Грузинские народные сказки. Сто сказок. - Страница 69

Жила одна женщина. Уже на старости лет родился у нее сын. Да лучше бы и не было того сына: родился у женщины сын-змей. Мать все же любила своего сына-змея, ходила за ним, кормила грудью и вырастила его крупным и здоровым. Однажды заговорил змей человечьим голосом:

– Пойди, мать, к нашему царю, скажи ему: «Мой сын-змей просит у тебя в жены единственную твою красавицу дочь».

Испугалась мать. Страшно, что ее сын, да еще змей, осмелился просить в жены цареву дочь, а еще страшней, что змей человечьим голосом говорит. Да что делать? Не дает покоя сын – иди да иди!

– Убьет меня царь, сыночек, – говорит она, а он и слушать не хочет. Осмелела, пошла старушка. Пришла ко двору. Призвал ее царь и спрашивает:

– Что тебе, старуха?

– Не дает покоя сын-змей, просит в жены вашу дочь. – И рассказала все.

Не удивился царь, выслушал ее и сказал:

– Все знают, что невелико мое могущество. Теснит меня сильный сосед и разоряет. Вот и теперь прислал он послов и задает три- задачи, не отвечу – разнесет все царство. Скажи твоему сыну: отгадает он их и спасет тем меня и мое царство – отдам ему дочь, а нет – так и нет. Первая задача: есть у царя табун коней; требует он различить, кто в табуне мать, а кто ее дети. Вторая задача: есть у царя пестик от ступы, и велит царь вырезать из того пестика тысячу локтей кожи и прислать ему. И третья задача: в его царстве один край от безводья страдает, – нужно открыть там воду.

«Эх, – подумала старуха, – вот связалась с бедой, так связалась!» – И побежала домой.

– Ну как, сделала что? – спросил сын-змей.

– Да что сделала? – говорит мать, а сама еле дышит, и во рту у нее пересохло. – Смерть моя пришла, больше ничего, – и заплакала.

– Не плачь, – говорит змей, – не бойся, тот царь меня не одолеет.

Услышала мать, смеется, словно безумная.

– Это тебя, змееныша, царь не одолеет?

– Нет, – говорит змей, – не одолеет!

– А не одолеет, так слушай же! – и рассказала все три задачи.

Змей и не задумался:

– Иди сейчас же и доложи царю: «Пошли, царь, своего советника к тому царю и скажи: пусть вырежет он образцы из того пестика да скажет, какой ширины кожу угодно ему получить». Не вырежет царь – сам осрамится, не мы. Второе: скажи, чтоб табуну не давали пить три дня. А как пустят к воде, какая лошадь заржет, та и есть кобыла-мать. Где люди от безводья страдают, там стоит в таком-то месте дуб, пусть выроют тот дуб, и откроется вода.

Поспешила мать к царю. Пришла, а во дворце уже все загрустили, все надежду потеряли. Как ни тяжко всем, а увидели старуху, стали над нею смеяться. А как узнали ответ змея, поклонились все старухе и приняли ее с большим почетом. Рассказали все послам, отправили и советника с ними, оставили злого царя в дураках с его задачами.

Спасся царь и по слову своему призвал во дворец змея-спасителя. Приполз во дворец большущий змей. Встретили его с большим почетом. Ластятся все к змею, улыбаются, больше от страху, чем от радости. Посадили змея рядом с царевной-красавицей. Началась свадьба.

Сидит красавица, нет меры ее горю-тоске. Сидит, и ножом губы ей не разожмешь, да уж что делать? Такова, видно, ее судьба.

Кончилась свадьба. Отвели молодых – змея с красавицей – в опочивальню. Прикрыл царь двери и стал бить себя кулаками по голове, рвать на себе волосы, царапать грудь, стонать.

– Съест, съест змей проклятый мою красавицу!

