Грустный праздник (СИ) - Страница 5

Тим обожал, когда она так делает. После этого он готов был заранее согласиться со всеми последующими аргументами.

Позже, когда они сидели на кухне, а виновник переживаний лежал на тарелке в центре стола, Вайол объясняла Тиму:

- Люди прекрасно понимают, что однажды умрут. Не менее отчетливо они понимают, что убьют их той же самой виталонгой, которой всегда лечили. Казалось бы, все могли бы привыкнуть к такой жизни и радоваться каждому часу из тех, что им отпущены. Но в наше время люди отвыкли радоваться тому, что у них есть, и предпочитают страдать о том, чего не могут получить. Представь, что бы началось, если бы каждый отсчитывал дни до смерти весь год напролет! И поэтому…

Тиму едва удалось подавить журналистские рефлексы и не схватиться за карман с записной книжкой:

- И поэтому всех нас по разу в год поздравляют с замечательным праздником, а на самом деле напоминают о смерти любыми доступными средствами!

- Так что весь накопившийся страх выходит за один день и может спокойно копиться в глубине души до следующего “праздника”, - закончила Вайол. - Государство очень умело управляет и нашим страхом, и нами самими. Им давно известно, что лучший способ добиться чего-то - настрого это запретить.

- Ну и дела, - покачал головой Тим. - Хорошо, что я уже сдал в номер статью по Мортенсену, иначе мог бы не удержаться и процитировать тебя в паре мест. Одного я так и не могу взять в толк: если день рождения - это способ натрястись от ужаса на год вперед, почему ты хочешь, чтобы сегодня у меня был праздник в привычном смысле? Как же мне потом не бояться во все остальные дни?

Она перегнулась через стол и взяла его руки в свои:

- Давай не бояться вместе.

“Самое страшное в смерти - это неизвестность. Даже я не знаю наверняка, что происходит после того, как виталонга навсегда выключает человеческий организм. Четыре раза я заглядывал за грань нашего существования, но так ничего и не увидел. Единственный вывод, следующий из моих экспериментов, таков: смерть - это окончательный и бесповоротный итог существования”.

- Самое страшное в смерти - это неизвестность. Ученым так и не удалось доказать, что после нее что-то есть, поэтому они изо всех сил утверждают, что там ничего нет. Так проще казаться правыми. Даже самая мрачная определенность пугает не так, как неопределенность бесконечного множества вариантов, непокорных цифрам и формулам. Люди не боятся знать: они боятся чувствовать.

“Человек - не более чем тело. Для меня, положившего всю жизнь на его изучение, это научный факт. Несколькими способами я уже прекращал работу этого механизма, и жив я только потому, что современная наука умеет запускать его заново. Пока не произошел распад тканей, можно заставить кровь бегать по жилам, воздух по легким, а электрические импульсы - по синапсам мозга. Совершенно необязательно вместе с этим вызывать его душу из каких угодно эмпиреев, до которых она могла долететь”.

- Человек - не только тело. В этом никогда не усомнится каждый, кто любил, мечтал и видел цветные сны. Но душа нежнее, чем тело, для нее так и не изобрели своей виталонги; когда она болит, нужно приложить больше усилий, чем чтобы сломать тонкую стеклянную ампулу - слишком много для нынешних людей. Гораздо проще жить в мире, где все вопросы объяснены, проблемы решены, а жизнь и смерть объясняются двумя абзацами в учебнике начальной школы. С самого детства они тренируют ум, который приносит деньги и славу. А душа сворачивается клубочком в укромном уголке и спит мирным сном, так похожим на смерть.

“В первый раз меня всего трясло от ужаса. Год назад у меня дрожали руки. Сейчас я почти спокоен и внутри, и снаружи - вот даже поверхность воды не колышется. То, что я делаю - лишь упражнение, и оно дает необходимые результаты. Возможно, стоит обнародовать мои исследования: несколько пробных смертей в возрасте от пятидесяти до шестидесяти поможет людям спокойнее относиться к смерти окончательной. У меня еще будет время, чтобы все обдумать и обсудить в Министерстве. А сейчас пора завершать этот глупый день”.

- Но я не хочу такой судьбы! Моя душа будет жить и расти во мне, подобно ребенку, которого мне суждено носить до последнего мига. Пусть мне будет тяжело, пусть для ее развития придется принимать столь горькую пищу, как разочарования, потери и тоска. Но зато потом, когда мое тело больше не нужно будет этому миру, душа выйдет из него, как из материнской утробы, и отправится в собственное путешествие. Каким оно окажется - зависит только от того, насколько подготовленной подойдет к нему моя душа. И поэтому я буду готовиться к нему каждый день: бояться и верить, грустить и радоваться, страдать и любить. Любить эту жизнь. Любить этот мир. Любить тебя. И если ты со мной, то бери нож и режь этот торт!

Тим потянулся за ножом в тот самый момент, когда министр здравоохранения Виктор Мортенсен взял в руки опасную бритву.