Грешники и святые - Страница 3

И снова этот короткий блик во взгляде. Мираж, наваждение. Я едва заметно нахмурилась, пытаясь понять, ведет ли святой отец какую-либо игру или нет.

Он хочет понравиться моей мачехе, должен хотеть. От этого зависит его место и пропитание. Он явно не из богачей, посмотрите-ка только на эту суконную сутану. Часто я видела священнослужителей в шелке, бархате и мехах, в драгоценном атласе и каменьях, как у королевских фавориток. Этот пока не заслужил ни горностая, ни рубинов. Если он приехал в Париж, значит, хоть немного честолюбив. Что ему может быть нужно от меня?

Я не хотела лгать и потому плотно сжала губы.

Любовь к мужчине — такая тонкая материя, что не следует ее вот так, второпях, комкать. Виконт де Мальмер и вовсе разговор особый. Кто мне такой этот священник, чтобы вот так запросто, да еще при мачехе, душу выворачивать? А ложь громоздить не хочется, к чему плодить ее в мире, и так достаточно.

— Позвольте, я оставлю при себе свои чувства к виконту де Мальмеру, святой отец, — в конце концов произнесла я.

— Вот об этом я и говорила вам, отец де Шато! — с жаром вскричала мачеха. — Несговорчива, совершенно несговорчива; не хватало нам, чтобы виконт возвратил ее домой с позором. Там, где лучше скромно промолчать и опустить глаза, у нашей Мари непременно найдется словцо-другое, а то и целая гора слов. Не надлежит ли ей, как верной дочери церкви, понять, что такое смирение, прежде чем ее брак будет скреплен на земле и в небесах?

— Вы желаете, чтобы я наставил ее на путь истинный, госпожа де Солари?

Ох, как это прозвучало! И в тот же миг я поняла, что отец де Шато не так прост, как желает нам показаться, не так отстранен и учтив. Он будет завоевывать себе расположение шаг за шагом.

— Вы согласились исполнять обязанности священника при нашей семье, не только обязанности моего духовника, — произнесла мачеха чуть смущенно.

Ее бледные щеки подернулись налетом румянца. Казалось, сейчас она позабыла, что служить при богатой графской семье бедняку священнику — неслыханная милость; что сама по рекомендации подруги пригласила отца де Шато в Париж, оказав честь.

— Разве не входит в эти обязанности та, что предписывает наблюдать за благочестием в семье? За смирением? Отец Августин, да упокоится его душа в райских садах, был добр ко всем нам, но излишне рассеян, что, конечно, извинительно, принимая во внимание его почтенный возраст. Он не мог смирить нашу Мари-Маргариту, и молитвы не помогли моему старшему сыну, — тут она чуть запнулась, размышляя, не перегнула ли палку. — Отец де Шато, вы сегодня желанный гость в этом доме, но я надеюсь, что вы станете членом нашей семьи.

Как же, подумала я, переводя взгляд с мачехи на священника: она — мягко стелющая, он — привыкший жестко спать. Стать членом нашей семейки ни один нормальный человек захотеть не может. Кроме виконта, моего жениха, но у него тут свои интересы.

— Ваши слова радуют мое сердце, — отец де Шато поспешил налить меда в ответ. — И, разумеется, памятуя ваше великое расположение и милость ко мне, я постараюсь всячески способствовать духовному здоровью семьи де Солари. Однако, — тут в его голосе проскользнула, словно змея, опасность, — я не стану спешить и делать скоропалительных выводов. Я непременно побеседую с вашей падчерицей, только через несколько дней. Прежде я хотел бы понять…

Слова «куда я попал» так и не сорвались с его губ. Вместо этого священник вымолвил:

— Понять, чего хочет от меня Господь и как далеко Он позволит мне зайти.

По лицу мачехи я видела, что она страстно желает: пусть Господь позволит священнику зайти сколь угодно далеко. Если этот святоша решит вынуть из меня душу, мачеха лишь порадуется. Я холодно улыбнулась, не разжимая губ, и это было принято за молчаливое согласие.

На том и порешили.

