Гражданин тьмы - Страница 66

Могильный не знал, какого ответа ждет работодатель, да и весь разговор был скучный, необязательный. При чем тут пугало чекистское? Какая Калифорния? Вся сцена фальшивая насквозь. Как всегда, Ганюшкин недоговаривал главного, потому что это главное было вне сторожевой, а в сущности лакейской компетентности генерала. Уязвленный презрительным тоном, он все же попробовал приоткрыть завесу, сунуть нос туда, куда его не пускали.

— Еще день-два — и возьмем негодяя. Никуда не денется, — примирительно пробасил. — Признаюсь, вчера вышла досадная накладка, спугнули… Теперь он настороже. Но вы, Гай Карлович, справедливо заметили: в Москве спрятаться негде, это наш город. Мне другое непонятно: почему такая нервозность, спешка? Какой-то майор, парочка психов — какая от них угроза? То есть какая разница, сегодня мы их накроем или завтра?

Носяра у Ганюшкина от изумления вздернулся вверх, что противоречило законам человеческой природы, но не удивило генерала. За неполные пять лет общения с необыкновенным существом он и не такого нагляделся.

— О чем ты, Борис? — тихо осведомился Ганюшкин. — О чем сейчас спросил?

Могильный смутился, но не утратил присутствия духа.

— У сыска свои законы. Вслепую работать трудно. Хорошо, когда общая картина понятная. Мотивы, связи, причины — вся цепочка. Мне ваши секреты ни к чему. Гай Карлович, но логика поиска всегда проистекает из мотивов, преступления.

— Секреты, говоришь? Логика поиска?

Ганюшкин сдавленно хмыкнул, присел в кресло напротив генерала и доверительно положил руку ему на колено, чего Могильный страсть как не любил. В памяти сразу всплывали разговоры о нетрадиционной сексуальной ориентации хозяина, хотя очевидных подтверждений у него не было. Но не хотелось получить доказательства таким прямым путем. Замечал, не раз, увы, замечал лихой блеск в глазах Ганюшкина, когда тот таким образом, будто невзначай, теребил его массивное колено или прижимался ненароком. Скорее всего, просто озоровал, а там — чем черт не шутит… Не хотелось на старости лет оскоромиться.

— Хорошо, объясню, — продолжал Ганюшкин, будто не замечая, как напрягся генерал, — У вас, у сыщиков, своя логика, а у нас, у управленцев, — своя. Мы, дорогой Борис Борисыч, пришли в эту страну всерьез и надолго. Но, как верно подметил Владимир Ильич, взять власть намного легче, чем удержать. Если угодно, Боря, это политический вопрос. Да, два психа, профессор и девка, сами по себе пустое место и цена им грош. Включая и оборзевшего майора. Важно другое. Если кто-то покусится на святая святых, на частную собственность, и мы им спустим хоть один раз, то где гарантия, что они не посягнут на большее? Не возмечтают о новом переделе? Здесь не может быть никаких компромиссов. Вас самих, кажется, учили, суть не в наказании, а в том, что оно неотвратимо. Улавливаешь мысль, старина?

Могильный потянулся за рюмкой, на которую давно с вожделением поглядывал, и Гай Карлович убрал блудливую ручонку.

— Чего тут не уловить? Только я ведь про другое спросил. Отчего такая спешка? Какие для нее основания?

Ганюшкин нахмурился, сгонял носяру туда-сюда, словно принюхался к сквозняку.

— Нет, тебе, видно, не втолкуешь… Лучше доложи, какие меры приняты.

— Из Москвы не уйдут. По плану «Перехват» под контролем аэропорты, вокзалы, речной порт. Подключены диаспоры: кавказцы, вьетнамцы, китайцы… Вся милиция на ушах. Премию объявили за поимку. Долго они в норе не просидят, обязательно высунутся. Наш человек из ведомства майора постоянно на связи. Все, как говорится, схвачено. Не вижу причин для беспокойства.

— А больницы? Без больницы им не обойтись.

— Вам бы в органах работать, — похвалил Могильный. — Естественно, больницы тоже под присмотром. Разрешите уточнить одну деталь?

— Ну?

— Как я понимаю, продолжает действовать нулевой вариант?

На секунду Ганюшкин задумался.

— Пожалуй, с девкой помедлим. Она еще пригодится… А этот мусор… Эх, Борис, кабы ты знал, как иногда надоедает вся эта возня с букашками… Так хочется махнуть на все рукой — и улететь в иные края, где люди живут, а не звери. Но — нельзя. Никак нельзя. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Как вас одних оставить? Оглянуться не успеешь, опять всю страну засрете.

Встретились глазами, и, как обычно, генерал смущенно потупился.

