Греховные радости - Страница 12

Впоследствии Вирджиния много раз задавалась вопросом, как бы могла сложиться ее жизнь, если бы она познакомилась с Александром Кейтерхэмом на день-два раньше или неделю-другую позже, то есть тогда, когда она была бы более собранной, не чувствовала себя столь уязвимой и уязвленной. Несомненно, она и тогда обратила бы внимание на его незаурядную внешность, пришла бы в восхищение от его элегантности, оценила бы его обаяние; оставалось, однако, только гадать, была бы ее реакция и в этом случае такой же сильной и эмоциональной. Но там, в «Плазе», когда Вирджиния впервые увидела его, внутри ее словно все перевернулось: она влюбилась с первого же взгляда. Она всегда сомневалась в том, что любовь с первого взгляда действительно существует; конечно, ей приходилось слышать и читать о такой любви, приходилось участвовать в спорах на эту тему, но она никогда не верила, что это возможно, и никогда не испытывала сама даже отдаленно ничего подобного. Любовью для нее были те чувства, которые демонстрировали ее родители: нежность, верность, со стороны матери – высокая степень готовности к тому, чтобы оставлять в стороне свое «я», а также явное удовольствие, которое оба получали, находясь в обществе друг друга. Вирджиния никак не могла поверить, что столь сложное сочетание чувств во взаимоотношениях двух людей может быть установлено, да даже просто распознано за одно какое-то мгновение. Но в тот день, в Пальмовом зале «Плазы», она поняла, что, по крайней мере, отчасти была не права. И впервые за всю свою жизнь почувствовала сильнейшее сексуальное желание. Стоя возле стола и с беспокойством глядя на молодого человека, поднявшегося, чтобы поздороваться с ней, она остро почувствовала, как глубоко внутри мгновенно нарастает огромный, физически ощутимый ком радостного удовольствия, и ее удивило и потрясло это чувство, но в то же время – учитывая все, что пережила она за предыдущие двенадцать часов, – оно вызвало у нее невероятное облегчение; своевременность, с которой это чувство пришло, показалась Вирджинии даже в чем-то забавной; она на мгновение прикрыла глаза, чтобы поплывший перед ней зал снова принял нормальное положение; и, когда это произошло, взяла протянутую ей для приветствия руку и снова испытала такой же горячий и мощный прилив желания.

– Александр Кейтерхэм, – произнес он, и голос его звучал негромко, слегка в нос и по-английски музыкально. А она настолько смешалась, была настолько потрясена своей собственной реакцией на него, что в самом прямом смысле слова забыла, как ее зовут, и так и стояла, не в силах отвести от него взгляд и мучительно соображая, что бы такое ей сказать, чтобы не выглядеть полной дурой.

Мадлен Далглейш, несколько удивленная и не вполне понимающая, что тут происходит, решила вмешаться:

– Мисс Прэгер! Страшно рада вас видеть! Я стольким людям в Англии рассказывала о том, как в зале, переполненном прекрасными молодыми людьми, вы так долго и с увлечением беседовали со старой занудой, что слава о вас облетела всю страну. Ведь правда, Александр?

– Истинная правда, – ответил Александр.

– Какая чепуха! – одновременно с ним заговорила Вирджиния. – Вы были самым интересным человеком на том ужасном приеме, я получила огромное удовольствие от нашего разговора и была так расстроена, когда на следующий день вам пришлось отменить нашу встречу.

– Ничего, – сказала Мадлен Далглейш, – это никогда не поздно. Александр и я с удовольствием осмотрели бы Уолл-стрит и его окрестности, если у вас найдется время показать их нам. Ой, простите меня, мисс Прэгер, это Александр Кейтерхэм. Он в Нью-Йорке по делам; его мать – моя старая подруга. Я пригласила его на обед, а потом подумала, что, быть может, вы не станете возражать против знакомства с ним.

– Разумеется, нет, – ответила Вирджиния. – Рада познакомиться с вами, мистер Кейтерхэм.

– Нет, это я рад, для меня это большая честь, – возразил он и слегка поклонился, не сводя с нее взгляда.

– Не «мистер», – поспешно и как бы извиняясь произнесла с улыбкой Мадлен. – Лорд.

