Грядет новый мир (СИ) - Страница 37

Ведь за желания, рожденные его прикосновениями, меня никогда не пустили бы в Рай.

Я шарил руками по его телу как в последний раз. Это и был последний раз. Я хотел впитать его руками как можно больше, все его худощавое, но все же более сильное тело, чем мое. Все, что вмещало в себя Еноха, я обследовал руками и губами, языком и зубами. Он прижал меня спиной какой-то полке, и я разрывался между желанием поцеловать его и прикусить кожу на его шее, забирая с собой его вкус. Он решил это за меня, обрывая всю разумную деятельность глубоким поцелуем, заставившим меня схватиться за его плечи. Я бы никогда не поверил в то, что грязный, глубокий поцелуй заставил бы меня орать от невозможности осмыслить происходящее. Я был бы близок к этому, если бы не тело, которое предательски, инстинктивно отреагировало на него.

-Господи, Енох, - прошептал я сухими губами, подставляя ему свою шею. От его языка, вырисовывашего одному ему понятные узоры на моей коже, мне было щекотно и холодно, но от его губ, рук и всего жаркого, гибкого тела я горел настоящим пламенем. В моем сознании был водоворот из сопротивления и подчинения. Сила моего желания была так велика, что я не сомневался – если я не уйду, мы потерпим крах, потому что в этом дьявольском сочетании меня и Еноха мы попросту сгорим без возможности возродиться. Мы уничтожим друг друга без шанса на замену, потому что никто и никогда не сравниться для меня с Енохом. Мне было плевать на то, что наш импровизированный душ едва ли сделал нас чище, и чем ярче, чем сильнее был его запах, тем больше я хотел близости. Порочной, постыдной, любой. Я не помнил, чтобы в прошлый раз это сумасшествие приобрело настолько угрожающий характер. Его рука закрыла мне рот, чтобы я не отвлекал его поцелуями. Другой рукой он прижал мои запястья вверх, останавливая любые мои попытки коснуться его.

- Пожалуйста, - шепотом, похожим на заклинание, произнес он. Я бы сдался и плюнул на все, если бы я видел выражение его лица в тот момент. Я не знаю, чем внутри себя я прикрылся, чтобы не страдать от его унижения. А ведь он унижался передо мной, снизойдя до просьбы.

- Не надо, - прорычал я прямо в его ладонь. Он не отпускал меня, и я дергался, сопротивляясь ему. Я не хочу запоминать то, что ты был слабым передо мной. Я хотел запомнить тебя настолько сильным, насколько никогда не стать мне. Я замотал головой. Он позволил мне говорить. – Не делай этого, - повторил я, вжимаясь лбом в его лоб. Как же я хочу уметь видеть будущее. Я тушу огонь, который мог бы сделать мою жизнь самой яркой, самой счастливой и полной смысла. Я убиваю себя, лишь бы сохранить его. И эти просьбы делают мои попытки бесполезными.

Енох отпустил мои руки. Я тут же протянул его к себе, стараясь выдавить из себя то, что навсегда отрежет меня от моего источника жизни.

-Я не знаю, люблю ли я тебя.

Я должен был сказать, что схожу по нему с ума, что хочу его и телом, и душой, но это была бы декорация правды. Я доверял ему и верил в него. Еноху не нужны декорации. Он кивнул. Я попробовал поцеловать его, ожидая, что он ответит мне. И он ответил. С горечью, с безнадежностью, с ненавистью, но ответил, потому что даже если у нас не было будущего, у нас хотя бы было сегодня. Я первым опустился на пол, благодаря и проклиная темноту одновременно. Мне было страшно бы со светом, и в то же время я хотел видеть его. Еноха. То, от чего я добровольно отказываюсь. Он устроился на моих бедрах, и я старался высказать ему очередным, тысячным поцелуем, которому никогда не стать миллионным, что он стоит всех Джейкобов на свете, что это моя вина, что я дефектен, потому что знаю, что такое ответственность. Я не хочу рушить его жизнь.

Не сильнее, чем уже сделал это. Мои пальцы скользили по пуговицам его рубашки. Лишь когда мы столкнулись руками, я понял, что он помогал мне. Хуже всего было то, что во всем, что между нами было в этой темноте, не было уже ничего, кроме горечи. Я помню только ее, как она тушила огонь желания к нему, делая все это просто моей обязанностью. Я знал, что он идет на это потому, что его собственное тело тоже не подчиняется ему. Уж лучше бы я стал для него близок тогда а зверинце, чем сейчас. Это было бы что-то необыкновенное, и в пылу восхищения им я мог бы сделать что-то вне своей морали, лишь бы доказать ему, что он светит мне ярче чертового солнца. А сейчас я почти ничего не мог ему предложить, потому что это был всего лишь утешительный приз. Я гладил его, забираясь руками под рубашку, я хотел забрать весь его жар с собой. Мне никогда больше не удалось проверить, может ли хоть кто-нибудь так много значить для меня. С того самого первого раза я был верен ему, как и он мне. Я задаюсь вопросом, как мне удалось сломать столько всего в Енохе, в том числе и его верность себе и своему телу. Он пустил меня к себе во всех возможных смыслах. Его руки поднимали мой свитер. Внутри меня все сжималось не потому, что его руки так потрясающе скользили по моей коже.

