«Граждане, воздушная тревога!» - Страница 15

— Утренняя история была интереснее.

— Тоже вранье.

— А зачем?

— Жить скучно, гражданин следователь, вот и хочется порой пошутить.

— Шуточки-то у вас со смыслом. Ну, допустим, что Вадбальский — это вранье, хотя и очень круто заверченное. Но Михельс — не шуточка. Немецкий шпион ваш Михельс, а вы еще признались в том, что стали его агентом.

— Разве признался?

— Мне же врать незачем.

— Слыхал где-то эту побасенку, ну и поднес ее вам, как соус «пикан». А про шпиона — тоже болтовня. Вам, чекистам, только про шпионов и сочинять.

— Рация у него есть?

— Чего?

— Переносный радиопередатчик.

— С новостями техники не знаком. Про отмычку могу.

Я решил перейти к серьезной атаке.

— Кстати, под тем, что вы рассказали о Михельсе, ваша подпись есть.

— И под протоколом, который вы сейчас напишете, моя подпись тоже будет… Задумался, зачем друзей будоражить? Решил правду говорить.

— Так вы же утром ее сказали.

— Не-е. То вранье было классическое.

— Ну что ж, посидите еще в одиночестве, придумаете новенькое.

На прощание он мне подмигнул: все еще полагаешь, мол, что со мной справишься?

Сегодня по милости Югова смог ночевать дома. Ох и смеялся же он, когда рассказал я ему о вторичном допросе Князя.

— Вот тебе, мил друг, и «княжеские» шалости. Чего же ему бояться, когда дружок его на свободе. Мы так ничего и не докажем, пока щуку покрупнее не выловим. Поезжай-ка завтра с утра на ремонтный завод и пощупай там. Вдруг да обнаружишь связного. Уже несколько дней, вернее, ночей молчит Михельс, если только радист — это он…

Я понимал, конечно, что Югов имел право смеяться, когда я ему о допросе рассказывал. Тут хоть головой о стенку бейся, а Невядомского не «расколешь». Фантазия у него богатая, и время для нее есть. А ведь мне протоколы, а не детективы писать. Ну и пришлось идти к себе на Кузнецкий. Холодно там, хорошо еще, что Клячкин вторым тулупом обзавелся: есть что на ночь занять. А может быть, и дровишки у кого есть, чтобы выкупаться. Колонка-то у нас дровяная, не газовая.

Ну вот и пришел домой, и махры принес для друзей-курильщиков. Набросились, понятно… Собрались в передней, свернули козьи ножки.

— Есть новости?

— Что-то застопорились у нас дела.

— Есть малость. Только у наших солдат еще один союзник есть. Хорошо помогает, лучше англичан с американцами.

— Ты о ком?

— О морозе. Говорят, еще хлеще будет.

— То-то у нас сейчас на полушубки заказы.

— Сысоева хоть поймали?

— Ловим.

И в это время зазвонил телефон. Клячкин трубку снял, послушал, протянул ее мне:

— Тебя…

— Слушаю, — сказал я и услыхал смешок Югова.

— Хорошо слушаешь?.. Лады. Кончай ночевать, быстро — в управление.

— Что-то случилось?

— Случилось. Давай поскорее…

Не вышло дома ночевать. Размечтался…

Оказалось, что радисты сумели поймать пеленг, а Безруков, на счастье, был в одном из передвижных радиопеленгаторов. Везение, конечно… Но ему еще больше повезло в том, что до запеленгованного объекта ехать было три минуты ровно. С арбатского двора, из-за мусорных баков передача велась. Двое их там было. Одному удалось уйти, второго Паша ранил.

Из управления отправились в тюремный госпиталь.

Накинув на плечи белые больничные халаты, мы с Юговым и Безруковым идем сначала в кабинет главврача. Фамилия Рольного Бук — так в паспорте значится. Мы прежде всего справляемся, можно ли с ним сейчас разговаривать. Оказывается, можно. Больной ранен в правую ногу, но кость не тронута.

Сейчас Бук сидит в кресле, листая только что вышедший номер «Огонька». Никакого удивления при нашем появлении он не проявляет.

— Откуда вы родом? — начал допрос Югов.

— Из бывшей республики немцев Поволжья, — четко произнося каждую букву, отвечает Бук.

— А каким образом очутились в Москве?

— Был призван в Красную Армию, дезертировал с целью действовать по заданию абвера.

