Гражданин тьмы - Страница 82

— За что откат, Владимир Евсеевич?

— За политическую поддержку «Дизайна». Правильно?

— Абсолютно… И что в таких случаях принято делать с кидальщиком? По законам бизнеса?

Из серого двойник стал зеленоватым, вроде покрылся плесенью. Сказалось колоссальное напряжение на уровне гипофиза. Огни в глазах потухли, уходил накал. Обреченно, тихо пробормотал:

— Давить гнидяру, как таракана. Мочить в сортире. После этого последнего усилия блаженно откинулся на спину и через секунду захрапел.

Сидоркин остался доволен экзаменом. Только уточнил:

— Вот эта его лексика… Вы уверены, Анатолий Викторович, что она… соответствует?

— Именно так они общаются между собой, — успокоил Иванцов. — Не сомневайтесь, Антон, доводилось наблюдать. Все органично. Естественно, с добавлением матерка… Нет, вы скажите, каков все-таки молодец! За два дня из ничего, из маленького росточка, развился до оптимального состояния рыночника.

— Гениально! — отозвалась Надин.

Кличка у него была Дуремар. Звали Филимоном Сергеевичем. Кроме того, в определенных кругах он был известен под прозвищем Тихая Смерть и по имени Магомай. Человек неизвестного происхождения, неопределенного возраста и невыразительной внешности, но все же не европеец и не славянин, а, скорее, южанин, может быть, с примесью итальянской или албанской крови. Даже для нынешней, обновленной под Америку, обретшей наконец, по словам президента, твердые моральные принципы Москвы его явление было чрезмерным, внушающим трепет.

Ганюшкину порекомендовали его побратимы из кавказской диаспоры, и он пригласил его к себе из человеческого любопытства. У Дуремара была безупречная репутация. Он не то чтобы не знал осечек, но (так уверяли) достиг наивысшего совершенства в своем ремесле. Дважды приговоренный к высшей мере и оба раза казненный, он сидел перед Ганюшкиным в офисе на Ленинском проспекте и забавно посверкивал круглыми, как у кролика, глазенками. Хозяин предложил на выбор вино, коньяк, водку, но необычный гость согласился лишь на чашечку кофе. Объяснил так:

— Когда есть большой заказ, господин хороший, я вообще не пью и не ем. Говею. Из уважения к клиентам. Они это ценят.

— Заказ приличный, — подтвердил Ганюшкин. — Сразу на три персоны.

— Будут какие-нибудь особые пожелания?

— Что имеете в виду, дорогой Магомай?

— Как же… Некоторые предпочитают несчастный случай. Либо наоборот, чтобы побольше шуму. Очередность, опять же. Аспектов много, все влияет на цену.

"Черт побери! — с умилением подумал Ганюшкин. — Да это же философ". Сталкиваясь с детскими глазенками необыкновенного существа, он испытывал мистическое чувство тайного родства. И уже прикидывал, не плюнуть ли на этот гребаный заказ (в конце концов Могильный сам справится, хотя вторичный прокол со старлеем заставлял всерьез задуматься о соответствии старика занимаемой должности) и не отдать ли команду, чтобы киллера повязали на выходе из офиса и сразу отправили в хоспис. Коллекция тамошних типов пополнится замечательным экземпляром… И в то же время что-то подсказывало Ганюшкину, что этого не следует делать. Во всяком случае, так демонстративно. Кроме родства, он ощущал повышенную опасность, как возле заряженного трансформатора с потрескивающими батареями.

— Очередность — это, пожалуй… Сперва чекиста в больничке доделай. После — майора. Но того еще надо найти. Мои службы совсем перестали мух ловить.

— Могильный? — живо вскинулся Дуремар.

— Знаете его?

— Генерала можно объединить с майором. С небольшой переплатой.

Ганюшкин усмехнулся:

— Значит, пересеклись пути-дорожки? Ах, Филимон Сергеевич, а вы, я вижу, горячий человек. Обид не забываете.

Киллер шутливого тона не принял.