Я понимал, что он все равно пускает меня к себе, несмотря на мое болезненное решение.

У меня кружилась голова, когда я обнял его, уткнувшись носом в его обнаженное плечо. Любая наша близость могла быть фантастической, такой, для которой не найдется слов описания. Я умирал бы от желания стать с ним единым существом, потому что во мне было слишком много чувства для одного. Но вместо этого я умирал от осознания, что я теряю его по своей воле.

-Ты не должен разрешать мне, - прошептал я ему на ухо. Сколько бы я ни обнимал его без одежды, этого всегда было мало. Он был потерянной частью меня, но я не верил в это.

- Тогда я останусь навсегда лишен этого, - ответил он мне. Даже с болью внутри я слегка вздрогнул, когда его губы задели мое ухо.

- Еще будет кто-то более достойный, чем я, - постарался как можно более оптимистично сказать я.

Господи, я убил бы любого, кто коснется его. Как я мог продолжать верить в то, что хочу домой, если я был способен на убийство при одной лишь мысли, что кто-то когда-то посмеет хотя бы взять его за руку?

-Не будет никакого другого, - усмехнулся он мне в плечо. Я дышал запахом его волос, как истеричка в бумажный пакет. – Сто двадцать лет не было и больше никогда не будет.

Я хотел бы умолять его не говорить так. Мне было очень неприятно это слышать, я чувствовал себя трусливым подонком. Он чуть пошевелил бедрами на моих бедрах, и я сжал его сильнее в своих руках, понимая, чего, в общем-то, я хочу. Мои руки опустились на его живот. Я ощущал, как напряжены мышцы под моими руками. Я мог только мечтать о том, что когда-нибудь смог бы сделать для него все возможное, а не так, наспех и в темноте, в холоде и на прощанье. Он уперся руками о полку позади меня, и я дышал следом за его частыми, прерывистыми выдохами. Если бы я умирал от желания, я бы даже не запомнил этого. Если бы я делал это при свете, я был бы сравним с помидором, но так, во тьме, все это было нереальным сном. Мои пальцы нашли пуговицу на его штанах. Своим бесполезным шестым чувством я ощутил, как он прикусил губу. Это была не просто догадка, я знал, что он сделал именно так. Это было также страшно, как сражаться с пустотами или тварями, только цена здесь была не жизнь. Здесь вообще не было цены. Здесь было или да, или нет. Я выбрал да. Мои пальцы прошли нелегкий путь из слоев ткани, но заблудиться было бы негде. Я уже касался его сердца. Почему же я так нервничал? Кончиками пальцев я проводил по горячей коже его возбужденного члена, но мои подростковые гормоны смолкли в ту же секунду, когда я услышал его тихий вздох. Он доверился мне, а я тут страдал свой двуликой моралью. Я положил руку на его щеку, мягко привлекая к себе. Мне было непривычно двигать рукой в ином ритме и с другого ракурса, нежели бывало в моменты моего уединения дома, но этого было достаточно, чтобы он не был в состоянии отвечать на мой поцелуй. Он был прекрасен в этом своем разодранном состоянии. Я мечтал увидеть его лицо, его стыд пополам с удовольствием, единственным, что я был способен ему подарить. Удивительно, но эта ситуация была одной из тех немногих, где я чувствовал себя увереннее его. Енох вряд ли хоть что-то знал о вариантах взаимоотношений двух парней, да и я в жизни этим не интересовался, но в моем времени секс как-то потерял свою священную укромность. Чего мне было стесняться, если в каждом втором фильме и третьем телешоу это демонстрировали или говорили об этом? Конечно, растущая толерантность еще не пробила дорогу нетрадиционным отношениям, но мне хватало ума догадываться, что кардинальной разницы нет. Его неосведомленность нравилась мне так же, как и его искренний, полный смущения ответ. Его пальцы сжали мое плечо. Мне было больно, но я настолько был занят фиксацией его реакции, что забыл о том, что существую в своем собственном теле. Я ничего не видел, только полутени, оттенки серого, но мое восприятие Еноха обострилось так, что я словно видел его до мельчайших деталей. Всю жизнь я думал, что подобное будет отвратительным и стыдливым, но ничего такого я не ощущал. Наоборот, я подбирался ближе к нему, исследуя неизведанную территорию Еноха, способного на близость. Вряд ли я понимал, что делает моя рука. В конечном счете, это было неважно, ведь я жаждал не просто вызвать недоступное ранее удовольствие, я мечтал раскрыть Еноха. Я настолько отвлекся на его сбитое дыхание, на попытки целовать его, наслаждаясь спутанностью его сознания, что не заметил, насколько сильно моя рука сжимает его член, насколько быстро я двигаю ей. Я безошибочно уловил тот момент, когда Енох перестал реагировать на мои попытки вернуть его в реальность. Мне казалось, что его пальцы продавят мне руку до кости. Все, что он переживал, он переживал это молча. Я не мог видеть его лицо, не мог слышать, но я разделил этот внутренний взрыв вместе с ним. Мне было все равно, довольно мое тело или нет. Внутри я уже пережил ощущения, которые с натяжкой можно было назвать оргазмом, хоть и перенятым, хоть и без физических ощущений. Я дышал так же часто, как и Енох.