Готова на все (СИ) - Страница 12

В глазах «жеванного» мелькнул настоящий испуг. И все же он упрямо надулся, поджал губы…

- А идите, Элина Александровна! – вдруг объявил «кожаный», - Мы пока тут сориентируемся, будут вопросы – вам позвоним.

- Правда? Можно? – Элина сорвалась с места, вопросительно поглядывая на жеванного.

Тот сидел напряженный, красный от гнева – и молчал. Ни слова не возразил.

- До свидания! – обрадованная Элина метнулась к дверям.

Непрост «ковбоец», ох не прост! То вроде напарник его все одергивал, а тут: «кожаный» мент скомандовал, «жеванный» мент построился.

Тот, кого она считала милиционером, смотрел ей вслед. Смотрел, не скрывая удовольствия. Такие ему всегда нравились – крутобедрые, с крепкой попкой. И умненькая – магистр, кандидат, физик – аж страшно. Он скупо усмехнулся.

А еще она знает. Обязательно знает – кроме нее ведь и некому. Конечно, знает – иначе зачем она врет?

Ничего, пускай. Он не спешит.

Он будет работать с ней неторопливо и обстоятельно. Она даже не подозревает еще, как неторопливо и обстоятельно он умеет работать.

- Ну а синяк откуда?

- Мальчик сказал, что я никакой не каратист, - мрачно выдавил из себя Ясь и снова замолчал, упрямо наклонив голову, так что Эле видна была лишь натянувшаяся на затылке красная прорезиненная ткань капюшона.

Ранние зимние сумерки казались еще темнее от секущего лицо мелкого крупинчатого снега. Даже смотреть вокруг, на темный и одновременно белесый зимний город было невыносимо. Эля чувствовала себя бесконечно, до глубины организма промерзшей, ей казалось, что даже желудок и легкие внутри нее покрыты прозрачной наледью.

- И вы подрались? Он тебя ударил? – притягивая Яську к себе в невольном желании согреть его, спросила Эля.

Яська мягко ткнулся в нее раздутым, словно мяч, рукавом зимней куртки.

- Мы не дрались.

- Если вы не дрались, откуда синяк? – с монотонной настойчивостью спросила Эля.

Ясь тоже вздохнул – видно, понял, что просто так мама от него не отвяжется.

- Он сказал, он меня легко поваляет!

- Повалит, - автоматически поправила Эля, - А ты что ему сказал?

- Я с ним вообще не разговаривал! – Ясь вскинул на Элю возмущенные глаза – один обычный, второй окруженный роскошным сине-зеленым синяком, - Я его зацепил, вот так… - и чуть не растянувшись на снежной наледи, изобразил, как он пяткой цепляет противника за щиколотку, - …и сам его повалял!

- Повалил. А потом вы подрались…

- Мама, ну как ты не понимаешь! – Ясь поглядел на Элю с искренним возмущением, - Если бы мы подрались, нас бы ругали! Я от него сразу уходить начал!

- А он встал и тебя стукнул…

- Если б он встал, я б его сам стукнул! – в голосе Яськи зазвенели обиженные слезы, - А он сидел, ноги растопырил! – возмущения в голосе стало еще больше, - Я об его ногу споткнулся! И глазом в стенку врезался! – шмыгнул носом Яська, - Бо-ольно!

- Скажи, пожалуйста, - после долгого молчания поинтересовалась Эля, - А мальчик, которого ты… повалил, у него синяки есть?

- Ничего у него нет! – в голосе Яся прорезалась гордость, похоже, он только что взглянул на ситуацию с другой стороны.

- Все мне с вами ясно, - сказала Эля, нажимая кнопки кодового замка и пропуская Яся в подъезд, - Может, в следующий раз ты попробуешь все-таки с ним поговорить? Целее будешь.

Они полезли по ступенькам на свой четвертый этаж. Эля отперла тяжелую железную дверь, пропуская Яся в общий коридор квартиры, и быстро подпихнула его к их комнате. Она уже давно ловила себя на том, что в общем коридоре чувствует себя, как на простреливаемом поле – в постоянном ожидании опасности. Ощущение хотя бы относительного покоя приходило, только когда она закрывалась в комнате. Даже в собственную кухню и туалет она теперь отправлялась неохотно, и все время настороженно прислушивалась – не дай бог, откроется дверь отцовской квартиры.

