостного строя, о которой даже представитель монархической идеологии славянофил Хомяков с горечью и негодованием писал в стихотворении по поводу Крымской войны:
Чтобы создать эту картину, Салтыкову нужно было, по его словам, «окунуться в болото» дореформенной провинции, пристально всмотреться в ее быт. «Вятка, – говорил он Л. Ф. Пантелееву, – имела на меня и благодетельное влияние: она меня сблизила с действительной жизнью и дала много материалов для „Губернских очерков“, а ранее я писал вздор».[194]
С другой стороны, чтобы творчески переработать впечатления от "безобразий провинциальной жизни", которые, находясь в Вятке, Салтыков, по собственному признанию, "видел <…> но не вдумывался в них, а как-то машинально впитывал их телом",[195] и создать из этих материалов книгу глубоко аналитическую и вместе с тем обладающую силой широких образных обобщений, – для этого автору нужно было выработать свой взгляд на современную русскую действительность и найти художественные средства его выражения.
В литературе давно уже показано, как плотно насыщены "Губернские очерки" вятскими наблюдениями и переживаниями автора (хотя далеко не ими одними). С Вяткой, с Вятской и Пермской губерниями связаны «герои» первой книги Салтыкова, бытовые и пейзажные зарисовки в ней, а также ее художественная «топонимика». Так, «Крутогорск» (первоначально "Крутые горы") – это сама Вятка, «Срывный» – Сарапул, «Оков» – Глазов, «Кречетов» – Орлов, «Черноборск» – Слободской и т. д. Немало в "Губернских очерках" и подлинных географических названий: губернии Пермская и Казанская, уезды Нолинский, Чердынский, Яранский, реки Кама и Ветлуга, Лупья и Уста, Пильва и Колва, пристани Порубовская и Трушниковская, села Лёнва, Усолье, Богородское, Ухтым, железоделательный завод в Очёре, Свиные горы и т. д.
Вяткой, Вятской губернией и Приуральским краем внушен и собирательный образ русского народа в первой книге Салтыкова. В изображении народа в "Губернских очерках" преобладают черты, характерные для сельского населения северо-восточных губерний: не помещичьи, а государственные, или казенные, крестьяне приверженцы не официальной церкви, а "старой веры" (раскольники), не только «великорусы», но также «инородцы» – «вотяки» и «зыряне», то есть удмурты и коми. Непосредственно из вятских наблюдений заимствовал Салтыков сюжетные основы для большинства своих «Очерков», за исключением, впрочем, раздела "Талантливые натуры", мало связанного с вятским материалом.
Основа «концепции» русской жизни, художественно развернутой в "Губернских очерках", – демократизм. Причем это демократизм уже не отвлеченно-гуманистический, как в юношеских повестях 40-х годов, а исторически-конкретный, связанный с крестьянством. Салтыков полон чувства непосредственной любви и сочувствия к многострадальной крестьянской России, чья жизнь преисполнена «болью сердечной», «нуждою сосущею».
Салтыков резко отделяет в «Очерках» трудовой подначальный народ (крестьян, мещан, низших чиновников) как от мира официального, представленного всеми разрядами дореформенной провинциальной администрации, так и от мира "первого сословия". Народ, чиновники и помещики-дворяне – три главных собирательных образа произведения. Между ними в основном и распределяется пестрая толпа, около трехсот персонажей «Очерков» – живых людей русской провинции последних лет николаевского царствования.