Грядет новый мир (СИ) - Страница 35

В блаженном удовольствии и с долей ехидства победителя я прижался губами к коже под его ключицей, отодвинув ворот рубашки. Я сжал ее зубами, с таким трудом приказывая себе не откусить от него кусок. Я не знаю, все ли влюбленные в душе такие каннибалы. Его рука тут же дернула меня за волосы. У него был какой-то обиженный вид.

-Тебе можно, а мне нельзя? – улыбнулся я, чувствуя себя подзарядившимся. Может, я просто был потомком графа Дракулы? Енох потер место укуса и застегнул рубашку до конца, оберегая свое тело от всяких голодных психов. Я улыбался во все тридцать два зуба. Я сиял ярче лампочки. Да по моему виду даже слепой бы сказал, что я делал там за ширмой. Хорошо, что странные дети не были испорчены так, как я.

Я посмотрел на Еноха. Мне показалось, что его взгляд чуть потеплел. Я был готов танцевать от восторга. Я мечтал о том времени, когда мы оба будем достаточно чистыми, чтобы не избегать поцелуев.

Удивительно, но мы попали в атмосферу, очень сочетавшуюся с моим настроением. Это была ярмарка. Цветастые шатры, яркие ленты, дым от костров с привкусом копченого мяса, яблоки в карамели, жареная кукуруза. Часть этой атмосферы дожила и до моего времени. Меня ужасно воодушевил факт существования туристических петель. Я бы мечтал путешествовать по ним. Мне представлялись они курортами для странных, пока мне не сообщили, что это исторические моменты, а не вход в санаторий. Ярмарка мне нравилась, а вот люди – нет. Клоун особенно. Куда бы я не посмотрел, он вылезал из-за каждого угла. Не поймите меня неправильно, я их не боюсь, но кто их любит после Стивена Кинга? Тут и там поджигали, жарили, пили и орали, кто-то дрался, а земля здесь была смесью человеческих и лошадиных испражнений с красками крови и иных, отвратительных жидкостей.

-Меня это начинает умилять, - отозвался Енох. Я едва подавил смех. В самом деле, сколько можно, хоть раз прошлись бы по нормальной земле, так нет, вечно в самом дерьме. По уши. Воняло ужасно. Чем дальше мы углублялись в ярмарку, тем сильнее воняло. У меня щипало глаза. Я жаждал кислорода. Моя одежда мне ничем не помогала, ровно как и руки. Я вытащил край свитера, но и он пах не лучше, моим собственным потом. Все морщились, кроме Еноха. Он от природы обладал похожим выражением лица. Кто-то орал про средство для потенции, кто-то обещал вылечить чесотку. Ужасное было время, надо думать, сказал я себе и поежился. Странные понятия о туризме у странных людей.

Хуже всего то, что мы были детьми. Каждый из нас должен был противостоять тяге к конфетам, ярким вещицам, музыке и представлениям. Я потонул в осознании самого факта путешествия во времени, а вот остальные то и дело терялись у лотков.

-Ну и куда нам идти? – возмутилась Эмма, когда ее какой-то счастливый обладатель нового ожога посмел облапать.

- В балаган, конечно, - ответил Енох, как само собой разумеющееся. Я не понял, о чем он, пока не увидел купол, как у цирка. Он же прервал все разговоры о том, что надо заплатить. С лицами, полными презрения и уверенности – проще говоря, каждый из нас состроил из себя Еноха - мы пробрались внутрь. Я был поражен тем, что увидел, потому что допустил вероятность странности, а не фокуса. Эти люди могли так в любую секунду, а не только на глазах зрителя с помощниками и бутафорией. Мы поступали глупо, спрашивая у всех направо и налево про имбрин, но ничего более путного никто из нас не придумал. Я начинал уставать от того, насколько недружелюбнв эти люди. Они либо рассматривали нас с жадным интересом, либо сравнивали с грязью под ногами. Забавно, что мы так отчаялись, что поверили словам какого-то мальчишки и поперлись по незнакомой местности искать два слова, которые могли означать что угодно. Мы бродили по городу, не менее грязному, чем виденные нами раньше места. Я вдруг подумал, что крики экологов моего времени выглядят здесь, среди домов, черных от осадка угля, как минимум смешными. Тут повсюду были источники заражения, а река представляла собой канализацию. На краткий момент я почувствовал себя, как человек, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством: мне хотелось мыть руки как минимум пятьсот раз подряд. Чем серее становилось небо над нами, тем больше мы уставали, я хотел домой, в тепло, чистоту, уют и безопасность, я мечтал о еще не слабее пустоты, а еще о том, чтобы проспать сутки, обнимая Еноха. Не знаю, почему это вдруг стало так важно, но воспоминания об утреннем тепле в поезде было так же заманчиво, как воспоминание о биг маке. Хотя я никогда не страдал по такой пище, мой организм испытывал такой дефицит калорий и жира, что я буквально мечтал о бургере, картошке и коле больших размеров. Я мечтал обожраться до тошноты. Я шел по одинаковым унылым улицам, слушал лязг примитивных машинных устройств, угадывал ржание лошадей и рисовал себе идеальную картину утра. Не знаю, реальна ли она была, но я бы сгорал от желания проснуться в своей комнате летом, с открытым откном, из которого доносится прохлада и слабый запах блинчиков, которые моя мама умела жарить, что было странно для богатой леди, хотел бы спокойно умыться и вернуться в постель, не беспокоясь о том, что за эти короткие секунды у меня украдут Еноха. Я будил бы его, веселясь от того, до чего он походил бы на сонную панду своими синяками под глазами, подлезал бы под одеяло холодными руками, которыми только что умывался, и вампирил бы это неповторимое тепло отдохнувшего тела, пока он ворчал бы на меня и отказывался бы вставать.

