Гражданский кодекс - Страница 4

Епископов Франции отныне утверждал сам первый консул. И вскоре по всей стране священники провозглашали проповеди, в которых говорилось, что Бонапарта во главе Франции и ее народа поставил сам Господь. Это было далеко не всем по душе. Однажды Наполеон спросил генерала Ожеро, понравилась ли тому церемония торжественного богослужения в соборе Парижской Богоматери.

Давний соратник Наполеона не стал скрывать своего раздражения и прямо ответил: «Очень понравилась, красивая церемония. Жаль только, что на ней не могут присутствовать сто тысяч убитых ради того, чтобы такие церемонии были невозможны».

Все это были ненужные сантименты. Ожеро было приказано удалиться в свое имение Ла-Уссэ (правда, вскоре он был возвращен из опалы), борьба же за собственность и за право французов ею обладать шла по всем фронтам.

Преступность – враг собственности, а значит – и враг режима, который строил Наполеон. «Разбойничьи шайки, сделавшие непроезжими к концу Директории все дороги Южной и Центральной Франции, – отмечал Е. В. Тарле, – приобрели характер огромного социального бедствия.

Они среди бела дня останавливали дилижансы и кареты на больших дорогах, иногда довольствовались ограблением, чаще убивали пассажиров, нападали открыто на деревни, долгими часами пытали на медленном огне захваченных людей, требуя указать, где спрятаны деньги (их так и называли тогда – «поджаривателями»), иногда совершали налеты и на города. Эти шайки прикрывались знаменем Бурбонов; люди эти якобы мстили за ниспровергнутый королевский трон и католический алтарь». Обстановка усугублялась практически полным развалом полицейского аппарата, особенно в провинции.

Меры для искоренения преступности были предприняты чрезвычайные. Преступников, застигнутых на месте преступления, не арестовывали – их казнили на месте. Подобная же «действенная» мера ждала тех, кто укрывал воров и убийц или скупал краденое. Со всей строгостью наказывались также полицейские, которые не проявляли достаточного рвения к своим служебным обязанностям. В результате большинство разбойничьих шаек было уничтожено в течение полугода после прихода Наполеона к власти.

Полицию Наполеон доверил Жозефу Фуше, человеку с бесстрастным, непроницаемым лицом, которого первый консул, как свидетельствуют современники, не любил. Фуше внедрил своих шпионов в ближайшее окружение Бонапарта, говорят, он получал сведения даже от его супруги, Жозефины Богарне. И Наполеон знал об этом.

Но как министр полиции Жозеф Фуше – человек, получивший духовное образование и все же ставший якобинцем и сторонником идей революционного террора, а позднее открыто глумившийся над религией и принимавший деятельное участие в аресте и казни Робеспьера, – как министр полиции он был великолепен. Стефан Цвейг писал: «Машина 1792 года – гильотина, изобретенная, чтобы подавить всякое сопротивление государству, – неуклюжее орудие по сравнению с тем сложным полицейским механизмом, который создал своими усилиями Жозеф Фуше в 1799 году».

Естественно, Наполеон старался не отпускать Фуше в свободное плавание. Понимая, что в случае необходимости министр полиции продаст его не задумываясь, Наполеон внедрил целую сеть шпионов, накрывшую «колпаком» всю его деятельность. Но он понимал, что Фуше может перекупить этих шпионов, и потому была создана еще одна сеть – тех, кто следил за теми, кто следил за Фуше.

Кроме того, контроль над могущественным министром осуществлялся за счет особой структуры парижской полиции: столичный префект, который формально подчинялся министру полиции, занимал особое положение среди других чиновников и имел право личного доклада первому консулу…

Современники отмечали сочетание в характере Бонапарта беспощадности к тем, кто преступил закон, и желания вершить правосудие по справедливости. Через несколько лет, когда его младший брат Людовик, назначенный в 1806 году королем Нидерландов, похвалится, что голландцы считают его добрым правителем, Наполеон обрушит на него жестокую отповедь: «Брат мой, когда о каком-нибудь короле говорят, что он добр, значит, царствование не удалось». А в другой раз скажет новоназначенным судьям: «Никогда не смотрите на то, к какой партии принадлежал человек, который ищет у вас правосудия».

Очевидцы утверждают, что Наполеон требовал, если речь шла о гражданском процессе или уголовном деле, полной беспристрастности. Впрочем, когда затрагивалась политика – о беспристрастности и «глупых демократических нормах» тотчас забывали…

Первый консул быстро подминал под себя власть и Францию, но некоторое время со всех сторон на него сыпалась критика, при этом особенно неистовствовали газеты. На них Наполеон тоже нашел управу. 27 нивоза (17 января 1800 года) был опубликован декрет о запрещении 60 изданий. Разрешенными оставались только тринадцать газет, а вскоре были закрыты еще девять.

«Конечно, – пишет А. З. Манфред, – эта решительная мера преподносилась общественному мнению не как уничтожение свободы слова и печати, а как вынужденная акция, ограниченная во времени, – «пока продолжается война». Эта «временная мера» оказалась также одной из самых длительных – она просуществовала до крушения бонапартистского режима и нашла применение и у властей, его сменивших.

Впрочем, на протяжении своего действия законодательство 27 нивоза совершенствовалось; были найдены эффективные средства, которые ставили сохранившиеся в Париже и провинции газеты под контроль государственной власти: редакции всех органов печати утверждались министром внутренних дел и постоянно находились под неусыпным наблюдением полиции. Так укреплялся «твердый порядок» во Французской республике».

С первых же дней прихода Наполеона к власти стало ясно, что он строит всю систему управления Францией «под себя». Вся структура власти становилась все более и более централизованной, во многом напоминая дореволюционную. 17 февраля 1800 года был принят декрет «О разделении территории и администрации». К уже имевшемуся делению на департаменты было добавлено новое деление на округа. Главой департамента становился префект, назначаемый правительством.

При префекте действовали Совет префектуры и Генеральный совет. Их члены также утверждались правительством из предлагаемых избирателями списков департаментских нотаблей. Граждане избирали из них одну десятую часть лиц, так называемых коммунальных нотаблей; те, в свою очередь, из своей среды тоже избирали одну десятую, то есть на всю Францию около 50 тысяч человек – департаментских нотаблей, из числа которых и замещались департаментские должности.

В округах при супрефектах состояли окружные советы, также утверждавшиеся правительством; городскими делами должны были заведовать назначаемые мэры. Стратегия Наполеона была ясна: выборное самоуправление уничтожалось на корню, власть приобретала очень жесткую структуру, подчиненную в конечном счете одному-единственному человеку.

Наполеон уже мог считать себя великим правителем: он даровал стране внешний и внутренний мир и хотел убедиться, что получил от французов что-то вроде «залога национальной благодарности». В июле 1802 года он, действительно, получил что-то в этом роде: очередной плебисцит тремя с половиной миллионами голосов против нескольких тысяч предоставил Наполеону Бонапарту пожизненное консульство.

Таким образом, Франция, которая формально оставалась республикой, теперь ничем не отличалась от монархии. Тем более что, помимо «пожизненности», первый консул получил право выбирать себе преемника, своим указом миловать преступников и заключать от своего имени договоры с иностранными государствами.

На фронтонах зданий все еще красовались крупные буквы «Французская республика», все еще действовал революционный календарь, Сенат принимал документы, где было немало выспренних фраз о «незыблемости прав французов» и о том, что «власть является лишь выразителем воли суверенного народа», а к должностным лицам все еще обращались в прежней, республиканской форме: «гражданин генерал», «гражданин министр».