– Простите? – переспросила Вирджиния.

– Александр – граф Кейтерхэмский. Так ведь, Александр?

– Боюсь, так, – ответил Александр. Взгляд его по-прежнему был прикован к Вирджинии.

– Мы с его матерью были вместе представлены ко двору, – в голосе Мадлен Далглейш слышался легкий оттенок самодовольства, – еще в 1920 году. И с тех пор всегда были добрыми подругами. Вирджиния, дорогая, садитесь и скажите, что вы будете пить.

– Думаю, – проговорил Александр Кейтерхэм, – надо заказать шампанское. И отпраздновать. По-моему, сегодняшний день – особенный.

– Я совершенно не знаю Нью-Йорка, – говорил на следующее утро по телефону Александр Вирджинии. – Поэтому простите, если мое предложение покажется вам глупым. Но мне бы хотелось вместе с вами посмотреть на город с Эмпайр-стейт-билдинг[7]. А потом мы могли бы где-нибудь поужинать. Как вам такое предложение? Вы в состоянии вынести подобную программу?

– Надеюсь, – смеясь, ответила Вирджиния. – Насчет ужина мысль неплохая. Эмпайр-стейт – ладно, так уж и быть; но перед этим заедем в какой-нибудь бар. Давайте встретимся в «Сейнт-Реджис». В зале Кинг-Кола.

– Отлично. Спасибо. В половине седьмого?

– В половине седьмого.

Когда она приехала, он уже ждал ее; она взглянула на него – изящного, красивого особой английской, томной, как бы несколько расслабленной красотой – и почувствовала, что хочет его еще больше, еще сильнее, чем накануне. Все ее сомнения и тревога насчет собственной сексуальности пропали бесследно, словно никогда и не существовали; второй раз на протяжении последних суток она опять ощутила где-то глубоко внутри себя нечто похожее на резкий и глухой удар, какое-то жаркое пульсирующее биение, одновременно и приятное, и болезненное. Он слегка прикоснулся губами к ее пылающей щеке, и она прикрыла глаза, испугавшись, что он прочтет в них это страстное голодное желание; а открыв, увидела устремленный на нее нежный и изучающий взор его голубых глаз.

– Крайне рад видеть вас снова.

– Спасибо. Удачный был день?

– Нормальный. Занимался главным образом тем, что думал о вас.

Ее потрясло и напугало, что он может так вот просто сказать нечто подобное, и одновременно захлестнула волна счастья и удовольствия. Вирджинии стало необыкновенно легко, и еще она почувствовала себя как будто немного поглупевшей от радости.

– Ну, значит, день прошел напрасно, – быстро возразила она и покраснела, подумав, как неуклюже и грубо должны были прозвучать ее слова.

– Ничего подобного. И даже совсем наоборот. По-моему, более полезное занятие и придумать невозможно.

– Вот как…

– Я заказал бутылку шампанского. Мне показалось, что оно будет кстати.

– Очень мило. – «Господи, – подумала Вирджиния, – ну почему я никак не могу сказать что-нибудь умное и запоминающееся!»

– Скажите, – спросил он, – сколько раз вы поднимались на Эмпайр-стейт-билдинг?

– Честно говоря, не знаю. Возможно, раз двадцать. А может быть, и больше.

– Вам это должно было уже смертельно надоесть.

– Ну, – ответила она, – это ведь смотря с кем идешь.

– Постараюсь вам не наскучить.

Они стояли на восемьдесят шестом этаже и смотрели на освещенное электрическим заревом нью-йоркское небо, на небоскреб Крайслера, изящная вершина которого чем-то напоминала цветок, на цепочку огней, медленно плывущих по реке.

– Как красиво! – проговорил Александр. – Мне нравится.

– Мне тоже нравится, – отозвалась Вирджиния. – Вам надо посмотреть отсюда на город еще и днем. Совсем другой вид. Еще более поразительный.

– Он и сейчас поразительный. – Александр поднял руку и нежно, едва прикасаясь, погладил Вирджинию по щеке.

Она снова почувствовала знакомый уже прилив удовольствия. Сглотнув, улыбнулась.