Грядет новый мир (СИ) - Страница 42
Я обязан был обещать ему, что вернусь. Мне было стыдно за свои семнадцать, за эмоциональную незрелость, за страх перед ответственностью. Я хотел бы вернуться взрослым. Это удивительно, ведь обычно зависимость нельзя отложить во времени, впрочем, как и любовь.
Всю свою жизнь я буду искать точное определение для моего чувства к Еноху.
Я отвлекся от своих мыслей, когда услышал про Библиотеку Душ. Против воли в моей голове вдруг всплывали старые сны, в которых я видел полки и сосуды, самые различные. Весь сон был полон полок. Это, должно быть, было совпадением, но я наконец решил прислушаться. История многолетнего конфликта воспринималась мною как страшная сказка, и я вдруг подумал, что мой дед мог знать обо всем этом. Он не смог бы трансформировать это для моего детского сознания, а жаль, ведь все стало бы логичнее парв дней назад, и, кто знает, все можно было бы изменить. Даже с учетом Бентрама и его медведя, страшной армии мы не представляли. Но к тому моменту, как он заговорил о том, что его машину можно починить, я вдруг заранее понял, зачем мы ему нужны. Не нужно быть таким уж умным, чтобы понять, что машина, подобная этой, на бензине работать не будет. Он хотел, чтобы я привел ему свою пустоту. Он озвучил мою мысль, а я испытал вместо радости от реального плана проникнуть в крепость странную грусть. Ведь пустота служила мне верой и правдой, охотнее, чем остальные – может быть, не таким уж плохим странным человеком она была в прошлой жизни. Я не стал убивать ее тогда, но должен буду притащить на смерть сейчас – это воспринималось мною почти как предательство. Ее жизнь ничего не стоила, пустота была монстром, да, и моя инфицированная Енохом душа в целом понимала, что так нужно поступить.
Но почему же я себя так отвратительно чувствовал? Забавно, ведь если бы я не был занят вопросами морали пустоты, я бы услышал важные слова про библиотекарей. Но я, как любой подросток, был слишком отвлечен и лабилен, чтобы слушать все. Я не искал опасности в Бентраме.
Мне не нужно было говорить, что пустота жива. Думаю, я постоянно ощущал какой-то ее отзвук, но мне было не до нее. Только теперь я прислушался и понял, что она где-то неподалеку, обессиленная, злая, но живая. Что удивительно, не голодная. Как только я настроился на нее, я буквально услышал, как она зовет меня. Я чувствовал себя просто отвратительно, но иного выхода не было. Я должен был привести ее сюда, чтобы проникнуть внутрь крепости.
Эмма зачем-то просилась идти со мной. Она снова верила в меня, и от ее наивности меня подташнивало. Или от сотрясения я не отошел. Черт знает. Я не хотел, чтобы она снова посмотрела на меня с презрением. Я шел с ней, потому что в плену был Енох, но если бы он остался со мной, что я сделал бы тогда? Шел бы за Енохом, потому что доверял ему и его решениям больше, чем себе. Путь с ним был бы короче, быстрее и правильнее, ведь он был способен мыслить трезво, в отличие от меня и Эммы. Но я не стремился бы так в крепость, это уж точно, может быть, это и к лучшему.
Ведь такую трусость мне Енох бы не простил. А так я компенсировал это почти героизмом, хотя, опять же, если подумать, мы шли вперед не благодаря мне, а чаще всего вопреки, но это как-то не откладывалось в голове.
Как и роль Еноха, так и мои ошибки. Поразительно диаметральные стороны общественной амнезии.
Шэрон потребовал изобразить его раба, а я то в актерском мастерстве преуспел, особенно в том, как свалить из школы или с работы, которую ненавидел всей душой. На меня произвели впечатление замучанные медвегримы. Я не был борцом за права животных, но это казалось мне еще большим преступлением, чем плен странных и их продажа. Я допускал, что странные могли быть сами выноваты в том, что их выставили за витриной, но животные! А ведь в этом было мое двуличие, ведь Енох вырезал у животных живые сердца, и это я преступлением не считал. Он же не заставлял их биться друг с другом, ну, по крайней мере, не живых, не держал голодными, он просто забирал жизнь. Я считал, что его дар дает ему право на это.