Иванцов проспал беспробудно около трех суток. В сумеречном сне погружался в такие глубины, где разум практически отсутствовал, возможно, это была преисподняя. Там встречал существа, не имеющие внятных физиономий, с лопастями вместо конечностей, с тяжелым, прерывистым дыханием, как у умирающих, но с повышенной тягой к общению. Они окружали его, тискали, ласкали, щипали, нашептывали бессмысленные слова, от которых могло остановиться сердце, но не останавливалось.

В тех зловещих местах ему удалось повидаться и с детьми, с Оленькой и Виталиком, но свидание было слишком коротким и не доставило радости. Виталик был занят тем, что, сидя на бревне, отпиливал, перепиливал Оленьке ногу электрической пилой, а доченька хохотала, размахивала руками, разбрасывая снопы тяжелых искр, и, заметив отца, завопила в восторге: "Папа, папочка! Погляди, как забавно! Совсем крови нет".

Из преисподней его увела Мария Семеновна, драгоценная Манечка. Свежая и помолодевшая, подхватила его под руку, что-то по-птичьи закурлыкала — и они взметнулись к небесам, где открылись совсем иные картины. Посреди бескрайних зеленых полей паслись стада овечек, красивые девушки в пестрых одеждах водили струящиеся хороводы, звучала негромкая музыка, но тоска не покинула его и здесь. Иванцов понимал, что, как и преисподняя, это всего лишь мираж с противоположным знаком, посланный ему для какого-то вразумления. Он спросил у Манечки, что с ними происходит и не утомил ли ее перелет в иное измерение, на что она беззаботно ответила: "Ну что ты, голубчик Толенька, стоит ли беспокоиться? Здесь так хорошо… Мы давно умерли и все еще живые. Разве это не счастье?"

Иногда сновидения исчезали, на веки опускалась чернильная тьма, и это была, по всей видимости, самая кошмарная стадия клеточной муки. Он не мог понять, где находится и кто он такой, а каждая попытка открыть глаза сопровождалась судорожным сжатием костлявой лапы его собственной или неизвестно чьей груди.

Когда наконец проснулся в самом деле, то понял, что лежит на кровати в комнате. Где-то близко были слышны человеческие голоса, мужской и женский. Иванцов сразу все вспомнил и удивился тому, что былое сознание, надежно упрятанное в поджелудочной железе, сейчас, в момент пробуждения, освободилось и восторжествовало. Он словно обнаружил себя повернутым вспять, к тому времени, когда еще не был пациентом хосписа «Надежда». И тут же решил, что это не могло быть ничем иным, как какой-то новой, особенно изощренной иллюзией. И комната, а не палата с решеткой — всего лишь составная часть последовательно идущего процесса перевоплощения в иную сущность. Сейчас откроется дверь и появится Макела или кто-нибудь из тех, кто приставлен для наблюдения. Тоска стала ясной и светлой, как утро. Он попытался загнать неосторожно высунувшегося прежнего Иванцова обратно в кишки и, когда это не удалось, по-настоящему испугался. Позвал слабым голосом:

— Макела! Макелушка, ты где?

Никто не отозвался, и тогда Иванцов, стараясь не шуметь, слез с кровати и подошел к окну. Был вечер, смеркалось, и внизу вырисовывался мирный городской пейзаж: детская площадка, припаркованные машины, блестящие «мыльницы» — гаражи… Две мамы с колясками, пожилые женщины на скамейке… Чуть поодаль, в глубине скверика — кучка молодняка, парни и девчушки с пивными бутылками. Если это мираж, то до боли реальный. Он недоверчиво ощупал на себе одежду — не комбинезон и не байковая ночная рубаха, а подобие пижамы из коротких штаников и куртки.

Иванцов пошел на звук голосов — и очутился на обыкновенной кухне панельного дома. За чайным столом сидели двое: очень красивая, яркая блондинка с желтыми волосами и темноволосый, темноглазый молодой мужчина приличного вида. Мужчину Иванцов видел впервые, а блондинка знакомая. Когда-то он знал ее как Олину школьную подругу по имени, кажется, Надя Марютина, а недавно встречал ее в хосписе, где она подбивала его на разные безумные поступки вплоть до побега. Сидящая за столом девица была, по всей вероятности, ни той и ни другой, а неким промежуточным вариантом, имеющим сходство с обеими. Страшная путаница в голове помешала ему сосредоточиться, но он подумал, что волноваться не стоит: с минуты на минуту все разъяснится само собой и станет понятно, куда ведет очередная ступенька перевоплощения. От прежних видений нынешнее отличалось какой-то чрезмерно будничной обстановкой.