Грёзы и чернила (СИ) - Страница 1

К тому моменту, как она смогла отмыть свои руки от крови, а из волос вытряхнуть свадебный рис, проснулись Сумеречные Колокола.

Их гулкий утробный звон, возвещающий о трагедии, проникал в каждый дом, лился по темным сонным улицам, и Столица, с готовностью запела, откликаясь. Наверняка прямо сейчас где-то открывали шампанское, чтобы отпраздновать, или сыпали проклятиями, но это уже не имело никакого значения. Да здравствует новая Верховная, благословит Бездна ее дни!

Согнувшись над треснутой раковиной в Логове, Майра безучастно разглядывала грязно-рыжую воду, бегущую из крана, душевую занавеску, на которой Бай акриловой краской изобразил самый вкусный сон, который он когда-либо пробовал, и вспоминала. Где же именно была точка невозврата? В темной подворотне “Bloody dream”, где с рукава капали чернила? Или в залитом светом судебном зале Шабаша, когда Майра еще могла отступить? А может быть…

Телефон, за ненадобностью отброшенный в кучу грязной одежды на полу, беспрестанно звонил. Номера были незнакомые, ни о чем Майре не говорившие. Неизвестный абонент упорно пытался с ней связаться, как будто от того, возьмёт ли она трубку, зависела чья-то жизнь. Но все, кому могло прийти в голову ее набрать, находились здесь же, в Логове, и заводить разговоры с ней не торопились.

А о чем было беседовать? Когда Майра ввалилась через порог, заполночь, измазанная в крови, они побоялись к ней прикасаться. От нее несло смертью, магией и железом, — три вещи, которые пожирателей снов не переносили на дух. Слов, чтобы их успокоить, тоже не находилось. Майра только смогла махнуть рукой и скрыться в ванной, где еще долго пыталась привести себя в порядок. Мазь, украдкой вытащенная из аптечки, жирно блестела, но отвратительный ожог на кисти отказывался заживать. Боли не было, только высасывающая все силы пустота, порождение отчаяния. Даже голод унялся.

Мелодия рингтона оборвалась на середине, а затем пошла на второй круг. Стала настойчивой и колючей, как терновый ошейник, затягивающийся на горле. Невидимые шипы до упора входили в мягкую плоть, лишая ее голоса, и Майра рассеянно коснулась своей шеи — действует ли проклятие сейчас? Сгинула ли золотая цепь вместе с хозяином?

Она выждала еще несколько трелей, а потом нерешительно протянула руку. Под ногтями виднелась черная кайма: кровь с кожи отмывалась неохотно, оставляла призрачные следы. Но хуже всего был ее запах — тревожный и пряный.

Поднимая трубку, она не произнесла ни слова: кто бы ни хотел с ней связаться, он и так знал, что она слушает.

— Приходи, — голос в трубке был знаком до боли. — Сейчас.

Майра стиснула пальцами пожелтевший от времени фаянс раковины, задыхаясь. Ноги подрагивали, в виске пульсировала подступающая мигрень.

— Зачем?

Вода все текла и текла, и наверняка до собеседника доносились журчание и рокот старых труб, просыпавшихся в самый неподходящий момент. И тяжелое дыхание, вырывающееся изо рта. Это мог быть испуг, но нет — страх исчез много часов назад.

Гораздо проще было ее убить. Против магии Старшей Школы у пожирателей снов не было иммунитета, и если бы кто-то захотел, то от Логова остались бы лишь горящие и дымящиеся руины. В СМИ потом напишут: взрыв бытового газа. В этом доме и газопровода-то нет, но смертные обожают самые тривиальные объяснения самым загадочным происшествиям.

Ее проще убить, но Майра все еще жива и даже вполне здорова, если не считать пары глубоких ран, из которых сочилась кровь цвета незрелого персика.

Однако тишина в трубке нервировала сильнее любых угроз.

— Если ты хочешь его вернуть, то… Надо поговорить, — и короткие гудки.

Майра швырнула телефон обратно, в кучу грязного шелка, стараясь не замечать, как из зеркала на нее смотрит кто-то усталый и раненный, умоляющий об отдыхе.

— Чего пялишься? — прошипела она, отворачиваясь. От собственного отражения ее тошнило — и от фиолетовых синяков на шее, и от ссадины на виске, и от чужой крови, которая запеклась на лбу. — Ты уже слишком глубоко увязла, нечего жаловаться.

