Говорит седьмой этаж - Страница 12

«Спрашивай что хочешь — все равно не ответим!» Вот и все, о чем мы хотели побеседовать. А сейчас слушайте концерт! Мы начинаем со старинных вальсов, которые так любят все пенсионеры…

— Кто он? Кто этот корреспондент? — бушевала на кухне «мадам Жери-внучка».Я найду его! Я его разоблачу!..

Ленька заперся в комнате. Но и туда долетали крики и угрозы Калерии Гавриловны:

— Это же безобразие! Я вовсе не собираюсь лезть на чердак и беседовать оттуда о хороших манерах! Французский язык!.. Пусть они сначала по-русски научатся разговаривать! А сарай? Да никогда в жизни! Никогда в жизни я не выброшу свои дрова, которые хранились столько лет, которые мне так дороги!

Ни за что на свете!..

Понимаешь ли, — жаловалась она по телефону своей приятельнице. — Это же настоящее издевательство! Насмешка! Они говорили обо мне в передаче для пенсионеров. Что, интересно, они хотели этим сказать? Что мне уже пятьдесят пять лет? Или что я приближаюсь к пенсионному возрасту? Что общего у меня с пенсионерами, что?! Я, видишь ли, согласилась освободить сарай! По каким-то там непроверенным данным! Пусть они проверят эти данные! Ну конечно… Ты совершенно права, просто из принципа! Никогда не освобожу, никогда!

Получив поддержку своей приятельницы, Калерия Гавриловна вновь зашумела в одиночестве на кухне. Крик ее был прерван появлением шофера Васи Кругляшкина.

Шофер Вася вошел на кухню в своем рабочем комбинезоне, с засученными рукавами, с мылом и полотенцем в руках.

— Вот именно: их надо научить хорошим манерам! — зло отчеканила «мадам Жери-внучка». — И я пойду в домоуправление! Пусть они заставят замолчать всех этих чердачных корреспондентов! Каждый день концерты для пенсионеров!

Просто решили уморить старых людей: спать невозможно, отдохнуть невозможно!

И эти возмутительные сообщения!

— Какие сообщения? — удивленно, непонимающе заморгал глазами Вася. — Вас же на весь дом прославили! Такие хорошие дела вы придумали — ну, просто не ожидал!

— Вы еще многого от меня не ожидаете! — решительно воскликнула Калерия Гавриловна. — В домоуправление! Я от них потребую! Они обязаны охранять своих жильцов от произвола…

С этими словами Калерия Гавриловна выбежала на площадку парадной лестницы.

Вася Кругляшкин подошел к Ленькиной двери:

— Выходи, Леонид! Не бойся! Ленька с опаской выглянул в коридор.

— Это ты ловко придумал! — похвалил его Вася. — Начал, значит, ее перевоспитывать? — Вася вздохнул: — Только что из этого получится? Видел, как взвилась?

— Не видел, но слышал. Через дверь. …Соседка из десятой квартиры вынимала газеты из почтового ящика.

Увидев Калерию Гавриловну, она всплеснула руками:

— Я так рада! Так рада! У моей Верочки по французскому языку одни тройки.

Хотела репетитора пригласить. А теперь вы поможете ей, дорогая Калерия Гавриловна! Прямо по радио. Это так замечательно! И бесплатно! Вы многим поможете…

— Да, я им всем помогу! — впопыхах проговорила «Жери-внучка» и ринулась вниз.

Но на втором этаже ее задержала чета пенсионеров. Они всегда ходили вместе и даже говорить умудрялись как-то вместо, в один голос.

— Прекра-асно! Просто прекра-асно! — дуэтом запели старые супруги. — Спасибо за всех наших внуков и внучек! Спасибо!..

— Пожалуйста! На здоровье…— несколько растерявшись и уже без прежней злости проговорила Калерия Гавриловна. И побежала дальше.

На первом этаже ее встретила уборщица, с ведром и тряпкой в руках. От этой суровой женщины все жильцы дома уже много лет слышали лишь одно:

«Ноги надо вытирать! Дома небось вытираете!..» Но сейчас она оказалась очень многословной:

— Вот научите, научите их хорошим манерам, Калерия Гавриловна! Тогда небось будут ноги в парадном вытирать. И на стенах писать не будут свои имена… И другие всякие вещи! Научите их, научите!

— Я их научу! И проучу! — на ходу бросила Калерия Гавриловна, выбегая на улицу.

