Говорит космос - Страница 11
У Кострова записано, когда они приняли первую передачу на волне двадцать один сантиметр. Впервые она была зарегистрирована пятого апреля. Прием ее прекратился из-за сильных помех двадцать девятого апреля. Все это время совершенствовалась аппаратура. Когда наконец удалось сконструировать более чувствительную антенну, заметно уменьшились и помехи. Однако вплоть до первого июня принять ничего не удалось.
С первого по тридцатое июня прием велся вполне удовлетворительно, и все время на волне двадцать один сантиметр. Длина волны переменилась только тридцатого, и вот уже четвертый день прием ведется на двадцати сантиметрах. Сколько продлится этот период, неизвестно, но от продолжительности его зависит многое. Кострову кажется даже, что это вообще решит всю проблему.
Очень скоро, однако, приходится отказаться от такой утешительной мысли. Разве есть какая-нибудь гарантия, что передаваемые цифры космического кода состоят из точно чередующихся нолей и единиц? Могут ведь быть и такие, в которых ноли и единицы не чередуются, а повторяются. Число двенадцать, например, состоит в бинарной системе счисления из двух единиц и двух нолей (1100). Зато, если передача на волне двадцать сантиметров продлится половину того времени, какое велась на волне двадцать один сантиметр, станет очевидным, что в первом случае переданы две единицы, а во втором - только один ноль. Для того чтобы уточнить это, необходимо время.
Время... Как часто проносится оно незаметно и как тянется всякий раз, когда хочется его поторопить. Попробуй-ка дождись спокойно, когда пройдут наконец эти десять дней, которые могут решить загадку космической передачи...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Проходит еще одна неделя, а прием космического радиоизлучения на волне двадцать сантиметров по-прежнему устойчив.
- Сколько мы уже принимаем на этой волне? - спрашивает Костров Сергея Рогова, будто сам этого не помнит; просто ему все кажется, что он сбился со счета.
- Одиннадцатые сутки, Алексей Дмитриевич, - угрюмо отвечает Рогов. Он самый молодой из научных работников обсерватории, и ему особенно не терпится получить хоть какой-нибудь результат. - Если на этой волне передается столько же знаков, сколько и на предыдущей, то через четыре дня все выяснится.
- В том случае, конечно, если за этим последует пауза, по длительности которой можно будет определить продолжительность передачи сигнала. Боюсь, что это может оказаться не таким уж простым делом, - с невольным вздохом произносит Галина, всматриваясь в змеящуюся линию на экране осциллографа.
Костров задумчиво смотрит на русоволосого, голубоглазого Рогова. Нравится ему этот юноша, простой, трудолюбивый, неутомимый. Сутками без отдыха может он дежурить в аппаратной, наивно опасаясь, что стоит только ему хоть на секунду отойти от осциллографа, как придет именно тот сигнал, с помощью которого тотчас же будет разгадана тайна космической радиопередачи...
- Ну, а что там у наших коллег? - спрашивает Галину Костров, имея в виду группу Климова.
- Срочно осваивают новую антенну. Возлагают на нее большие надежды. Басов все торопит их, боится, что, пока они будут осваивать новую технику, американцы смогут наладить двустороннюю связь с альфой Кобры.
- А у американцев как?
- Их тоже лихорадит.
- По поводу интервью Басова шумят еще?
- Шумят, но сенсация эта заметно выдыхается. Вечером к Кострову заходит Басов. (Все эти дни он вел себя так, будто между ними ничего не произошло.) Интересуется, как идут дела. Алексей без особого энтузиазма рассказывает ему о том, что достигнуто и на что он надеется. Чувствуется, однако, что Басова все это не очень вдохновляет.
- В общем, история, значит, довольно длинная. Не на один месяц, во всяком случае, - не скрывая разочарования, заключает он. - А ведь о нас черт знает что за границей пишут. Нужно, значит, поторапливаться. Все надежды возлагаю теперь только на альфу Кобры. Думаю, что с помощью нового телескопа нам удастся основательно "прослушать" ее. Так что уж ты не обижайся, что я тебе не смогу большого внимания уделять. У нас теперь как на фронте: все внимание в направлении главного удара. А главный удар мы нанесем по альфе Кобры.
И он торопливо уходит в сторону радиотелескопа Климова.
В последнее время все чаще навещает группу Кострова комендант Пархомчук.
- Вы на меня не обижайтесь, что я не сдержал обещания, смущенно говорит он Кострову.
- Какого обещания? - не понимает Костров.
- А насчет "терний и звезд".
- Пэр аспэра ад астра, - смеясь, поясняет Галина. - Это он хотел такую клумбу перед нашей антенной разбить.
- Вот именно, - виновато улыбается Пархомчук. - Велено вообще латынью больше не баловаться.
- Это в связи с оставлением надежды всяким, посягающим на нашу служебную машину? - усмехается Костров.
- Да, из-за этого самого "Ляшьятэ оньи спэранца..." - угрюмо кивает комендант. - Это, конечно, не совсем латынь, но я и чистокровную латынь знаю. Не легко мне, однако. Не в силах я за сменой лидеров Михаила Ивановича поспевать. Никогда не знаешь, на кого ориентироваться. На вас-то я по личному, сердечному, так сказать, влечению, невзирая на указания начальства. А вот другие мне не всегда ясны.
...Последний день перед четырнадцатым июля тянется особенно долго. Костров места себе не находит. А ночью остается дежурить в аппаратной, хотя очередь Рогова. Не обращая внимания на протесты Сергея, он занимает свой пост.
Тонкий электронный лучик вот уже несколько часов подряд однообразно вычерчивает на экране осциллографа все одну и ту же зубчатую линию.
Устав наблюдать за нею, Алексей выходит к радиотелескопу. Долго стоит под его огромной параболической чашей. Небо над его головой сияет всеми драгоценностями летних созвездий. В южной стороне красуется "треугольник", образованный Денебом, Вегой и Альтаиром. Выше их - Геркулес. А оранжевый Арктур уже склоняется к закату. Восходят на востоке звезды Пегаса и Андромеды. А вот и Фоцис - еле заметная желтая песчинка. Он не спеша взбирается к зениту. Неотступно следует за ним рефлектор радиотелескопа, процеживая его радиоизлучения сквозь гигантское сито своего ажурного зеркала.