— Личная обида ни при чем, — пояснил с серьезной миной. — Важно соответствие вещей. Ваш генерал. Гай Карлович, однажды нарушил хрупкое равновесие, которое удерживало меня в мире. Это было давно. Я был мальчиком, увлекающимся, чистым. Изнасиловал девочку, в которую влюбился. Сегодня это пустяк, а в те времена считалось преступлением. Могильный упек меня в тюрьму, хотя я пытался объяснить ему, что он поступает не правильно. Нельзя разрушать гармонию чужой души из-за служебного рвения. Из тюрьмы я вышел другим человеком. Что-то во мне перегорело. Я перестал писать стихи.

— Это когда Борис Борисыч служил в Пензе? — Давненько Ганюшкин не получал такого удовольствия от разговора — где же ты раньше был, Дуремар?

— Точно так… Возглавлял райотдел. Таким образом, мы с ним отчасти земляки.

— Почему отчасти?

— По материнской линии. Батюшка у меня неземного происхождения. Разве вам неизвестно?

— Неизвестно, но я догадывался, — Гай Карлович свирепо крутанул носярой, отчего у киллера-философа ответно взметнулась кверху тонкая рыжая бровка. — Извините за нескромный вопрос, милейший Магомай, но зачем вам понадобился заказ на генерала? Ведь это, я понимаю, дело чести. Семейное дело.

Киллер улыбнулся покровительственно, и это тоже было приятно Ганюшкину.

— Моя работа, уважаемый Гай Карлович, требует полного самопогружения, отказа от многих вредных привычек. В том числе от мелких человеческих страстишек. Контракт — это одно, эмоция — другое. Нельзя путать божий дар с яичницей… Кстати, Гай Карлович, двух людишек вы обрисовали, а третий кто?

Магнат уже не сомневался, что встретил человека новой формации, человека из светлого россиянского будущего, причем, трогательная подробность, он явственно чувствовал встречное влечение.

Третий, кого он хотел предложить, был мелкопоместный украинский банкир Лева Жук, который недавно явился в Москву неизвестно зачем и вдруг взял и напакостил Ганюшкину. Шустряком оказался. В Московском правительстве у него нашелся родич, законсервированный еще с партийных времен, с его помощью Жук нагло въехал на чужую территорию и как-то ловко перехватил пару крупных строительных подрядов у «Дизайна». Ганюшкин через адвоката сделал наглецу официальное уведомление: дескать, денежки положи, где взял, а сам убирайся на свой Крещатик, чтобы духу твоего здесь не было. В ответ зарвавшийся банкирчик прислал по факсу издевательскую депешу, где переврал известную шутку президента о равенстве всех россиян перед законом. Ганюшкин понял, что имеет дело с финансовым отморозком (их в россиянском бизнесе — как вшей в тифозном бараке), поэтому решил, раз уж подвернулся случай, слить и его заодно.

Дуремар принял информацию благосклонно. Достал калькулятор, пощелкал перед носом Гая Карловича и назвал цену: за все про все пятьдесят штук зеленых. И добавил:

— Половину хотелось бы авансом, уважаемый. Ганюшкина цена не огорчила, он согласился бы на более крупный гонорар ради знаменитого знакомства, но в соответствии с обязательным ритуалом возразил:

— Не много ли, дорогой Филимон Сергеевич?

Киллер убрал калькулятор, допил остывший кофе. В детских глазах на мгновение блеснуло адское пламя, и Ганюшкин инстинктивно протянул ладони, чтобы погреться.

— В принципе я не торгуюсь, — сказал Дуремар. — Но из уважения к вам… Понимая сомнения… Действительно, товар бросовый: два мента, банкир… Но ведь энергоносители подорожали, Гай Карлович. Впрочем, хотите дешевле…

С обиженным лицом он начал подниматься, и Ганюшкин поспешил его успокоить:

— Ну что вы, Филимон… Это уж я так, к слову. Тем более, насколько я знаю, твердой таксы на эти услуги вообще не существует.

— Почему же… Такса есть на все.

— Неужели? — Ганюшкин заинтересовался, — И сколько же, к примеру, стоит моя голова? В порядке шутки.

— По рангу члена правительства, — охотно просветил киллер. — Где-то в пределах четвертака. В зависимости от дополнительных условий. Но не больше.

— Как? — не понял Ганюшкин. — Дешевле ментовских?

— Скидка за престижность. У нас черная работа дороже. Профессиональный парадокс. По согласованию с мэрией.

— Как с мэрией? Вы разве теперь официально работаете?