Гроб хрустальный. Версия 2.0 - Страница 12
На город совсем не похоже, в лучшем случае – пригород. Впрочем, он и есть пригород: конечная остановка, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
– Да, Марина, далеко ты забралась, – говорит Лева.
– Зато свежий воздух, – отвечает Марина.
Ее красно-синяя куртка (мертвая, конечно) ярким пятном выделяется на снежном фоне.
– Ну, что, пойдем? – И она указывает на далекие многоэтажки.
– Ага, – говорит Ника, а Гоша опять молчит, как молчал всю дорогу.
В четверг получилось из рук вон плохо. Гоша с Никой почти сразу начали ссориться, а Лева только и делал, что их мирил. Едва удалось рассказать о том, ради чего пришли, но Гоша только пожал плечами, буркнул: «Ну, меня никто ни о чем не спрашивал!» – а Ника тут же сказала: «Да ты же в школу не ходишь!» – и все понеслось по новой.
Вот и сегодня Гоша всю дорогу дулся, да и Ника не сказала ему ни слова. Больше всего Леве хочется их встряхнуть и сказать: «Эй вы, идиоты, перестаньте! Помиритесь немедленно!» – но, может, так и положено, когда люди влюблены? У Левы-то никогда ни с кем романа не было, что он в этом понимает?
Вчетвером они поднимаются по неширокой дороге. Оказывается, из сугробов торчат хилые прутики молодых деревьев. Лева осматривается. Все-таки новостройки – какая-то фантазия стереометра: взять прямоугольные параллелепипеды, раскрасить в разные цвета и расставить посреди белоснежного пространства. Любой ребенок, игравший в кубики, знает, что это самый простой способ добиться красоты и гармонии.
– Пустовато здесь у вас, – говорит Ника.
– Зато лес рядом, – отвечает Марина, – там даже белки водятся. Ну, а домá еще успеют построить. Я план видела – через пять лет вон там будет большой магазин, а дальше – еще одна школа и детский сад. А лет через пятнадцать здесь вообще будет зеленая аллея.
– Что, эти прутики вырастут? – ехидно спрашивает Лева. – А вдруг это какие-нибудь медленнорастущие растения, за пятнадцать лет на метр с кепкой вытянутся? Ты хоть знаешь, как называются? Дубы? Эвкалипты?
– Не через пятнадцать, так через тридцать, – беспечно отвечает Марина.
– Через тридцать лет мы будем совсем старые, – говорит Гоша.
– Мы и через пятнадцать будем старые, – тут же говорит Ника.
Марина хрустит ботинками по свежему снегу. Блики солнца, отраженные от сугробов, пробегают по лицу: она чувствует себя хозяйкой этой новой снежной страны, бескрайнего поля, разбросанных по нему цветных кубиков, всех деревьев, которые еще вырастут, и домов, которые построят.
Как я по ней соскучился! думает Лева и вспоминает, что был когда-то влюблен в Марину, в пятом, что ли, классе. Смешно: как можно влюбиться в пятом классе? А ведь все мальчишки делали вид, что в кого-то влюблены, да и девчонки, наверное, тоже. Вот и он – был влюблен в Марину, потом в веснушчатую Галку из соседнего подъезда, а два года назад – в Нику, хотя и знал, что ей с самого начала только Гоша нравился.
В любви Леве не везет: может, девочек не так выбирает, а может, никто просто не любит рыжих очкариков.
Люси выходит в прихожую и говорит свое «мяу!». Морда у нее совсем седая, но бока по-прежнему черно-белые. Поздоровавшись, неспешно возвращается в комнату.
– Скучает по старой квартире? – спрашивает Ника. – Говорят, кошки привязываются к месту, а не к людям.
– Люди тоже к месту привязываются, – отвечает Марина. – Я вот по нашему району скучаю. – И быстро добавляет: – Ну, и по вам всем тоже, конечно.
Квартира у Марины просторная: три комнаты – на трех человек. Круто, ничего не скажешь, думает Лева. Он сам вон сколько лет в одной комнате с Шуркой жил, пока бабушка Роза не ушла в прошлом году. И хотя у Левы тоже трешка – с Марининой никакого сравнения: и народу больше, и комнаты поменьше, не говоря уже о кухне.
Кухня у Марины огромная, метров десять. Стол, уютный диван в углу, мертвые кухонные шкафчики, покрытые бежевым пластиком…
– Ух ты! – говорит Гоша.