Притон произвел на меня впечатление еще более сильное, чем плененные животные. Здесь валялись люди в еще более глубокой наркотической зависимости, в сильном опьянении, в коме. Чем глубже мы проходили, тем труднее мне было сдержать ужас. Знать о такой жизни – это одно, но видеть ее – совсем другое. Странный мир ничем не отличался от моего, ведь и в моем были миллионы таких притонов. Мне было жалко этих людей, падших, жалких, ничтожных, обладающих талантами, о которых мечтают нормальные дети, чтобы помогать другим, как супергерои из комиксов. А они вместо этого погибают зря.
Если существовала Библиотека Душ, то я хотел бы, чтобы она сортировала людей на достойных таланта и нет, если это как-то возможно. Собери команду людей вроде Горация, рассчитывай будущее и предотвращай такие места. В моем сознании это звучало просто.
Наконец я оказался в комнате для бойцов. Очень хотелось смыть с себя восхищеение Эммы, липким толстым слоем покрывшее меня с ног до головы. Я не боялся пустоту, я боялся провалиться. Ведь эти люди были лишены всяческого рассудка, они могли убить и пустоту, и меня в любую секунду. Я должен был разыграть целое представление, сделать вид, что я убил ее, а потом забрать. Фантастика, да, но меня спасло мое сумасшествие, которое как всегда возникль под влиянием сильнейшего стресса. В тот момент я был способен на все. Моя способность перебрасывать силу из своих эмоций в контроль пустоты достигла совершенства. Я еще даже не приблизился к ней, а уже увидел, как она выполняет мой приказ сесть. Толпа шумела, и это было прекрасно – они не слышали, на каком языке я говорю, считали, что я молюсь. Мои ноги ступали по крови, засыхающей, сворачивающейся, где-то темной, где-то алой. Пустота не была голодна, она наелась до отвала на потеху остальным. Она не хотела ничего, просто уйти.
Я встал, разглядывая шрамы на теле пустоты. Мы успели вовремя, ведь она уже истекала тонкими струйками кровью, слабея медленно, но упорно. Она узнала меня без сомнений и едва не понеслась мне на встречу. Я все равно представлял ее собакой. Никогда больше мне не попадется более послушная пустота, чем эта. Я объяснил ей, что уведу ее, если она сделает все, что я скажу. Пустота кивнула в полной готовности, и наше представление началось. Я приближался, она сбивала меня с ног, аккуратно, профессионально, так что я себе ничего не сломал. Я размахивал ножом, найденным на земле, и толпа смеялась, веря, что я быстро умру. Наконец я замахнулся, и пустота умно надавила на старую свою рану. Брызнула кровь, и толпа ахнула. Я полетел к стене, но приземлился коленями на землю. Вообще-то для первого раза я справлялся почти правдоподобно. Пустота крутила меня в воздухе, делала вид, что бьет меня о стену, я орал, как резаный, хотя мне хотелось просто поржать. Я нервничал, что не смогу вытащить ее отсюда невредимой. Толпа уставала от нашего спектакля.
Нужно было действовать. Но для этого я обязан был воткнуть в нее нож. Я общался с ней, спрашивая, куда можно. В нужный момент она попросту заставила меня проткнуть ей голову снизу, после чего сделала вид, что отключилась. Я грохнулся с ней на землю, ударившись локтями. Началась процедура проверки, меня объявили победителем, толпа ринулась в клетку тыкать пустоту, диковинную для них. Как же трудно было просить ее лежать неподвижно. Возможно, мы ушли бы спокойно, если бы не дилер. Мне пришлось просить пустоту разобраться с его горячими парнями, и она сделала это с большим удовольствием. Я чувствовал, как она слабеет. Мой удар не был так уж безвреден для нее.
Оказалось, что уйти с пустотой, облитой кровью и краской, не так и просто. Мы с ней сошлись во мнении, что боевых медвежат надо спасти, но от этого мы не передвигались быстрее, да и привлекали всеобщее внимание. Я уже думал смыть с пустоты краску, как меня тут же назвали сумасшедшим. Я как-то поразительно быстро привык к тому, что вижу ее. Она нянчила медвежат, а я украл тележку, чтобы предать ее новой боли. Мы притащили ее в дом безо всяких происшествий, но когда достали из тележки, то я изрядно переживал за ее жизнь. Мне представили целительницу, после чего я должен был прождать ночь.