Грядет новый мир (СИ) - Страница 48

- Ты говоришь мне уходить и целуешь, - едва выговорил я, почти не отрываясь от его губ. – Нулевое кпд.

- Нулевое что? – улыбнулся он, и я едва не застонал, ощущая губами изгиб его губ. Улыбка Еноха была моей реликвией, моим сокровищем, которое я нашел, которого я добился и которое принадлежало только мне. Я провел по его губам кончиками пальцев, стараясь хоть осязанием запомнить их, но стоило мне отстраниться, как я тут же забывал, как это – касаться его губ.

- Господи, какая разница, - пробормотал я устало, притягивая его к себе. Я не представлял, что существуют десятки оттенков одного поцелуя, но этот был самым спокойным и самым правильным из тех, что я делил с ним. Из всех. Я никогда никого не целовал. В каком-то смысле, я был редкостью своего времени, но Еноху я бы этого никогда не объяснил. Мысль о том, что я никогда никому не принадлежал, волновала только меня, для него же это было в порядке вещей. Да я и не настаивал на убеждении. Меня грело солнце, наша невероятная победа и Енох, обнимающий меня так, как будто не прогонял минуту назад. Я мечтал остановить время и остаться так, влюбленным счастливым подростком, получившим ответ, о котором даже не мечтал, несмотря на все свои ошибки.

Но в этом и была проблема. Я все еще был подростком.

И я еще был способен послать далеко и на полчаса свою совесть и ответственность и прочую муру, что мешала мне наконец добиться своего. Мои руки скользили по его телу под легкой тканью его рубашки, и я не смог бы отнять их при всем своем желании. Я пролез под нее даже на плечах, снимая ее с какой-то непонятной яростью. Дурацкие манжеты мешали мне, и я посмотрел на Еноха с обидой, от которой ему было смешно. Он расстегнул их, а я заколдовался движениями его пальцев. Мне было страшно подумать, к чему мы приближаемся, но страшно лишь потому, что я не хотел разочаровывать его.

Как будто я допускал мысль о том, что Енох знает, что со мной делать.

Я осознал, что видеть его вкупе с тем, что я уже испытывал с ним раньше – это катализатор сумасшествия. Я разглядывал его, понимая, что я не воспринимаю тело отдельно от него, особенно если учесть, насколько оно подходило Еноху. Каждое мое прикосновение к нему было пропитано восхищением, которое я не хотел скрывать. Хватит. Я бывал на краю жизни так много раз, что не имел права бояться. Мои руки поднялись к пуговицам. Я расстегивал их так быстро, как только мог, выдерживая взгляд Еноха, разжигающий во мне огонь, о котором я почти забыл. Гореть заживо – это испытание, которое я еще не проходил, но я не страдал от этого. Я воспринимал его льдом, который мог бы погасить это, но в действительности он лишь ухудшал все, продолжая идти дальше. Его руки легли на мои плечи, снимая с меня рубашку так же, как это сделал я. Мне было нечем похвастать, кроме выступающих костей, но это не имело больше никакого значения. Тело было инструментом, способом окончательно перейти ту черту, которая никогда не разлучила бы нас, даже если бы я решил уйти от него на какое-то время.

Что бы не произошло между нами, это было мое обещание вернуться.

Я прильнул к нему, прижимаясь губами за его ухом, отодвигая носом пряди его волос. Мое тело горело, словно я болел тяжелым гриппом, но без озноба. Мне было так жарко обнимать его, но никаких шансов отодвинуться я не видел. Я целовал его, не закрывая глаз. В пересечении взглядов происходило больше, чем во всем нашем развратном танце языков. Я перестал понимать, что я должен делать и чего не должен, я просто поддался ему, оставляя право на любое действие, какое он только захочет. Он мог меня резать, если бы захотел, а я бы тащился от этого, как от отличного минета. Я был извращенцем, озабоченным Енохом и всем его телом, я испытывал какое-то нереальное возбуждение от всей его опасности, от всех его странностей, от всех увлечений, которые я не понимал, но разделял.