Домоуправление находилось во дворе, в полуподвале. Вылетев во двор, Калерия Гавриловна остановилась. Дорогу ей преградила целая группа пенсионеров, которые только что, сидя на лавочке под деревянным столбом, слушали радиопередачу. Все стали поздравлять Калерию Гавриловну и даже пожимать ей руки:

— Хорошо, хорошо придумали! Очень благородно! Очень!

Решили, значит, подарить свои знания подрастающему поколению? Вот если бы все жильцы так поступали! Это для всех нас— пример! И сарай, значит, решили освободить? Правильно! Открыли простор детской инициативе и самодеятельности!

— Да-да… Решила подарить… И открыть простор…— пролепетала Калерия Гавриловна, растерянно отвечая на приветствия и рукопожатия.

— Ну, не будем, не будем вас задерживать… Примите еще раз!..

Бегом спустившись в полуподвал, Калерия Гавриловна решительно распахнула дверь домоуправления и прямо с порога воскликнула:

— Слыхали? Я возвращаюсь на воспитательную работу!

— Слыхали! А как же, слыхали! — ответил управдом, облокотившись на кипу справок и паспортов. — Этот «седьмой этаж» всех нас того… К делу приставил! Хочу даже сегодня сам лично по ихнему радио выступить и благодарность объявить: все стены в подъезде, представьте себе, в порядок привели! Ничего не скажешь: молодцы! И насчет сарая вы правильно решили, товарищ Клепальская!

— Да, решила! Если детям надо — пожалуйста! Мне не жалко!

ЛиНЬКИНА ПРЕМИЯ Тетя Полли, как известно, заставила Тома Сойера красить забор как раз в день субботнего отдыха. И именно в тот далекий день Том «открыл великий закон», который звучит так:

«…для того чтобы мальчику или взрослому захотелось чего-нибудь, нужно только одно — чтобы этого было нелегко добиться». Ленька не очень твердо помнил законы физики, которые он проходил в школе, но закон Тома Сойера знал наизусть.

Получилось так, что мастерская «Что сломалось — все починим!» назначила первый пробный ремонт парадного в первом подъезде как раз на воскресенье, то есть, как и тетя Полли, на день отдыха. А еще накануне Ленька узнал, что в воскресенье только на одном-единственном девятичасовом сеансе идет новая детская картина, о которой девчонки во дворе говорили: «Бесподобная!..» Еще накануне Ленька купил билет. Он решил, что если начать работу в восемь утра, то к девяти вполне можно освободиться.

Мастерская «Что сломалось— все починим!» старательно подготовилась к тому, чтобы уничтожить во всех парадных дома написанные на стенах «имена и другие всякие неприличности», как выразился дворник дядя Семен. Целые десять дней будущие маляры обучались у самого настоящего маляра, жившего в квартире номер шестьдесят один. В стройконторе, что была недалеко от дома, с трудом выпросили на время кисти и стремянки. Достали известь и краски… Итак, все было готово!

Решили начать с первого подъезда, с того самого, в котором жил Ленька. По предложению Тихой Тани каждый должен был работать на своем этаже, чтобы прежде всего уничтожить свои собственные художества. Особенно Тане хотелось, чтобы Ленька повозился со стеной своего этажа, потому что именно на этой самой стене года три назад он нарисовал уродца с косичками и подписал: «Танька — дура!» Ровно в восемь утра Ленька установил стремянку, подтащил ведро с известью и кистью и приступил к делу. Он припомнил все советы, которые давал настоящий маляр из шестьдесят первой квартиры. Но Тихая Таня и здесь проявила вредность характера: она никак не хотела исчезать со стены. Ленька наложил на нее уже несколько слоев извести, а косички и вытаращенные глаза, чуть побледневшие, все смотрели и смотрели на него.

Ленька трижды вынимал из кармана куртки узкий синий билетик, любовно разглядывал его — и трижды убеждался, что начало сеанса именно в девять часов утра, а не в десять и даже не в девять тридцать, как хотелось бы Леньке. Времени до девяти оставалось все меньше и меньше. Что было делать?

Тут-то Ленька и вспомнил знаменитый закон Тома Сойера. Вообще он часто обращался за советами к знаменитому озорнику, выдумщику и фантазеру. И сейчас тоже решил воспользоваться его примером. Ленька вспомнил, как Том Сойер заставил-таки своих приятелей красить забор, сделав вид, что ему самому это дело очень по душе и что права на такую почетную работу нелегко добиться.