Гренадер - Страница 14

Теперь горожане с некоторым даже любопытством разглядывали бравых усачей, стоявших на часах у временных советов самоуправления, у штаба дивизии, разместившегося в Доме инвалидов, у казарм российских гарнизонов. Вновь дребезжали на улицах трамваи, и на тротуарах появились мужчины в деловых костюмах и женщины в элегантных платьях.

Но не все жители старинного города отнеслись к изменениям в жизни столь спокойно. Гриц Суржак, человек, в котором смешалась поровну польская и украинская кровь, нажимал на акселератор своего чёрного «Адлера Стандард 6» двадцать седьмого года выпуска. Точно такого, какой был у Клеоноры Штиннес и на котором отважная гонщица совершила первый кругосветный автопробег.

Впрочем, судьба великой женщины Грица не занимала. Не беспокоили его и русские регулировщики в военной форме – они цивильный транспорт не останавливали. А милиционеры из местных, заменившие польских полицейских, испытывали суеверный ужас перед дорогой германской машиной. Документы у Суржака были в полном порядке, оружия он не имел – чего бояться?

И всё же настроение было прескверным. Пан Станислав поручил ему первое самостоятельное задание, но какое! Лучше бы назначил исполнителем кого другого…

Гриц рулил от Центрального рынка по Лычаковской. Здесь он с блеском показал возможности шестицилиндрового мотора своего «адлера», обгоняя знаменитые львовские трамваи и беспрестанно нажимая на клаксон по причине общей нервозности. Далее путь его пролегал с Лычаковской на Сельнеровскую. Предстояло добраться до старого кладбища и отыскать напротив кладбищенской ограды доходный дом, где назначена встреча.

Сельнеровка основательно петляла, что, в свою очередь, не прибавляло спокойствия. А у кладбища тревога и вовсе овладела сердцем связного. Может, близость мертвых шляхтичей с их мавзолеями и ангелами создавала особую гнетущую атмосферу, но скорее предстоящая встреча была тому причиной.

На квартире, наверняка обшарпанной меблирашке, ждали его ребята из Организации украинских националистов. И не просто оуновцы, а бойцы из крыла Степана Бандеры. Это значит, самые отчаянные, дикие и фанатичные нацисты из всех, какие сейчас водятся на Галичине.

А националистов во Львове сегодня хватало. Тут можно было встретить и последователей Гитлера, повторявших бред о Великой Германии и арийской нации, и приверженцев Евгена Коновальца, и почитателей Андрея Мельника, строителей незалежной и самостийной Украины. Сам Суржак входил в организацию «Орлята Яна Собеского». Польская кровь побеждала, и Гриц мечтал о воссоздании Речи Посполитой – без немцев, тем более без русинов, с украинскими холопами в виде рабочего скота. Чтоб знали своё место и пахали на панов от зари до зари. Вот о чём мечтал Гриц.

Но пока без союза с этими самыми холопами не получалось. Пан Станислав, командир ячейки «Орлят», выбрал его переговорщиком из-за матери-украинки. Посчитал, что полукровке легче будет договариваться с ОУН. Но бандеровцы – это ж люди без мозгов! Вместо головы на плечах ящик динамита, а вместо рук – пистолеты-пулемёты! Потому и тревожился Гриц Суржак, добираясь на встречу.

Вот и дом в три этажа, мрачный, громоздкий, помнивший, наверное, ещё Франца Иосифа. Старый камень кое-где осыпался, на углах сгладился от дождей и ветра. Высокие стрельчатые окна в давно не крашенных рамах занавешены. Подъезд зияет уродливой скважиной в престарелом, нездоровом теле здания.

Тёплым сентябрьским днём стало вдруг украинскому поляку зябко, пробежал по спине неприятный холод. И даже краски наступившей осени словно поблекли. Но отступать некуда, пан Станислав не поймёт.

Он оставил машину немного поодаль и прошёл по тротуару к входной двери. Улица была совершенно пуста, ограда Лычаковского кладбища равнодушно и отстранённо наблюдала за посланником, исчезающим в провале подъезда.

По заплёванной лестнице Гриц поднялся на второй этаж:. Пахло сыростью и чем-то затхлым. Постучал условным стуком в правую крайнюю дверь. Подождал – ни шороха. Но он чувствовал: кто-то внимательно рассматривает его через некую скрытую щель, изучает. Наконец клацнул замок. Показался здоровенный, ростом под потолок, с неохватными плечами мрачный мужик, заросший бородой до глаз. Кивнул, мол, заходи.