— Что значит «действовать по заданию абвера»?

— Я радист. До войны работал в Саратове в радиомастерской, в штабе дивизии тоже действовал как радист. В Москве у меня была явка к резиденту.

— Имя и фамилия резидента?

— Отто Михельс.

— Это он был с вами во дворе?

— Да. Только, как я понял, ему удалось уйти?..

Югов не отвечает, да Бук и не ждет ответа: сам все видел. До сих пор он говорил правду.

А Югов уже спрашивал:

— Где вы получили эту явку?

— Под Наро-Фоминском. Мне дал ее тоже агент абвера Макс Зингер, работник штаба той же дивизии.

— Расскажите подробнее.

— Подробнее не могу: не знаю. Зингер — где-нибудь в дивизии или бежал. Михельс действует здесь, в Москве.

— Адрес явки?

— Большая Молчановка, двадцать три. Только едва ли вы там сейчас кого-нибудь найдете. Если провалена явка, то резидент тотчас же находит другую.

— В такой же квартире жили и вы? — собирал по крохам свою информацию Югов.

— Да, там же поместил он и меня…

Я слушаю агента и все более убеждаюсь, что он заваливает абверовца с откровенным удовольствием. Может быть, потому, что его бросили раненного, даже не оглянувшись. Несомненно, что он решил смягчить свою участь. Даже оправдаться пытался.

— Ни одного русского я не убил, да у меня и оружия не было. Передавал радиошифровки, и все. А вы не скажете, будут ли меня судить?

— Обязательно будут, — согласился Югов.

— Значит, прямо в Сибирь?

— Это уж как трибунал решит. А может быть, и здесь останетесь. Подождем, когда Михельса изловят. Для разоблачения его понадобитесь.

Допрос еще продолжался, когда меня позвали к телефону. Звонил Стрельцов. Ничего не объясняя, просил приехать.

На Петровку я пошел пешком. От нас это недалеко. Не видно ни очередей у магазинов, уже и следа не осталось от той спешки, беготни, распродажи вещей прямо на тротуарах и той напряженности, в атмосфере которой жила Москва во время эвакуации. Уже никто не спрашивал, выдержит ли город прорыв вражеских танков.

У Стрельцова я застал в кабинете облаченного в чистенький ватник Смирного, уже подписывающего протокол допроса, по-видимому законченного.

— Поздно приходишь, — недовольно проговорил Стрельцов, — машину, что ли, не мог взять? Знал ведь, если Стрельцов звонит, то не зря, а по делу. Теперь можешь сам допрашивать. Кое-что о связях с Михельсом, которого вы никак поймать не можете. Садись прямо на мое место и записывай, если он что-нибудь новое для вас скажет. Наш допрос мы уже провели.

— Значит, еще протокол подписывать? — неохотно протянул Смирный.

Я усмехнулся, подумав, что для меня тоже не сладко раскапывать чужой мусор.

— Придется.

— О Михельсе, что ли?

— О нем, — кивнул я утвердительно.

— Не хотелось мне раньше его выдавать, но ведь своя рубаха малость поближе к телу.

— Полбанды вашей немецкий шпион купил, — сказал я.

— Троих он купил, тех, что вашему ведомству передали. А я отказался. Ей-богу, не могу на мокрые дела отзываться.

— Значит, все-таки знали, что он из абвера?

Смирный пожевал губами, потом сплюнул в пепельницу. Явно не радовал его наш разговор. Я, признаться, даже не понимал его верности воровскому долгу.

— Знать-то знал. Но не идти же мне стучать. Кто тебе помогает — не капай на того. Ведь это он нам адрес магазина дал, даже сказал, кто вахтером будет. Правда, засыпались мы в этом магазине, но Михельс ни при чем. Не он выдал.

— А когда познакомились с Михельсом? — спросил я.

— В самом начале войны, в ресторане «Москва». Невядомский туда тоже ходил, он меня и свел с Михельсом. Мы, говорит, хорошо платим. Но если по правде, не из-за войны я отказался. Не моя война, и на фронт не хочу. Нам и без войны работы хватит. Отказался я из принципа.

— Какого?

— Мокрых дел не люблю. За них слишком большие сроки дают. Да и в этом деле, которое уголовка раскрыла, никого не убил, хотя и стрелял. Лучше сказать, отстреливался. Очень уж не хотелось влипнуть.