– Клёво, правда? – кивает Марина. – Давайте здесь посидим, мои в кино ушли. Я чай заварю, идет?
И Марина заваривает чай – достает жестяную коробку с мертвыми буквами, зачерпывает две ложки, засыпает в фарфоровый чайник и заливает кипятком. Запах – по всей кухне. Наверное, с какими-то травами, думает Лева. И откуда только у Марининых родителей столько всего прикольного? Впрочем, нечего удивляться – они же с мертвыми работают.
Марина достает пакет с сушками, разливает чай, и когда все наконец усаживаются за огромный кухонный стол, говорит:
– А теперь – последние известия. У моего папы есть брат, дядя Коля. Он работает в Министерстве по Делам Заграничья. И вот в эту среду…
– И еще он сказал: у них были разведданные, мол, на Белом море что-то затевается. И когда наш отряд потерялся, они встревожились и отправили поисковую группу, эти самые вертолеты…
– Зря мы, выходит, им врали, – говорит Лева. – Они всё и так знают: и кто такой охотник Федор, и кто вызвал упырей, и откуда взялась Гошина мама…
– Почти всё, – отвечает Марина. – Они не знают, кто убил Орлока.
– А ты сказала? – спрашивает Ника.
– Нет, конечно, – говорит Марина, – я сказала: ой, я была так напугана, ой, я не поняла, чего произошло.
– Ну, мы все это говорим, – без улыбки кивает Лева (хотя Марина смешно изображает простодушную дурочку). – Я думаю, им уже надоело. Но я одного не понимаю: зачем сейчас ворошить эту старую историю?
– Дядя Коля сказал, они хотят наградить убийцу Орлока, – говорит Марина, – но я на всякий случай не поверила.
– Это чушь, конечно, насчет наградить, – соглашается Гоша.
Если не считать «ух ты!», это первые слова, сказанные им у Марины.
– И что мы будем делать? – спрашивает Ника.
Понятно, почему спрашивает. Выходит, все эти допросы – только чтобы найти ее, девочку, которая своей рукой вогнала в сердце Орлоку серебряный нож. Сколько времени прошло, а Лева все не может поверить, что именно Ника – тихая, слабая, худощавая – убила Орлока. Не спортсмен Гоша, не решительная Марина…
В самом деле: и что будем делать? Лева смотрит на Марину: у нее, конечно, есть ответ. У Марины всегда есть ответы на самые сложные вопросы.
Возможно, Марина что-то и сказала бы, но тут звонит телефон. Она берет трубку, говорит «Аллё!», и тут же ее голос меняется, становится каким-то неестественно-радостным:
– Да, да… ну, можно… скажем, в среду… да, хорошо, я запомню адрес… гостиница «Звездная», в пять часов, ага… да, до среды, пока!
– Кто это? – спрашивает Лева.
– Так, один мой знакомый, – отвечает Марина. – Илья Гурамов, актер. Мы с ним недавно познакомились.
– Тот самый, который из «Запаса прочности»? – спрашивает Ника.
– Привет ему передавай, – говорит Гоша. – Он мой кузен, знаешь? Двоюродный брат то есть.
– Не может быть! – радостно говорит Марина. – Здорово!
Лева молчит. Ему-то Гоша давным-давно рассказал, что Илья из «Неуловимого» – его родственник, рассказал, но просил никому не трепать. Не хочу, мол, чтобы про меня говорили «брат знаменитого актера», хочу быть сам по себе. Вот Лева и молчал, лет пять как минимум. Ну, теперь все знают, вот и хорошо.
– Так что будем делать? – снова спрашивает Ника.
– Не знаю, – отвечает Марина. – А что можно сделать? Будем повторять то же самое: ничего не помним, ничего не знаем, тогда напугались, а сейчас всё забыли.
Все растерянно молчат, даже Лева сидит насупившись. Неужели, думает он, нельзя чего-нибудь придумать? Ежу понятно, не могут все четверо забыть, кто убийца, забыть могут только трое: тот, кто нож втыкал, уж точно не забудет. Выходит что-то вроде олимпиадной задачи про мудрецов с белыми или черными колпаками – а такие задачи очень быстро решают даже школьники, не то что специалисты из Учреждения.
– Не годится, – говорит Лева. – Давайте придумаем новую версию, такую, чтобы объясняла, почему мы ничего не помним. Согласуем детали и будем говорить одно и то же.
– Отличная идея, – кивает Гоша, – осталось придумать.