Готовься к войне - Страница 89

- Тот, в кого я себя превратил, мне нравится. Он хороший малый. Прикольный. Правильный.

- Я рада за вас обоих.

Последняя фраза прозвучала почти враждебно. Как это у них получается, с философским любопытством подумал Знаев. Двадцать семь часов назад эта женщина стонала и покусывала мочки моих ушей, и позволяла делать с собой все, что я хотел, - а сейчас мне боязно даже дотронуться.

- Не вредничай, - попросил он.

- Зачем ты приехал?

- Позвать тебя обратно. Вернись, пожалуйста. Мне без тебя плохо. Вся жизнь к черту летит…

- Из-за меня?

- Не знаю, - искренне сказал Знаев. - Но я чувствую, что, если ты вернешься, все сразу наладится.

- Почему ты на меня не смотришь?

- Шея не крутится.

- Что случилось с Жаровым?

- Авария. Автомобильная.

- И ты, - утвердительно произнесла девушка, - тоже был в этом автомобиле.

- Нет. Меня там не было.

Она вздохнула.

- Вот именно поэтому я к тебе не вернусь. Потому что ты присвоил себе право на обман. А когда тебя обманывают другие - бесишься.

- Я больше никогда тебя не обману. Возвращайся.

- Нет.

- Объясни, почему.

Он все- таки сумел повернуться, всем телом -и тут же увидел ее глаза. Оказывается, пока он сидел к ней в профиль, рыжая сверлила взглядом его висок. А он ничего не почувствовал. Старею, что ли? Или голову отбило?

- Почему… - задумчиво повторила Алиса. - Потому что в это невозможно поверить. В нас с тобой. Ты богат, я нищая. Ты банкир, я никто. Ты поиграешь мной - потом выбросишь. Будь реалистом.

Дожил, - подумал Знаев, не сумев удержаться от горькой усмешки. - Девочка годится мне в дочери - и велит быть реалистом. Ребенок рекомендует взрослому повзрослеть.

- По-твоему, я не реалист?

- Конечно, нет! Ты не принимаешь мир таким, какой он есть. Ты не принимаешь себя таким, какой ты есть. Ты и меня не примешь… А я так не хочу…

Она протянула руку, мягким пальцем провела по царапине на его лбу. По-особенному, без намека на нежность: уважительная, но все-таки дежурная забота женщины, которая вчера с тобой спала, а сегодня решила, что хорошего - понемножку.

- Ты умная, - выдавил банкир.

- Спасибо.

- Ты должна понять, - продолжил он. - Я могу принять тебя такой, какая ты есть. Но… я не могу принять мир таким, какой он есть. Тебя принимаю… а все остальное - нет.

- А твои друзья? Твой ребенок? Твой банк? Твои родители? Их ты тоже не принимаешь?

- Друзья, банк, ребенок, родители - это я сам. А все остальное надо переделать.

- Зачем?

- Улучшить.

- А если у тебя не получится?

- Это неважно.

Она опустила глаза. Нелепый костюм ее не портил.

- Я верю тебе. Но я не верю в нас с тобой.

Она ничего не понимает, с обидой подумал Знаев. Она не понимает, что значит для взрослого серьезного мужчины - мягко сказать, занятого, - вот так приехать к той, которая только вчера сказала «нет», - чтобы попробовать отговорить.

- А в любовь ты веришь? - спросил он.

- Хороший вопрос.

- Знаю.

Алиса невесело вздохнула.

- Да. Верю. Но я не верю, что ее можно найти там… - она показала рукой куда-то вдаль, а лицом изобразила непонимание и пренебрежение. - На твоей территории. Между подвалом с золотом и магазином для войны…

Не трогай мой магазин, хотел крикнуть Знаев, однако промолчал, стиснул зубы. Снова стало его подминать самолюбие, как прошлой ночью на обочине, возле искореженного, готового полыхнуть чудо-автомобиля. Девочка хотела, теперь не хочет - с какой стати я ее уговариваю? Что это за сцена в стиле «богатые тоже плачут»? Дрянь, пошлятина, я теряю время…

Но декорации вокруг банкира неожиданно поколебались, подсвеченные набирающим силу солнцем: и дом с щербатыми стенами, и пыльный дворик, обезображенный кучами глины, и медленные аборигены, бредущие по мелким надобностям, - все стремительно приобрело положительный знак, повинуясь загадочным внутренним законам. Любовь проступила, как пот на лбу бога вечером шестого дня. Она была везде. Каждый бутылочный осколок, каждое пыльное оконное стекло, каждая кучка затвердевшего собачьего дерьмеца, каждая выцветшая тряпка, сохнущая на обвисшей веревке, каждая морщина на лицах, каждый взгляд, вроде бы скользкий и подозрительный, - содержал в себе бесконечные объемы любви.

Это можно было переделать, а можно было оставить как есть; с этим можно было воевать - либо, наоборот, капитулировать; те или иные поступки ничего бы не добавили и не убавили.

Нельзя ощутить любовь острее, нежели летним утром, в России, чуть в стороне от большого города, в тихом месте, заселенном людьми, лишенными амбиций.

- Зря я приехал, - сказал Знаев.

- Нет, - ответила рыжая. - Не зря. Но все равно уезжай.

- Я приеду еще раз.

Он придал фразе утвердительный тон. Поставил перед фактом.

- Приезжай, если хочешь, - сказала Алиса, мирно, но отстраненно. И вопросительно улыбнулась: - Я пойду?

Банкир промолчал, специально. Девушка издала трудноопределяемый звук, гибрид печального вздоха и усмешки, чуть ли не снисходительной. Выбралась из миллионерского экипажа и зашагала к дому. Обернулась, махнула рукой. Прощально, однако и ободряюще.

Умница, - подумал Знаев. - Все-таки оставила мне шанс. Полуфразой, полужестом.

Если бы я был ею, я поступил бы так же.

Выезжая со двора, едва не задавил кошку - ту самую, лохматую и гордую соседку своей бывшей подруги. Кошка не обиделась.

2. Вторник, 10.45 - 11.30

Без четверти одиннадцать позвонил Шуйский. Банкир едва справился с собой, до того хотелось ему поприветствовать арендодателя фразой «Доброе утро, господин Резинкин». Впрочем, далее рассудил Знаев, этому дураку далеко до господина. Странно именовать господином каждого бездельника. Двадцать лет жизни при капитализме не сделали людей господами, они до сих пор норовят стеснительно захихикать, услышав церемонное «господин» или «госпожа».

- Сережа! - просипел Шуйский, безусловно мучимый похмельем. - Ты вроде вчера мне деньги обещал…