Глава 2 Ad discendum, nоn ad docendum [3]

В последующие несколько дней я мало видела отца де Шато. В основном за общими трапезами, к коим он неизменно являлся вовремя, читал молитву негромким, но звучным голосом и с аппетитом, аккуратно ел. Большую часть времени он проводил в своей крохотной комнатке рядом с домашней капеллой, там же в капелле молился и что-то приводил в порядок — старичок Августин, к концу своего земного пути весьма подслеповатый, явно оставил имущество небрежно сложенным. Иногда я встречала отца де Шато в коридорах, иногда во дворе, вежливо раскланивалась с ним, получала благословение и убиралась восвояси. Чем позже он возьмется за меня, тем лучше. Я бы предпочла, чтобы он и вовсе забыл обо мне, однако на подобную удачу рассчитывать не приходилось.

На второй же день он попросил домочадцев звать его отцом Реми (к чему эти скучные церемонии, право слово), и все скоро привыкли. К нему вообще оказалось легко привыкнуть, к этому сельскому священнику, для которого большой город пока что ограничивался стенами нашего дома — на улицу отец де Шато почти не выходил.

Я узнала немного подробностей о нем от Норы, моей горничной. Конечно, на кухне сплетничали о новичке в доме и, конечно же, уже кое-что разузнали. Мачеха обмолвилась своей служанке, та разболтала поварихе, ну, а что известно поварихе — то знают все.

— Он младший сын в боковой ветви рода, — рассказывала Нора, расчесывая мне волосы перед сном.

Гребни черного дерева с инкрустацией серебром, доставшиеся мне в наследство от матери, казалось, вот-вот сорвутся и утонут в пшенично-рыжем потоке. Нора ловко управлялась с ними, перебирая одни пряди, оставляя напоследок другие.

— Конечно же, пошел в священники, как обычно бывает. Всю жизнь провел в глуши, где-то в Провансе, обычным кюре. Потом церквушку, где он служил, епископ передал кому-то другому. Отца Реми он отрекомендовал одной своей знатной знакомой. Знакомая написала рекомендательное письмо к графине де Солари…

— Однако образование он имеет, — заметила я.

— Ах, да все дети дворян имеют образование, коли родители могут себе это позволить. Только состояния святой отец не наследовал и доходов от аббатства не получает — никак, епископ поскупился. Церковные мыши и те, видать, богаче святого отца. И как жаль, как жаль, ведь он такой красавчик!

Я даже головой дернула.

— Красавчик? Отец де Шато? Вот уж нет.

— Где ваши глаза, госпожа Мари? — упрекнула меня Нора. Она всю жизнь провела у меня в услужений, а потому держалась запросто. — Вы на него взгляните!

— Глядела, и не раз. Ничего особенного.

— Эй! — Нора уперла руки в бока. — А кого ж тогда красивым считать, как не его?

— Отец Августин был красив. И Жано. И отец красивый.

Нора хмыкнула и покачала головой.

— Все не могу понять, как вы этак глядите. У отца Августина нос был картошкой и внешность простецкая, что у Кузнецова подмастерья. Про вашего Жано вообще промолчу — волк волком был! Про господина графа, так и быть, перечить не стану — кавалер знатный. Но отец де Шато… Ах, ему бы нарядный костюм и шпагу, тогда б все увидали!

Я пожала плечами. Люди красивы изнутри. Душою. Если у человека душа мелочная, или пустая, или вовсе нет ее — о какой красоте может идти речь? Пусть совершенны брови, губы изогнуты луком Амура, волосы роскошно струятся из-под шляпы — уродство души ничем не скроешь.

Отец Реми показался мне скучным. Что толку смотреть на его правильный нос, если внутри у этого человека одни молитвы и запах ладана?

И все же после разговора с Норой я стала присматриваться к нему. Он по-прежнему занимал место напротив меня за столом, и я то и дело скользила по нему взглядом, пытаясь понять, что в нем нашла прислуга и отчего он вдруг обрел ее благоволение.

Не спорю, он хорошо двигался, хорошо и гордо держал голову — люди, всю жизнь проведшие в услужении, это чуют и любят. Все же он оставался дворянином, хотя по праву рождения мог бы блистать при дворе, если бы к знатности прибавилось хоть немного денег.