Гулко топоча, Яська заскочил в темную комнату. Эля остановилась у порога, нашаривая выключатель и как всегда, невольно поражаясь величине этой комнаты. Такие бывают только в очень старых домах – просто необъятная зала, хоть балы устраивай. Эля щелкнула выключателем. Люстра вспыхнула под высоченным потолком, отражаясь в старинном дубовом паркете.

- Ой… Ну ты меня напугала! Ты чего тут сидишь в темноте?

Бабушка подняла лицо от крепко стиснутых ладоней и тусклым, каким-то совершенно мертвым голосом произнесла:

- Он сказал, что я украла драгоценности его жены.

- Чего? Кто… Какие еще драгоценности? – недоуменно переспросила Эля. Неуемное воображение в одно мгновение нарисовало ей как новая отцовская супруга – на деревянной ноге и с черной повязкой на глазу – на пару с Джонни Деппом в роли пирата Джека Воробья запихивает кованный сундук с золотом-бриллиантами под диван в гостиной.

Образ мелькнул и исчез. Эля потрясла головой. Что за бредятина, даже если новая жена и привезла с собой какие-то там драгоценности, бабушка бы к ним прикоснулась? Они что там, на той половине, в буйное сумасшествие впали?

- Какие еще… - повторила Эля, - Стоп! – она вскинула руку, - Ясь, быстренько переодевайся и иди на кухню. Нет, - тут же перебила она себя. Оставлять Яся на кухне самого, без ее охраны, считай, один на один с дверью отцовской квартиры, казалось совершенно немыслимым. – Ты переодевайся… - она быстро вытащила из шкафа Яськины домашние вещи, - а мы с бабушкой пойдем на кухню. Обед я тебе сюда принесу.

- Я с вами, - немедленно уперся Ясь.

Эля значительно поглядела на него:

- Ясь, я всегда могла на тебя положиться в трудной ситуации. Вот сейчас именно такая. Не спорь со мной, пожалуйста, просто сделай как я прошу. Можешь себе телевизор включить. Пошли, - скомандовала она бабушке.

Бабушка медленно, точно сомнамбула, поднялась с дивана, Эля увидела, как ее качнуло. Круто развернувшись, Эля пошла вон из комнаты, приостановилась у порога – хоть сапоги надо снять – и наскоро сунув ноги в тапки, почти пробежала общий коридор. Заскочив в кухню, судорожно перевела дух, яростно загремела кастрюлями.

- Какие еще у его жены драгоценности? Какое ты к ним имеешь отношение?

Она услышала как за ее спиной отодвинулся стул, проскрипев ножками по щелястому старому полу кухни:

- Он говорил о маминой шкатулке.

Эля медленно опустила половник в кастрюлю с супом и обернулась к бабушке.

- Мамина шкатулка? Причем тут…

- Я хотела с ним поговорить, я была уверена, если мы с ним поговорим, он придет в себя…

Эля устало вздохнула и принялась наливать суп для Яськи. Бабушка все еще убеждена, что ее сын – милый мальчик, сбитый с пути истинного подлой бабой. Она все еще живет им и для него.

- И что? – холодно спросила Эля, не отрывая глаз от геометрически правильной розетки синего пламени над газовой горелкой.

- Он… он стал кричать, что я хочу только его денег, что я третирую его жену, потому что теперь он тратит свои деньги на нее. Я ничего не понимала: какие деньги… - она дернула горлом, давя подступающие рыдания, - Потом он кинулся к полке, где черная шкатулка твоей мамы стояла и… начал кричать, что здесь стояла шкатулка с золотом его жены…

- Маминым? – снова тупо переспросила Эля, - Какое у мамы золото? Сережки, которые ты ей на день рождения дарила?

- Я не знаю! – простонала бабушка и в голосе ее была такая бесконечная мука, что Эля метнулась к ней. Суп пузырящейся горкой встал над кастрюлей, но Эля не обращала внимания. Бабушка держалась за ее руку и Эля чувствовала, как ее треплет частая, мучительная дрожь, - А потом он сказал, что я их… украла! Так и сказал – у него украли драгоценности его жены. А еще сказал, он… Он не удивится, если у него начнут деньги пропадать. Он назвал меня воровкой! Я не понимаю! Не понимаю! Ведь это же мамы! Твоей мамы! Кому я должна была их отдать? Стерве его?

В груди у Эли заворочался тяжелый, комок, противно-желтый, будто пропитанный раствором фурацилина, которым в детстве приходилось полоскать вечно воспаленные гланды. И эта кислая, горькая, мерзкая фурацилиновая гадость сочилась, подпирала тошнотой горло, стекала в желудок, заполняла все тело, леденя ноги и кончики пальцев.