Грядет новый мир (СИ) - Страница 33

- Я никому ничего не должен, - отрезал Енох, и мне показалось, что это я уже слышал. – Ты – все, что у меня когда-либо было.

- Но, - собирался произнести я какой-то аргумент, как он бросил мне:

- Разговор окончен.

И только когда я с трудом шел, опираясь на его руку, я вдруг почувствовал себя жирафом и осознал, что именно Енох мне только что сказал. Кровь прилила к ушам и голове, и от нее головная боль перешла в тупую и ноющую, впрочем, такую же невыносимую, как и острая. Я пытался не думать, но слова Еноха крутились в моей голове на бесконечной карусели, причиняя мне боль. Я не хотел этого, не хотел играть с его чувствами, ведь я не могу сказать ему того же в лицо. Я не уверен в том, что я действительно больше никогда и никого не встречу. Мой дед был влюблен в Эмму, но женился на бабушке. Я не такой идиот, чтобы верить, что после всего я встречу девушку, но, черт возьми, я не знал, насколько долго я испытываю это чувство к Еноху. И тут он выдает мне такие серьезные вещи. Как мне реагировать? Мне приятно, с одной стороны, а с другой я хочу бежать так быстро, чтобы пятки сверкали. Ответственность. Как же она меня пугала.

Мы выбрались из могилы спустя вечность. Я попросил передышку и сел прямо на плиту, потирая виски. Мозг варился в моей черепушке на медленном огне, расплавляясь и вытекая, по ощущениям, через уши. Он не мог никак принять факт того, что я только что послал далеко и надолго две пустоты, разозлившись на Еноха. Да я и со здравой головой не переварил ьы случившееся. Победный клич кого-то знакомого оглушил меня, а бесконечные объятия уже потерявших надежду друзей сначала раздражали меня, а потом придали сил. Они наперелой спрашивали, как нам удалось выжить, и я не мог объяснить ничего вразумительного. Енох сообщил им, что пристрелил обоих, как в зверинце. Я облегченно выдохнул, ведь узнай остальные о моем умении, они уверовали бы в меня еще больше, а ведь я сделал это специально.

Сирена уже не выла, но нам нужно было двигаться. Мы выходили из храма, когда я снова почувствовал пустот. Черт возьми, неужели они оклемались? Нужно было пристрелить их, но мы были слишком заняты друг другом, чтобы думать о будущем. Я упал на землю, усеянному осколками домов и дороги, дыша пылью и задыхаясь не только ею, но и сумасшедшим голодом. Близко. Как же они близко. Нет. Одна. Другая. Я пропищал что-то об угрозе и свалился прямо на землю, блаженно развалившись тюфяком поверх грязи. Я возмутился, когда кто-то невысокий перекинул меня через плечо. Бронвин тащила меня, но даже ослепленный и оглушенный болью, я понимал, что убежать мы не успеваем. Нужно было искать укрытие, но ведь в домах прятались люди. Я слышал, как Енох тряс Горация, спрашивая, не снились ли ему в последнее время викторианские дома Лондона. Не знаю, что ответил Гораций – я считал мигающие нейроны перед своими глазами. Они создали красивое светопредставление. И я наконец блаженно отключился, испытывая последствия сотрясения.

Первым, что я увидел, была ванная. Это было странно, я вообще-то никогда не видел чугунных ванн. В ней сидело две девочки, играющие с резиновой уткой. Я подумал, что это галлюцинации. Наконец в одной из них я узнал Оливию. Тут же вернулась боль, не такая сильная, но все еще мешающая мне думать. Я хотел повернуться, но голова была чугунной. Вернулось и моментально усилилось чувство пустотного голода. Господи, она рядом, буквально за углом! Я чуть не закричал, однако обнаружил, что она ищет нас, но не знает, где мы. Я еще раз попробовал поднять голову. Мне не дали. Но вместо привычных сильных рук Еноха меня держали какие-то маленькие и очень теплые, даже горячие. Эмма.

Я бросился искать Еноха. Мне пришлось с усилием сесть, и я увидел, как Енох дарит маленькой незнакомой девочке своего гомункула, чтобы она не плакала. Я не успел его остановить.

Пустота обнаружила нас.

-Бежим! – прохрипел я, поднимаясь на ноги не без помощи Эммы.

- Но там бомбы! – заплакала снова девочка.

- Пустота, - продолжал я в стиле глухонемого отчаянно жестикулировать. Я был слишком слаб, чтобы пытаться говорить с ней. Остальные подорвались, выбегая во двор.

Это стало моей самой страшной ошибкой. Я не сказал им, куда. Я громко закричал, увидев пустоту на другом конце миниатюрного двора, нет, нет, боже мой, нет. Истошно орала сирена воздушной тревоги. Мой крик был ничем по сравнению с ней. Я погубил их.

-Назад! – кричал я во всю мощь легких, и они услышали меня. Но было слишком поздно. Свист бомбы показался мне похоронным звуком. Я бормотал про себя только “нет”, как заведенный. Я был бессилен, беспомощный, я похоронил их. Я бросился назад, застигнутый взрывной волной за какой-то дверью, врезавшей мне по спине. Я разодрал руки, ударился подбородком и прикусил язык. Проглатывая кровь, я не мог поверить, что после такого мне позволили выжить.

Выжить в тот момент, когда бомба похоронила всех моих друзей.

