Грешная женщина - Страница 87

Изменить размер шрифта:

— С Гамаюновым как? — спросил Губин.

Вдовкин, оглохший, в колотуне, слепо брел к дверям.

— Ну ладно, — решил Губин. — Кому-то надо здесь прибраться.

Через двадцать минут они мчались к Москве по Щелковскому шоссе.

Алеше Михайлову сообщили, что его хочет видеть Благовестов. Посыльным был Иннокентий Львович Грум, про которого было известно, что он при Благовестове, как Берия при Иосифе Виссарионовиче. Крепкая штабная голова. То, что он сам наведался к Михайлову, много значило. С одной стороны, честь, с другой — угроза. Обличьем Иннокентий Львович напоминал гусеницу, ползущую по дереву, маленький, круглый, зеленоватого цвета. Но за непритязательной внешностью прятался живой, юный, изощренный ум и непреклонный характер. Ко всему прочему, он был миллионером в первом поколении. Алеша принял его на кухне.

— Елизару Суреновичу очень худо. В нашем возрасте, знаете ли, лучше не ездить по минам. Мне кажется, он хочет передать вам что-то важное.

— Какие гарантии, что я вернусь домой?

— Дорогой Алексей, гарантий, разумеется, нет никаких, по поверьте моему слову. Если бы он имел намерение, ну вы же сами понимаете…

— Что я должен понимать?

Иннокентий Львович попросил разрешения закурить и тут же его получил. От его обтекаемой фигуры и круглого, блинообразного лица веяло неколебимым благодушием. Кто не знал, мог бы принять его даже за иностранца, приехавшего лечить русских сироток, недополучивших гуманитарной подкормки. Но Алеша-то его знал хорошо, хотя больше по слухам, потому что чем лучезарнее расплывался его лик, тем крепче утверждался в мысли, что Елизар Суренович, похоже, затеял напоследок какую-то суперподлянку.

— Не будьте бессердечным, Алеша, — Иннокентий Львович страдальчески скривился. — Старику нашему, судя по всему, недолго осталось мучиться. Желание повидаться с вами продиктовано, как я полагаю, отнюдь не враждебными чувствами.

— Это я понимаю. Он всегда меня любил.

— В жизни человека, кем бы он ни был, наступает минута, когда все суетное, греховное отступает на задний план. Ему хочется обыкновенного человеческого участия. Поверьте, Алеша, никто так не нуждается в утешении, как самый закоренелый злодей. Вам самому предстоит это когда-нибудь испытать.

— Давайте поедем к нему прямо сейчас, — предложил Алеша…

В Кунцевской больнице, бывшей обители изнуренных заботами о народе обкомовцев, Благовестов занимал отдельный двухэтажный особняк, с парадным крылечком, как у княжеского терема. Все окна особнячка были забраны стальными решетками. В холле первого этажа дежурили трое дюжих охранников. Алеша не удивился бы, если бы ему навстречу высунулось пушечное жерло. Многие солидные люди, конечно, имели к нему претензии, но еще больше было тех, чье благополучие, а может, и сама жизнь зависели от Благовестова.

Паче ожидания Алеша застал владыку не стенающим на ложе страданий, а бодро восседающим в кожаном, с многочисленными блестящими приспособлениями кресле перед накрытым к полднику столом. Комната никак не напоминала больничную палату: это была обыкновенная городская гостиная преуспевающего бизнесмена — скупо, но богато меблированная, с затененными окнами, с непременным ковром по полу — без всякого намека на казенный лоск. В комнате, кроме Благовестова, находилась чопорная дама лет пятидесяти, в одеянии монахини и в каком-то замысловатом черно-белом капоре. Впрочем, при Алешином появлении Благовестов даму сразу шуганул.

Они не виделись года три, и Алеша не нашел в старике особых перемен. Та же вальяжность осанки и тот же сверкающий, темный взгляд из-под веселых бровей. Разве что лысина лоснилась еще более пергаментным отливом.

Вместо приветствия Благовестов пошутил:

— Поспешил ты, Алешенька, ухайдакать добродушного старичка. А самое главное, не пойму, зачем тебе это? Какая особенная корысть тебе в моей смерти? Если не затруднительно, объясни, пожалуйста.

— Это не я, — сказал Алеша. — Разве бы я посмел?

