Говардс-Энд - Страница 39

Мистер Уилкокс лично встретил ее на вокзале Ватерлоо. Она сразу заметила, что он не такой, как обычно. Прежде всего он обижался на каждое слово.

— Ужасно мило с вашей стороны, — начала она, — но, боюсь, ничего не получится. Дом был построен не для семейства Шлегелей.

— Что? Вы приехали с намерением отказаться?

— Не совсем так.

— Не совсем так? В таком случае едем.

Она остановилась полюбоваться автомобилем. Он был совсем новый и еще красивее, чем тот пурпурный гигант, который вез тетю Джули к разразившейся три года назад катастрофе.

— По-моему, он очень хорош, — сказала она. — Как вы его находите, Крейн?

— Пойдемте, пора, — сказал хозяин автомобиля. — Откуда, Бог мой, вы узнали, что моего шофера зовут Крейн?

— Да я ведь знакома с Крейном: однажды он возил нас с Иви. Я знаю, что у вас есть горничная по имени Мильтон. Я вообще знаю много всякой всячины.

— Иви! — откликнулся он обиженным тоном. — Вы ее не увидите. Ушла куда-то с Кахиллом. Ничего хорошего, скажу я вам, все время быть одному. Целый день работаю — работы и в самом деле невпроворот, — а когда прихожу вечером домой, признаюсь вам, мне так тошно.

— Как ни нелепо это звучит, мне тоже одиноко, — ответила Маргарет. — Тяжело покидать свой старый дом. Я почти ничего не помню, что было до Уикем-плейс, а Хелен и Тибби в нем родились. Хелен говорит…

— Вы тоже чувствуете себя одиноко?

— Ужасно. Привет, парламентарии, вот вы и вернулись!

Мистер Уилкокс взглянул на здание парламента с презрением. Более серьезные рычаги власти находились совсем в другом месте.

— Да, опять разглагольствуют, — сказал он. — Но вы говорили…

— Про мебель, но это не столь важно. Хелен утверждает, что одна лишь мебель остается, а дома и люди погибают, и что в конце концов мир станет пустыней, заваленной стульями и диванами — вы только представьте! — которые перекатываются в бесконечном пространстве и на них даже некому присесть.

— Ваша сестрица — мастер пошутить.

— По поводу Дьюси-стрит она говорит «да», а брат — «нет». Уверяю вас, мистер Уилкокс, помогать нам — дело нелегкое.

— Вы не такая уж непрактичная, какой хотите казаться. Меня не проведешь.

Маргарет рассмеялась. Но она была именно такая уж непрактичная. Не умела сосредоточиться на деталях. Парламентарии, Темза, молчаливый шофер вмешивались в процесс поисков жилья и требовали ее реакции или комментария. Невозможно видеть современную жизнь в ее непрерывном течении и одновременно всю целиком, а Маргарет предпочитала видеть всю целиком. Мистер Уилкокс, напротив, замечал лишь непрерывное течение жизни. Он никогда не отвлекался на таинственное или частное. Темза могла бежать вспять, шофер мог скрывать под нездоровой кожей свои чувства и философию. Но они знали свое дело, а он знал свое.

И все же ей нравилось быть с ним. Она видела в нем не упрек, а стимул, отрицание мрачной тоски. Будучи на двадцать лет старше, он сохранил дар, который она, как ей казалось, уже утратила — не ту творческую силу, что присуща юности, но ее самоуверенность и оптимизм. Он точно знал, что наш мир — очень приятное место. У него был прекрасный цвет лица; волосы поседели, но не поредели; густые усы и глаза, которые Хелен сравнила с конфетами «Коньячные шарики», были так соблазнительно опасны — и не важно, смотрели они на трущобы или на звезды. Когда-нибудь, лет через тысячу, этот тип людей, быть может, и не будет востребован. Но сейчас те, кто считают себя выше их — хотя, возможно, они и вправду выше, — все-таки должны воздать им по заслугам.

— Во всяком случае, вы быстро откликнулись на мою телеграмму, — заметил он.

— О, я все-таки способна понять, когда мне предлагают что-то хорошее.

— Я рад, что вы не презираете прелести этого мира.

— Боже мой, нет, конечно! Это делают только идиоты или формалисты.

