Гризли - Страница 19

На высоте двухсот — трехсот ярдов, там, где горный склон полого спускался, переходя в лощину, втягивая носом воздух, стояла красавица медведица из чужих краев и с ней один из ее прошлогодних медвежат. Когда Тэр перевалил за гребень горы, то оказался ярдах в пятидесяти от нее. Он остановился и смотрел на нее. Исквау тоже смотрела на него. И началось медвежье ухаживание.

Торопливость, нетерпение, порыв, казалось, разом угасли. Да и у Исквау был теперь совершенно безразличный вид. Минуты две-три Тэр стоял, оглядываясь кругом. За это время Мусква успел догнать его и уселся рядом, ожидая новой баталии.

Исквау перевернула большую каменную глыбу и занялась поисками гусениц и муравьев, как если бы Тэра здесь и не было. А Тэр, чтобы не дать перещеголять себя, с такой же стоической невозмутимостью сорвал клок травы и проглотил его. Исквау ступила шаг или два, и Тэр тоже ступил шаг или два. Как будто совершенно случайно, само собой получалось, что они продвигались навстречу друг другу.

Мусква был озадачен, да и медвежонок постарше — тоже. Они сидели, точно две собачонки, на задних лапках и удивленно ждали, что же за этим последует.

Пять минут понадобилось Исквау и Тэру, чтобы расстояние между ними уменьшилось до пяти футов. Затем они церемонно принялись обнюхиваться. Как только дело дошло до этого, медвежонок постарше присоединился к семейному кругу.

Он уже достиг возраста, необходимого для получения длиннейшего имени, индейцы называют таких медвежат пипунескус — годовалый.

Пипунескус решительно направился к Тэру и матери. Казалось, Тэр не заметил его. Но вдруг длинная правая лапа гризли мелькнула в неожиданном апперкоте — ударе снизу, — от которого Пипунескус взвился в воздух и полетел, кувыркаясь, в сторону Мусквы.

Мать, все еще нежно обнюхиваясь с Тэром, не обратила ни малейшего внимания на изгнание своего отпрыска. Но Мусква решил, что это начало новой смертельной битвы. Издав боевой клич, он кинулся вниз по склону и что было сил навалился на Пипунескуса.

Пипунескус был маменькиным сынком. Он принадлежал к тем медвежатам, которые упорно не отстают от своих мамаш и на второй год жизни. С ним нянчились, пока ему не сравнялось пять месяцев. Медведица и после этого не переставала добывать для него лакомства. Он был толстый, гладкий и очень избалованный. Настоящий неженка…

Мусква же, напротив, за эти несколько дней набрался настоящего мужества. И, хотя он был втрое меньше Пипунескуса и его лапы ныли, а спина болела, он обрушился на противника, словно пуля, выпущенная из ружья.

Все еще не опомнившийся от оплеухи Тэра, Пипунескус при этом яростном нападении завопил, призывая на помощь мать. Ему еще ни разу не приходилось сражаться, и он только перекатывался с боку на спину, царапаясь и испуская истошные вопли, в то время как острые зубки-иглы Мусквы раз за разом вонзались в его нежный бок. Мускве удалось цапнуть его за нос. Укус был глубоким, и если у неженки Пипунескуса была вообще хоть капля мужества, то при этом и она улетучилась. И, пока Мусква крепко держал его зубами, Пипунескус вопил что есть мочи, извещая свою маменьку, что его убивают. А Исквау продолжала себе любезничать с Тэром и не обращала на эти крики никакого внимания.

Освободив наконец окровавленный нос, Пипунескус, пользуясь своим огромным преимуществом в весе, стряхнул с себя Мускву и кинулся наутек. Мусква доблестно преследовал противника. Дважды обежали они вокруг водоема, и Мусква несся за ним по пятам, пока насмерть перепуганный Пипунескус, зазевавшись на мгновение, не налетел на скалу и не растянулся во весь рост на земле. Сейчас же Мусква снова оказался на нем и не перестал бы кусаться и рычать, пока не выбился бы из сил, если бы случайно не увидел, что Исквау и Тэр не спеша спускаются с горы в долину.

Почти в тот же миг он забыл о драке. Его большой друг Тэр, вместо того чтобы разорвать медведицу на части, уходит вместе с ней! Медвежонок опешил. Пипунескус, придя немного в себя, тоже уставился на них. Затем медвежата посмотрели друг на друга. Мусква облизнулся, как бы выражая этим противоречивость своих чувств — колебание между соблазном изувечить Пипунескуса и властным голосом долга, зовущим его следовать за Тэром. Пипунескус разрешил эти сомнения. С жалобным ревом кинулся он за матерью.