— Располагайся поудобнее. Хочешь, налей кофейку. Беседы у нас редкие с тобой, каждая на счету. Поэтому, прошу тебя, обойдись без цирка. Не разучился ведь еще по-человечески разговаривать?

Алеша развернул пакет, который держал в руках, и поставил на стол драгоценную статуэтку. Ахалтекинский скакун с бриллиантовыми глазами мчался сквозь время, и ничто не могло его остановить.

— Возвращаю, больше за мной нет долгов. Мы квиты, Елизар Суренович.

— И это не долг, мальчик. Ты же знаешь. Оставь безделушку себе. На память о сумасшедшем старике, который, в сущности, всегда желал тебе добра.

— Я это особенно почувствовал, когда коптил небо в зоне.

— Наука жестокая, не спорю, но ведь тебе на пользу пошла. Признайся, а?

Алеша подумал, что напрасно явился на запоздалый зов. Отживший владыка был ему скучен. В старинные времена этот человек схватил его судьбу в железную горсть и толкнул в направлении, с которого после уже нельзя было свернуть. Но это слишком примитивное толкование судьбы. Наверное, в его собственных клетках, в его характере, разуме и воле была записана роковая предрасположенность к тому, чтобы однажды воспротивиться общепринятому порядку вещей. О да, он пошел по плохой дороге, но разве виноват в этом Благовестов или кто-нибудь другой? Просто эта дорога была для него, такого, каким он уродился, единственной, из всех возможных. Даже его бедный отец в конце концов это понял. В прошлом году его зашибли на первомайской демонстрации, куда он поперся, тоже следуя, видимо, закодированной в клетках программе, хотя сам Алеша большей дури не мог и представить. Попрощались они по-хорошему, без обид, и отец в смертном бреду благословил его на дальнейшие подвиги, сунув в руку какой-то гвардейский значок. Он жил солдатом и умер полковником, и иногда Алеша горевал об его преждевременной кончине. В отличие от отца Елизар Суренович был таким же подрывником, как он сам, он подрывал устои и ненавидел, не терпел любую власть над собой, навязывал миру свою собственную, лихую, но — чудное дело! — Алеша не испытывал, не ощущал с ним родства. Чужее всех чужих был ему неукротимый владыка. И не потому, что заслал в тюрьму, а потому, что в его паучьей повадке, в его смрадном дыхании была какая-то неведомая зараза, как в крови женщины, несущей СПИД. Была ли эта зараза уже в нем самом, вот в чем вопрос.

— Тошно тебе тут, Елизар Суренович, — Алеша невинно улыбнулся. — Хочешь, Настю пришлю? Побалуешься еще разок.

Насмешка не задела старика, но повергла как бы в отчаяние.

— Всем ты хорош, Алеша, но циник. Какой же ты циник! Неужто нет для тебя ничего святого?

— Скажи, зачем звал-то?

— Рано хоронишь, Алешенька. Уйду, когда сам пожелаю. Наследника нету, это тяжко. Некому дело передать. На тебя, дурака, рассчитывал, да, видно, ошибся. Ступай себе с Богом. Но больше уж так не шали. И этот грех, который случился, еще отмолить придется.

Молча Алеша поднялся и пошел к дверям. Оставил за владыкой последнее слово, но себе не в убыток. И пока проходил больничным садом, думал: надо спешить. Надо валить старую образину, выпрямляться в полный рост и брать мир за рога по-настоящему, намертво…

После его ухода заглянул к владыке Иннокентий Львович. Сердобольно попенял за открытое окно:

— Октябрь — не лето. И кондиционер работает. Зачем такое легкомыслие. Сквознячок в ухо влетит, тут и пневмонийка рядышком. Тебе это надо?

— Не люблю я твоих кондиционеров. Хорошего воздуха хочу, натурального. После грозы-то! Как дышится на воле, а, Львович?

— Надышишься еще. Кости давно ли срослись?

Елизар Суренович с отвращением надкусил розовое яблоко.

— Проводил звереныша?

— Через сад шарахнул, аки лось.

— Придется с ним как-то решать.

Иннокентий Львович нацедил жижи из кофейника.

— Да я тоже, знаешь ли, к этому склоняюсь. Не хватает ему все же душевной тонкости. Какой-то он неблагоприятный для наших планов. Какой-то бесперспективный. Овчинка, как говорится, выделки не стоит.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com