Тёмной прихожей они прошли в комнату. Так и есть, дешёвая меблирашка. Помимо провожатого, оставшегося у входа, в помещении находились ещё трое. Сидели за столом с бутылкой водки и несложной закуской. При появлении Грица встал высокий, худой и сутулый человек со впалыми щеками и совершенно лысой головой. Одет он был в косоворотку с расшитым воротом и холщовую жилетку. Подошёл быстрым шагом:

– Пан Суржак? – И, не дожидаясь ответа, протянул руку: – Тиртый.

Степан Тиртый в львовской организации считался главарём, по слухам, водил дружбу с самим Бандерой. К тому же имел славу человека жестокого и быстрого на расправу. Но пан Станислав заверил, что о встрече договорено на самом высоком уровне. Дескать, опасности никакой. Несмотря на это, от взгляда пронзительных бесцветных глаз и цепкого рукопожатия – будто собака ухватила за штанину – Гриц слегка оробел.

Двое товарищей Тиртого спокойно взирали на пришельца, дожёвывая закуску. Были они чем-то неуловимо похожи друг на друга. Наверное, лицами, одинаково холодными и острыми, как топоры, то ли кистями рук, что свободно лежали сейчас на несвежей скатерти, но готовы были в любой миг – имелось такое ощущение – вцепиться гостю в горло.

Главный оуновец пригласил Грица к столу, налил рюмку водки.

– Прошу, пан Суржак, угощайтесь. Как говорят москали, чем богаты, тем и рады.

Гриц махнул рюмку, закусил кнакенвюрстом – тонкой сухой колбаской, кожура которой отрывается с характерным хрустом, – затем горько вздохнул:

– Русские… их войска уже в городе.

– Об этом и речь, – поддержал Тиртый. – Зато водка у них хороша, не правда ли? Эту бутылку мне привезли из Москвы. «Петровская», напиток богов. Я, конечно, патриот своей Родины, но украинская горилка, скажу честно, нравится мне меньше.

– А я предпочитаю польскую, от Бачевского, пан Тиртый, – нашёлся Гриц. – Пусть москали сами пьют свою водку. У себя дома.

– А украинцы – горилку в Киеве? – усмехнулся собеседник. – Так и там теперь русские. Империя… Мы не политики, пан Суржак, не нам рассуждать, отчего польская армия покинула Львов без единого выстрела. На то были, верно, веские причины. Но нам – я имею в виду ОУН – категорически не нравится русская Галиция.

– Полякам тоже не нравится русская Галиция, – поддакнул Гриц.

– А как вообще видится полякам будущее нашего края? – остро взглянул Тиртый.

Эти бандеровцы всегда сразу берут быка за рога. Пан Станислав предупреждал. И ещё он предупреждал об осторожности. Начиналась самая трудная часть разговора. Суржак поглубже вдохнул воздух.

– Галиция – исконно польская земля, ещё от Речи Посполитой. Сейчас трудная ситуация. В Варшаве решили, что союз с Германией лучше войны с Россией, но это временная мера. Настанет час, и Польша вновь обретёт независимость, раскинет свои пределы от моря до моря! – Гриц невольно цитировал Рыдз-Смиглу и иже с ним, всё больше воодушевляясь польской идеей. Но вовремя спохватился. – Конечно, рядом всегда найдётся место братским народам. И украинскому в первую очередь…

– Угу, – покивал представитель братского народа, – только пока вместо Польши «от моря до моря» мы имеем генерал-губернаторство, окраинную провинцию Третьего рейха.

– Повторяю, пан Тиртый, так будет не всегда. Союз с немцами поможет изгнать завоевателей, позже мы избавимся и от колбасников. Вот тогда польский орёл расправит крылья! А Галиция вздохнёт свободно!

– Польша, Польша… Одна только Польша! – с раздражением прервал оуновец. – Поэтому я и спрашиваю, пан Суржак, как вам представляется положение украинцев после победы над всеми супостатами, неважно русскими или германскими?

– Сейм! – выпалил Гриц. – Безусловно, галицкий сейм! Наравне с радой. Возможны варианты смешанного правительства, это дело будущего. Но в любом случае равноправие польского и украинского населения во всём! Вы получите самоуправление, свободу вероисповедания, образование. Школы с преподаванием на украинском, национальный факультет в университете…