Тревожное время наступило для двух медвежат. Всю ночь Тэр и Исквау провели в густом ивняке у поймы. Вечером Пипунескус опять было подкрался к мамаше, но Тэр снова отшвырнул его на середину ручья. Повторное доказательство неудовольствия Тэра окончательно убедило Мускву в том, что взрослые медведи не расположены терпеть общество медвежат. Результатом этого открытия было заключение перемирия между ним и Пипунескусом, которое длилось всю ночь.

Тэр и Исквау ушли недалеко. За всю ночь они не отошли от подножия горы дальше двухсот — трехсот ярдов. Поэтому Мусква воспользовался случаем и отдохнул. Но поспать по-настоящему так и не пришлось, он по-прежнему упорно держался своего решения не упускать Тэра из виду. Весь следующий день Исквау и Тэр не выходили из зарослей.

Как только наступило утро, Мусква пустился на промысел. Сочная молодая трава была ему, конечно, по вкусу, но ей одной сыт не будешь. Он видел, что Пипунескус роется в мягкой земле у самого ручья, и в конце концов не выдержал и прогнал его от недорытой ямки, взяв дальнейшие поиски в свои руки. Покопавшись еще немного, он вытащил из земли белую луковицу.

Подобного лакомства ему еще не попадалось — даже форель не шла ни в какое сравнение с ним. Это было самое вкусное из того, что ему доводилось пробовать, если не считать рыбу. Луковица эта — корень клейтонии, и если с ней можно было хоть что-нибудь сравнить, то, пожалуй, только кандык. Клейтонии росли здесь в изобилии, и Мусква без устали откапывал их корни, пока лапы не разболелись не на шутку. Но зато и наелся уж в полное удовольствие.

Тэр еще раз оказался невольным виновником драки Мусквы с Пипунескусом. Уже к вечеру, когда оба взрослых медведя лежали рядышком в зарослях кустарника, Тэр вдруг ни с того ни с сего разинул свою огромную пасть и издал низкий, протяжный, раскатистый рев, очень похожий на тот, который прозвучал, когда он задрал насмерть черного медведя. Исквау подняла голову и стала громко вторить ему. Оба они делали это в самом великолепном расположении духа и испытывали во время этого дуэта полное блаженство. Почему медведи у себя на свадьбе находят удовольствие в дуэтах, от которых кровь стынет в жилах, остается тайной, и объяснить ее, пожалуй, могут только сами медведи.

Рев длился с минуту, и Мусква, который лежал возле кустарника, решил, что пробил славный час — Тэр приканчивает мамашу Пипунескуса. Глаза медвежонка мгновенно отыскали неженку. На беду себе, Пипунескус в это время крался по опушке кустарника, и Мусква не дал ему и рта раскрыть.

Черной молнией кинулся он на Пипунескуса и сбил того с ног, как маленького ребенка. Несколько минут они кусали, колотили и царапали друг друга. Вернее, все это делал главным образом Мусква, так как Пипунескус тратил свои силы в основном на вопли. Наконец большой медвежонок вырвался и опять пустился наутек. А Мусква загнал его в кустарник, выгнал оттуда, прогнал до ручья и обратно, заставил мчаться вверх по откосу, а потом вниз и преследовал, пока сам не выбился из сил и не свалился с ног.

И в это самое время Тэр вышел из чащобы. Он был один.

Казалось, Тэр впервые после позапрошлой ночи обратил внимание на Мускву. Он повел носом в одну, а затем в другую сторону, повернулся и пошел прямо к тем дальним склонам, с которых они спустились сюда вчера днем.

Мусква обрадовался, но был и озадачен этим. Очень уж хотелось ему забраться в чащу кустарника и порычать там, подергать за шкуру медведицу, которая, без сомнения, лежит там сейчас бездыханная, а заодно добить и Пипунескуса. Но, поколебавшись немного, Мусква припустился за Тэром.

И вот он снова шагает по пятам за гризли.

На этом и кончилась семейная жизнь Тэра и первая битва Мусквы. И снова они бредут на восток, навстречу самой страшной опасности — опасности, от которой никуда не уйдешь, которая смертельна.