А в опочивальне вот какие дела: обвил змей красавицу, обнял ее, ласкает, целует. Стоит царевна ни жива ни мертва. И не глядит, и не дышит даже от страха, так и окаменела вся.

А змей ласкается, просит:

– Полюби меня, не отгоняй! Смотри, не обернулось бы так, чтобы ты меня о любви молила, а я, как вот ты теперь, бегал бы от тебя.

Просит он, молит, и вдруг – чудо: сбросил змеиную кожу, и явился статный, прекрасный, как солнце, юноша. Взглянула царевна и глаз отвести не может. Забилось у нее сердце, засверкали глаза, засветились. Стоят они – одно счастье только взглянуть на них… Обнялись они, ласкаются. Словно лучи золотого солнца, светятся волосы юноши, а жемчужные пальцы невесты перебирают их, ласкают.

Заглянула в щелочку нянька царевны – что это светится так, не выпустил ли змей проклятый пламя из своей пасти, не сжег ли царевну? Заглянула – и что же увидела? Нет ничего краше юноши и девушки, и блаженства их никак не описать.

Заплакала от радости старушка, побежала порадовать отца. Закричали все, зашумели. Прибежали к опочивальне, проломили на радостях двери. Вбежал царь, схватил змеиную кожу.

Испугался юноша, вздрогнул… хочет убежать куда, спрятаться, – прыгнул и голубем взлетел вверх. Бьется голубь в опочивальне, бьется, ищет, куда вылететь. Бегает за ним красавица невеста, боится – не улетел бы навсегда от нее, сама и плачет и смеется.

Нашел голубь дверь и вылетел. Выпросила красавица у отца коня. Вскочила на него и помчалась вдогонку за своим голубем-женихом. Летит голубь, воркует. Тень в тень несется за ним красавица невеста. Присядет голубь на дереве, подъедет невеста. Взлетит голубь – мчится вдогонку и конь красавицы. Долетел так голубь, а с ним и красавица на своем коне, до самого моря. В море, у берега, островок. На островке высокий, прямой, как стрела, тополь. Взлетел голубь на самую верхушку тополя и заворковал. Подует ветерок, склонит верхушку тополя к берегу – приблизится голубь к невесте. Выпрямится тополь – уйдет верхушка и унесет с собой голубя.

Ударила красавица коня, прыгнул конь, не устоял на маленьком островке, только ногами чуть-чуть зацепился за берег. Наклонился тополь, протянула красавица к голубю руки, подлетел голубь, сел на плечо к красавице и заворковал у самых ее щек. Прыгнул конь обратно на берег, а голубь то крыльями красавице лицо ласкает, то на колени садится. Ловит его невеста, хочет поймать – не дается голубь.

И по сегодня все так же вьется голубь вокруг своей невесты – то сядет на плечо и воркует ей что-то, то ласкает ее колени. И нет конца-краю их любви, нежности и ласкам.

Было, да и не было ничего – жил один очень могущественный, но злой и бессердечный царь. Он был очень жадный: что ни увидит в своем царстве хорошего и достойного – тотчас отберет и присвоит. Только своих приближенных обогащал и баловал, а всех остальных грабил.

Все царские слуги, поощряемые царем, грабили и мучили народ так, что житья никому не было. Может, и половина награбленного до царя не доходила, но кто мог сказать о том? Кто бы осмелился крикнуть людям царя: «Эй, что вы делаете?» или пожаловаться царю? А если кто и осмеливался, того тотчас обезглавливали или в кандалах на веки вечные в темницы заточали.

Мучились все и не знали, как избавиться от злой беды. Откуда ни возьмись появился в том царстве один зяблик. Прилетел зяблик во дворец, уселся в саду на веточке и запел:

А то и по-другому поет:

Злится царь, злится на зяблика. Велел строго-настрого царь изловить его. Бросились все, ловили, ловили, словили-таки зяблика. Схватили его и принесли к царю. Как увидел зяблик царя, еще хуже стал ругать и поносить его.

Разгневался царь и приказал: