Говардс-Энд - Страница 11

Вздохнув, Тибби стал теребить упавшую на лоб прядь волос.

— Нет ничего хорошего в том, чтобы так важничать. Я не шучу.

— Оставь Тибби в покое! — сказала Маргарет, которая не выносила, когда брата ругали.

— Не дом, а настоящий курятник! — проворчала Хелен.

— Ах, дорогая! — воскликнула миссис Мант. — Как ты можешь говорить такие ужасные вещи! Меня всегда поражало количество бывающих здесь мужчин. Если и существует опасность, то прямо противоположного свойства.

— Да, но Хелен хочет сказать, что это не те мужчины.

— Вовсе нет, — поправила ее Хелен. — Мы принимаем тех мужчин, каких надо, просто у Тибби не тот характер, какой надо, и в этом его вина. В доме должно быть что-то… не знаю что.

— Быть может, что-то от тех людей, чья фамилия начинается на букву «У»?

Хелен показала язык.

— Кто это на букву «У»? — спросил Тибби.

— Про этих «У» знаем я, Мег и тетушка Джули, а ты не знаешь, так-то!

— Пожалуй, наш дом женский, — сказала Маргарет, — приходится это признать. Нет, тетушка Джули, я не хочу сказать, что наш дом полон женщин. Моя мысль сложнее. По-моему, он был безнадежно женским еще при папиной жизни. Теперь, я уверена, вы меня понимаете! Вот вам еще один пример. Будете шокированы, но ничего не поделаешь. Предположим, королева Виктория устраивает званый обед. Среди ее гостей Лейтон, Милле, Суинберн, Россетти, Мередит, Фицджеральд и прочие. Думаете, на этом обеде царит художественная атмосфера? Упаси Бог! Даже стулья, на которых они сидят, стали бы этому противиться. Так и с нашим домом — он неизбежно женский, и все, что мы можем сделать, это постараться, чтобы он не слишком феминизировался. Точно так же другой дом, который я могла бы назвать, но не назову, казался мне безоговорочно мужским, и все, что могли сделать его обитатели, это постараться, чтобы он не стал слишком брутальным.

— Полагаю, речь идет о доме тех, кто на букву «У», — сказал Тибби.

— Ничего я тебе про «У» не скажу, дитя мое, — воскликнула Хелен. — Так что не думай об этом. Но с другой стороны, ничего страшного, если ты и догадаешься, так что в любом случае не стоит считать себя самым умным. Дай мне сигарету.

— Ты-то для дома изо всех сил стараешься, — сказала Маргарет. — Гостиная насквозь прокурена.

— Если бы ты тоже курила, дом мог бы в один прекрасный момент превратиться в мужской. Не исключено, что атмосфера в нем зависит от пустяка, который вдруг окажется решающим. Даже на том обеде у королевы Виктории, если бы что-нибудь было немного необычным — например, если на ней было бы облегающее платье для полуофициальных чаепитий вместо пурпурного атласа…

— И индийская шаль на плечах…

— Застегнутая на груди булавкой с карингормским камнем…[11]

За этими предположениями последовал взрыв дерзкого смеха — вы ведь помните, что Шлегели наполовину немцы, — и Маргарет меланхолично произнесла:

— Было бы совершенно непостижимо, если бы королевская семья интересовалась искусством.

Разговор постепенно перешел на другие темы, и сигарета Хелен превратилась в горящую точку в темноте. Огромные доходные дома, напротив, были испещрены освещенными окнами, то исчезавшими, то загоравшимися вновь, то опять исчезавшими, и так до бесконечности. За ними негромко шумела широкая улица — поток, который никогда не затихнет, а на востоке, невидимая за дымами Уоппинга, вставала луна.

— Кстати, Маргарет, мы в любом случае могли бы пригласить молодого человека в столовую. Там одна-единственная майолика — да и то тарелка прочно прикреплена к стене. Я, право, расстроена, что он так и не выпил чаю.

Это незначительное происшествие произвело на трех женщин большее впечатление, чем можно было бы предположить. Оно осталось в памяти, словно шаги гоблина, словно намек на то, что не все к лучшему в этом лучшем из миров и что под надстройками богатства и искусства бродит недоедающий юноша, который нашел свой зонтик, но не оставил после себя ни имени, ни адреса.

Нас не интересуют очень бедные люди. О них нечего и думать, ими занимаются только статистики и поэты. Наш рассказ о благородном сословии или о тех, кто вынужден делать вид, что принадлежит к таковому.

Молодой человек, Леонард Баст, находился на самом краю этого социального слоя. Сам он еще не рухнул в пропасть, но уже мог отчетливо ее разглядеть, а его знакомые частенько падали вниз и переставали представлять собою что бы то ни было. Он понимал, что беден, и готов был это признать, но скорее умер бы, чем согласился с превосходством богатых. Наверное, такая позиция молодого человека весьма похвальна. Однако в том, что он все-таки уступал большинству богатых, нет ни малейшего сомнения. Он не был таким же учтивым, как среднестатистический богач, таким же образованным, таким же здоровым и таким же привлекательным. И разум его, и тело недоедали, ибо он был беден, а будучи человеком современным, он постоянно желал иметь лучшую пищу. Живи он несколько столетий назад, в ярко расцвеченных цивилизациях прошлого, он обладал бы определенным статусом и его доходы соответствовали бы положению. Но в теперешнем мире, где воспарил ангел демократии, покрыв различные классы тенью своих кожистых крыл и провозгласив: «Все люди равны — то есть равны все, у кого есть зонтики», — молодой человек был вынужден утверждать свое благородство, чтобы не свалиться в пропасть, где ничто уже не имеет значения и где не слышны лозунги демократии.

По дороге с Уикем-плейс молодой человек попытался первым делом доказать себе, что он ничуть не хуже девиц Шлегель. Испытывая смутное ощущение уязвленной гордости, он старался уязвить их в ответ. Скорее всего они не леди. Разве настоящие леди пригласили бы его на чай? Несомненно, это холодные и брюзгливые девицы. С каждым шагом в нем усиливалось чувство превосходства. Разве настоящая леди станет говорить об украденном зонтике? Быть может, они все-таки воровки, и, если бы он вошел в дом, сунули бы ему в лицо платок с хлороформом. Довольный собой, он дошел до здания парламента. Там его голодный желудок дал о себе знать, назвав дураком.

— Добрый вечер, мистер Баст.

— Добрый вечер, мистер Долтри.

— Приятного вечера.

— И вам того же.

Мистер Долтри, знакомый клерк, прошествовал далее, а Леонард остановился в раздумье, сесть ли ему на поезд и хоть немного проехать, заплатив один пенс, или идти пешком. Он решил идти пешком — не следует потакать своей слабости, к тому же он изрядно потратился на Куинс-Холл. И он перешел Вестминстерский мост, миновал больницу Святого Фомы, а потом двинулся по огромному тоннелю, проложенному под главной юго-западной линией в Воксхолле. В тоннеле он остановился и прислушался к грохоту поездов. Острая боль пронзила голову, и он ощутил точную форму своих глазниц. Не сбавляя скорости, он с трудом осилил еще одну милю и вышел в начало Камелия-роуд, где проживал в настоящее время.

Здесь он снова остановился и с осторожностью посмотрел по сторонам, точно кролик, готовый нырнуть в нору. С обеих сторон поднимались очень дешевые многоквартирные дома. Вниз по дороге возводились еще два здания, а за ними сносили старый дом, чтобы на его место втиснуть следующие два. Подобную картину можно было наблюдать по всему Лондону независимо от района — кирпичная кладка поднимается и рушится с неугомонностью воды в фонтане, по мере того как в город прибывают все новые и новые жители. Скоро Камелия-роуд, словно крепость, будет доминировать над окружающим пейзажем, хотя продлится это недолго. Совсем недолго. Уже есть планы возведения многоквартирных домов и на Магнолия-роуд. Но пройдет еще несколько лет и все дома на обеих улицах могут снова пойти под снос и новые здания невообразимого пока еще размера могут подняться на месте снесенных.

— Добрый вечер, мистер Баст.

— Добрый вечер, мистер Канингем.

— Это падение рождаемости в Манчестере — дело серьезное.

— Простите?