Девушка в зеркале открывала рот, но оставалась безмолвной.

“Вот и молчи” — Майра усмехнулась, вытаскивая из ящика под раковиной запасной комплект одежды. Ее праздничное платье уже было испорчено — разорвано, залито кровью от воротника до подола, измазано глиной. Вряд ли оно ей пригодится теперь, когда половина Столицы думает, что именно она виновна в пропаже их любимчика. На светские рауты дорога ей заказана.

Это было после. Настоящие неприятности начались гораздо раньше, хмурым ноябрьским утром, когда у ее порога появился Древний, а сама Майра еще продолжала считать, что ей, возможно, удастся удержаться на плаву.

Там, откуда она была родом, существовала поговорка: “никогда не доверяй детям Старшей Школы и красивым мужчинам, они могут навлечь на тебя беду”.

Если говорить начистоту, Новая Школа была немного лучше — даже если они не пятнали себя древней, грязной магией и как огня боялись скандальных заголовков “Полуночного Экспресса”. Но Старшая была на совершенно другом уровне.

К большому разочарованию Майры, мужчина, что перешел ей дорогу сумрачным ноябрьским утром, принадлежал сразу к обеим категориям. Он был умопомрачительно красив, отлично об этом осведомлен, а также предпочитал темную сторону магии. Ну, или как еще это назвать?

Столица порой так делала — сталкивала на своих улицах людей, которым было суждено уничтожить друг друга, а затем наслаждалась хрустом чужих костей и жизней. У города всегда было скверное чувство юмора, а шутки — злыми и беспощадными. Если ему вздумалось поиграть с тобой, следовало только смириться: ускользнуть из его холодных пальцев у тебя все равно не выйдет.

Тем утром Майра, ещё не подозревающая, что стала для Столицы новой игрушкой, мучилась от смутной тоски, щекотавшей в груди. А еще — от голода. Той самой его разновидности, что недоступна смертным — звериный, мучительный. Внутренности от него превращались в раскаленный бурлящий кисель, и Майра чувствовала себя разбитой и слабой. А ведь день только начинался.

Утро занималось монотонное и серое, лица вокруг были такими же выцветшими от недосыпа, и даже запах свежесваренного кофе не добавлял безрадостному миру красок. Ночной туман еще не до конца растаял и цеплялся за ноги прохожих, будто пытался задержать. А когда понимал, что это бесполезно, то обнимал водосточные трубы и стучался в темные окна. Порой и смертные слышали этот тихий стук, просьбу о внимании, а потом их фотографии появлялись в черно-белых газетах с тревожными заголовками: “пропал без вести”, “ушел и не вернулся”.

Время от времени в осенней хмари мелькали искаженные лица — жуткие, ни на что непохожие, и Майра без интереса смотрела сквозь них. Страшно не было — бестелесные сущности, заплутавшие в каменных джунглях мегаполиса, могли причинить вред только смертным, но не ей. Потому что даже дети знают, что духи не могут навредить монстрам.

Все было не так, и от этих мыслей Майра тоже казалась себе ребенком — капризным и надоедливым. Диета, на которую она обрекла себя несколько дней назад, только по началу казалась отличной затеей. Теперь же, в окружении людей и фантомов, она была готова взвыть. Но разве кто-нибудь оценил бы ее жертву? И приходилось приходилось глотать американо без сахара, который на вкус был как само страдание, стискивать зубы и умолять себя держаться. Еще чуть-чуть, буквально пара дней, и все будет позади.

Но вот проблема — силы воли у Майры не было. И если бы не Аврора, без конца шутившая, что следует ограничивать себя в пище, а то скоро дверные проемы в Логове будут тесноваты, Майре и в голову не пришло бы садиться на диету. Но упрямство было сильнее здравого смысла.

Соблазн нырнуть в метро, прокатиться по кольцевой три круга, выцеливая взглядом беззаботно дремлющих пассажиров, был так силен, что она лишь через боль заставляла себя оставаться на месте. Голосок внутри убеждал: никто и не посмотрит на девицу в яркой куртке, если та ненароком пристроится рядом с дремлющим работягой, что едет домой с ночной смены, или подсядет на освободившееся местечко бок о бок со студентом, бормочущим в полусне формулы вышмата.