Его рука легла на мое бедро. Я не заметил этого, взрываясь изнутри от его зубов, оставляющих метку на моей шее, там, где я никак не смог бы скрыть ее. Я словно бился током каждый раз, когда ощущал его язык на своей коже. Я взмок за рекордные сроки, и влажные волосы падали на мой лоб, мешаясь мне. Я понял, что он поднимает меня, неожиданно, так что я схватился за его шею, смотря на него сверху вниз. Каждый новый поцелуй был так же необходим, как вдох. Я позволял ему прикусывать мои губы до боли, охлаждающей огонь внутри меня хоть на несколько секунд. Я сжал его бедрами, не зная, тяжело ли меня нести. Я провел по его волосам, таким же влажным, как и мои.

- Я не смогу уйти, - предупредил я его, задевая носом его нос. Мне нужно было дышать, но я хотел снова и снова скользить языком по его губам, задевая шрам, проникая внутрь, наслаждаясь правом, которым теперь обладал. Я изучал остроту его зубов, ускользая от его языка, но не так уж много было у меня шансов убежать.

Енох уронил меня на кровать. Я лежал, смотря на его покрасневшие щеки и влажные губы, блестевшие от того, насколько рьяно я облизывал их. Мне было плохо от одного лишь взгляда на него, мне было больно от возбуждения, заполнившего меня изнутри и распиравшего с невероятной силой, которую я уже мечтал трансформировать в язык пустот, лишь бы не взорваться к чертовой матери на множество лоскутов. Его глаза горели, бликуя от солнечных лучей, становясь более не черными, а лишь темно-карими. Я сжал его волосы в своей руке, заставляя склонить к себе. Никаких пауз. Я больше не могу.

Еще немного, и я уничтожу сам себя тем, насколько хочу принадлежать ему. Я обнимал его руками и ногами, не замечая того, что не скрываю своего возбуждения. В безрассудстве рук я гладил все, что мне только попадалось. От каждого его прикосновения мои мышцы изображали такой силы напряжение, что о мой пресс можно было разбить кирпич. Его руки ложились на низ моего живота, и я задерживал дыхание. Я перепутал все, дыхание, не понимая, где делаю вдох я, а где он, звуки, которые мог издавать как я, так и он, пальцы, сжимавшие мой подбородок. Или его. Я не выделял больше моменты, мечтая успеть так много, как только смогу. И я не знаю, кто первым пошел дальше. В одну секунду я расстегнул его штаны, а в следующую его рука уже оказалась под молнией. Если бы я остановился, я бы сгорел от стыда, потому что я видел, что происходит. Его румянец снова превратился в хаотичные пятна, и я не хотел, чтобы он испытывал хоть толику неловкости, касаясь меня. Ему нужно было время, а мне нет.

Я оказался над ним.

- Все, что я только могу хотеть – это ты, - прошептал я, задевая его губы своими, пересохшими, болевшими от его поцелуев, от его укусов. – Все, что ты сможешь со мной сделать. Но не сегодня, - я прижался губами к его шее, скользя языком по выступающим мышцам, по поднимающейся и опускающейся грудной клетке. Мне не нужно было думать, но все мое благоразумие просто молчало, отступив. Я заслужил право на все, что я только могу сделать с ним, но прежде всего я хотел искупить всю боль, что я причинил ему. Мне нравилось чувствовать вкус его кожи, такой же мокрой, как и моей. Если до сих пор я думал обо всем этом с некоторой долей отвращения, то тело Еноха было для меня как свое. Я замер лишь перед тем, как положить руки на пояс его штанов. Я поднял взгляд на него, дурея от того, как быстро, как поверхностно он дышит, приведенный в беспорядок желания моими стараниями, взъерошенный и такой же подросток, как и я. Никакая сотня лет не разделяла нас в этот момент. Я потянул грубую ткань штанов вниз, и он упал на кровать, закрывая лицо руками.

Я так хотел видеть его.

Мне было сложно не потому, что я этого не хотел. Нет, я хотел даже такой власти над ним, но от жажды близости с ним в горле страшно пересохло, и я не мог хоть немного увлажнить язык, потому что так долго терпел. Мне пришлось подняться и поцеловать его намеренно грязно, чтобы хоть как-то компенсировать мою временную обезвоженность. Енох был словно в лихорадке. Он хотел, хотел отказаться, но больше всего он хотел получить от меня это.

Я уже не знал, может ли он выглядеть лучше, чем сейчас.