Я перевернулся на спину, вытирая лицо и размазывая кровь. Енох. Его имя прозвучало в моей голове лишь раз.

А потом наступила тишина.

Вместе с ним я похоронил себя.

========== 9. Перелом ==========

(Смиренный автор с плохим сенсором и космической скоростью письма ищет бету для ретроградного редактирования текста)

Кто-то кричал мое имя. Этот крик казался мне очень далеким. В какой-то момент я подумал, что это мама будит меня в ненавистную мне школу. Но нет, голос был слабо похож на мамин и вообще-то был женским. Я безвольно лежал на земле, ведь у меня кончилось сразу все: мысли, желания, страхи. В ту секунду, когда я смирился с тем, что Енох не выжил, внутри меня вместо Джейкоба Портмана осталась лишь холодная ночная пустыня. Зачем вставать, зачем идти, если я больше никогда не поймаю его улыбку до слабых ямочек на щеках, если я больше никогда не буду назван придурком с такой странной для Еноха мягкостью? Я мог бы плакать. Пустота во мне была хуже слез.

-У Джейкоба вся голова в крови!

И что, если внутри меня все вымерло разом? Кровь – это не страшно. Страшно – это мясо вместо тела, которого я так желал. Страшно – это быть виноватым в смерти того, кого так пылко обожал. Перед моими глазами предстало знакомое до последней мелочи лицо, тоже измазанное пылью и кровью. Все же богатая у меня фантазия.

-Похоже, он в шоке.

Моя фантазия почему-то выглядела как Енох и даже разговаривала.

-Я что, уже умер? – прошептал я, не особенно пугаясь. Когда-то все равно придется. – И прямо в рай сразу?

- Думаешь, меня туда пустят? – Моя фантазия усмехнулась так, что я едва не заревел, как маленькое дитя. – Все живы, кроме, конечно, пустоты. Бомба улетела прямо в нее.

Я медленно, черепашьей скоростью, осознавал произошедшее. У меня не было причин не верить моей правдоподобной фантазии. Постепенно мой разум набирал привычные обороты. Наконец я как будто очнулся, резко вдохнув. Меня ошеломили звуки окружающего мира: треск, плач, вой сирен и сыпавшегося песка. Я замахал руками, не понимая своего пространственного расположения, после чего я снова стал напоминать себе старину Джейкоба. В моем поле зрения появлялись странные дети, испуганные, в пыли, но целые и невредимые. В тот момент мне казалось, что кто-то охраняет нас. Не может не беречь, потому что мы пережили столько пустот, тварей, а теперь еще прямое попадание бомбы. Или мины. Я не разбирался в оружии. Вокруг все было усеяно осколками стен, и это показалось мне странным ровно до той секунды, как я посмотрел на свой свитер. Черт возьми, свитер из зверинца был попросту бронежилетом! Именно поэтому мы все остались невредимы. Бронвин бросилась искать девочек, а я вставал на ноги. Аккуратно, упираясь руками в землю, я сначала сел на колени, затем на корточки, убедившись, что моя многострадальная голова с этим справиться. Несмотря на то, что с болью я познакомился больше, чем хотелось, я был счастлив выжить в очередной раз. Пока до меня доходило, почему плачет Бронвин, я уже слышал, как Енох говорит о том, что нам нужно идти и что толку реветь о прошлом. Потом я поплелся за остальными, погруженный в самодиагностику, проверяя зрение, слух, осязание, целостность кожи. Конечно, не обошлось без дефектов, но, похоже, взрывная волна сотрясла мне мой мозг обратно, и чувствовал я себя вполне сносно. У меня не было времени подумать о том иссушающем отчаянии, что я испытал, вообразив себе, будто бы Енох умер. Если бы у меня была хоть секунда на это, я никогда не совершил бы своей страшной ошибки. Но нет, меня отвлекла дыра в девчонке, которая при этом ходила и говорила, как ни в чем не бывало, потом еще эта скорая и жестокий по-своему выбор мисс Перегрин. Клянусь, что как существо, близкое к смерти, я мыслил очень узко, и у меня попросту не было сил, может, желания думать о том, что я испытал. Как много раз я мечтал вернуться в прошлое и навесить себе хороших пинков за то, что я был таким недалеким неандертальцем. Или неандерталец и так был недалек? В любом случае, я обязан был обратить внимание на свою реакцию, но нет, черт возьми, мы должны были бежать дальше. Думаю, что моральный спор о карете скорой помощи занял всю мою доступную оперативную память. Особенно в тот момент, когда Бронвин обвинила Еноха в неспособности делать добрые дела. Я замер, не в силах поверить в то, что все они слепы к тому факту, что все мы живы только лишь благодаря ему. Я не думаю, что Еноха ее слова задели, ведь он точно знал, каким его видят остальные люди. Со мной было сложнее. Я не любил людей. Нет, серьезно, за что мне было их любить? Большую часть я, слава, богу, не знал. Мне были симпатичны странные дети, это так, но я видел, что в общении они такие же, как и все. Все мы доверяем первому впечатлению, подстраивая под него все свое отношение к человеку. Нам проще убеждать себя дальше, чем переоценить человека заново. Я не знаю, как Енох вел себя во время своего появления, скорее всего, как упомянутый им же ублюдок, но это ведь не означало, что он так уж ничего не делает для остальных. Конечно, тех, кому он искренне предан. Эмма кричала, устыдившись, что они не такие, как Енох.