Я так увлекся своими фантазиями, что налетел на вставшую столбом Эмму. Удивляться было чему – посреди жаркого лета дом на улице был целиком погружен в лед. Ну, можно было и не гадать пять минут, и так было понятно, что это нужное нам место. Только имбрины там, похоже, уже не было. В общем-то, мы пытались пробраться внутрь всеми способами, которые только пришли на ум.

-За каким чертом нам мороженная имбрина? – произнес Енох, и Эмма принялась отчитывать его за то, что он роняет весь дух нашей компании.

- А что, ему еще есть, куда падать? – вскинул брови Енох. – Не будь дурой, это же ясно как день, что она мертва.

- Нет, нет, - и Оливия бросилась звать имбрину, устроив целый спектакль. Вздохнув, я приготовился к толпе тварей. Но нет, только одна женщина в плаще подошла к нам спросить, в порядке ли малышка. Ожидал ли я, что эта женщина превратиться в птицу? Нет конечно, я бы умер от удивления, если бы не обещание Еноха вечно меня воскрешать. Мы поспешили за ней, боясь даже поверить в наше счастье. О, как я радовался. А ведь мог бы дойти задним умом, что эта имбрина – ключ ко спасению мисс Перегрин. Ключ к моему возвращению домой. Если бы я задумался раньше, я бы никогда не позволил усталости и лишениям победить меня. Но нет, я всегда думаю слишком поздно.

Я отвлекся на счастье от того, что мы нашли живую имбрину. За короткий разговор с ней мы избавились от груза нашего удачного, но чрезвычайно трудного путешествия к ней. Ее взгляд был полон тепла и доброты, так что даже Енох позволил себе расслабиться. Хотя рассказ наш был несколько нелогичным, и каждый из нас орал то, что запомнилось нам больше всего, я вдруг понял, что остальные не просто не оценили, они даже не заметили вклада Еноха. Вспоминал и я. Тяжесть овечьей силы. Выстрел в Голана, сделанный рукой Еноха вдоль моей руки. Его ранение, спасшее Милларда. Все в моей голове относительно путешествия было связано с Енохом, но ведь я был в него влюблен, что я еще мог запомнить, кроме того, как великолепно играл он свою роль нашего охранника. Я заметил, что Енох молчал. Может быть, он тоже пытался осознать пройденный путь.

Боюсь, что я был полностью согласен с тем, что мы не солдаты. Чудом живая имбрина не желала подставлять нас под угрозу, а вот ее маленькая армия брала нас на слабо. Енох считал, что спасение мисс Перегрин – наша конечная точка. Мы стояли перед возмущением этих странных циркачей до последнего, трезво оценивая собственные силы. Да, может быть, в каждом из нас был колодец силы, как у этой Алтеи, но он не поможет мне уничтожить всех пустот, даже если я разом их всех увижу по всему земному шару. Даже если Енох получит доступ ко всем мертвецам, без сердец он ее сможет собрать из них армию. Эмма могла бы послужить странным людям, да, и Бронвин. А мы же были слабые, мы и Гораций. Поэтому когда он высказал свой нелепый исход событий, я, конечно, возмутился его наивностью, но не смеялся. То, что мы слабые, не значит, что нас не будут трогать.