— Рад, очень рад, — повторил он, неожиданно смягчившись и обернувшись к ней, словно ее замечание доставило ему удовольствие. — У тех, кто претендует на звание интеллектуалов, слишком много ханжеского нытья. Я рад, что в вас этого нет. Самоотречение хорошо как средство укрепления характера. Но я не выношу людей, пренебрежительно отзывающихся о радостях жизни. Обычно они преследуют корыстные цели. А вы как относитесь к таким людям?

— Радости жизни бывают двух видов, — сказала Маргарет, тщательно подбирая слова. — Те, что мы можем разделить с другими: например огонь, погода или музыка, — и те, что не можем, — например еда. Все зависит от того, о чем идет речь.

— Я, конечно, имею в виду разумные радости. Мне не хотелось бы думать, что вы…

Он склонился к ней, фраза осталась недоговоренной. Маргарет совсем перестала соображать, и в голове у нее все завертелось, как огонь в маяке. Он ее не поцеловал, потому что было половина первого и машина проезжала мимо конюшен Букингемского дворца. Но атмосфера была так насыщена чувствами, что люди на улице, казалось, существовали лишь в воображении Маргарет, и она удивилась, что Крейн этого не понял и не свернул. Хоть она и чувствовала себя идиоткой, но увидела, что мистер Уилкокс был, несомненно, более — как бы это сказать? — более углублен в психологию, чем обычно. Ведя свои дела, он научился верно судить о характере человека, но в этот день он, казалось, смотрел на вещи шире и замечал и иные качества, не только аккуратность, послушание и решительность.

— Я хочу обойти весь дом, — объявила она, когда они прибыли на место. — Как только вернусь в Суонидж, а это будет завтра днем, я еще раз поговорю с Хелен и Тибби и вышлю вам телеграмму: «да» или «нет».

— Договорились. Столовая.

Они начали обход.

Столовая была большая, но в ней стояло слишком много мебели. Интеллектуалы Челси застонали бы во весь голос. Мистер Уилкокс избегал такого стиля меблировки, который заставил бы вас сначала поморщиться, потом пойти на уступки, ограничить свои потребности и обрести красоту, принеся в жертву комфорт и жизнелюбие. После того как Маргарет столько времени жила в обстановке блеклости и самоотречения, она с удовольствием смотрела на роскошные панели, фриз и украшенные золотом обои, на которых среди листвы распевали попугаи. С ее мебелью это никак не сочеталось, но тяжелые стулья и огромный буфет, забитый дорогой посудой, словно живые существа, не желали сдаваться. Комната предназначалась для мужчин, и Маргарет, склонная выводить современных капиталистов из воинов и охотников прошлого, видела в ней древний зал, где за обедом сиживал лорд со своими танами. Даже Библия — голландская Библия, которую Чарльз привез с Англо-бурской войны, — оказалась здесь к месту. В такой комнате могли храниться военные трофеи.

— Теперь передняя.

Передняя была вымощена.

— Здесь мы, мужчины, курим.

Мы, мужчины, курили, сидя в коричнево-малиновых креслах. Маргарет показалось, что автомобиль мистера Уилкокса дал потомство.

— Какая прелесть! — воскликнула она, опускаясь в одно из них.

— Так, значит, вам оно нравится? — спросил он, пристально посмотрев на ее поднятое вверх лицо, и в его голосе явно прозвучали почти нежные нотки. — Отказываться от комфорта глупо, правда?

— Да-а. Отчасти, может, и глупо. А там гравюры Крукшенка?

— Гилрэя. Пойдем наверх?

— Вся эта мебель привезена из Говардс-Энда?

— Мебель из Говардс-Энда переехала в Онитон.

— Так, значит… Однако меня интересует дом, а не мебель. Каковы размеры курительной комнаты?

— Тридцать футов на пятнадцать. Нет, минуточку. На пятнадцать с половиной.

— Ах вот как. Мистер Уилкокс, вам иногда не кажется забавным, с какой многозначительностью мы, люди среднего класса, подходим к проблеме выбора дома?

Они перешли в гостиную. Здесь интеллектуалы Челси почувствовали бы себя лучше. Гостиная была невыразительная, в желтоватых тонах. Можно было представить себе, как сюда удалялись дамы, пока их важные мужья, покуривая сигары, решали внизу мировые проблемы. Была ли у мистера Уилкокса такая же гостиная в Говардс-Энде? В тот момент, когда в голову Маргарет пришла эта мысль, мистер Уилкокс и в самом деле сделал ей предложение, и осознание того, что она оказалась права, переполнило Маргарет настолько, что она чуть не потеряла сознание.