Государство и революции - Страница 14

Однако шло постепенное опутывание ее политическими сетями, умелая игра на противоречиях с Германией и Австро-Венгрией. И первый толчок к этому дала сама Германия. После Франко-прусской войны Россия из соображений стабильности Европы вступилась за разгромленную Францию, не позволив Бисмарку в 1875 г. начать "превентивную войну" и добить ее окончательно. А в 1878 г., на состоявшемся после Русско-турецкой войны Берлинском конгрессе европейские державы по инициативе Англии и Австро-Венгрии (и при участии Франции) постарались ограничить усиление России на Балканах, и часть территорий для «противовеса» была отдана австрийцам. Из чего неизбежно возникла напряженность их отношений с русскими. И хотя отношения Австро-Венгрии с Германией (разгромившей ее в 1866 г. и лишившей гегемонии в германском сообществе) тоже оставляли желать много лучшего, но немцы, чтобы избежать русского вмешательства в свои последующие разборки с Западом, немедленно воспользовались этим фактором. И в 1879 г. заключили договор с австрийцами о взаимопомощи в случае нападения России. Причем во времена пребывания у власти Бисмарка речь о войне самой Германии против русских даже не возникала — Австрия требовалась немцам пока лишь в качестве противовеса для их "нейтрализации".

Но это, в свою очередь, использовала Франция, и в 1891–1893 гг. заключила с оскорбленной Россией ряд соглашений, в том числе и оборонительную военную конвенцию о союзе в случае нападения Германии и Австро-Венгрии. Дальше пошло «скручивание» по всем линиям — словно сильного, но простоватого жениха, приглянувшегося хитрой бабенке. Соблазняли "богатым приданым", затягивая в зависимость от своих займов, кредитов, концессий. Вовсю шла игра на традиционных рыцарских чувствах русского дворянства — чести, верности слову и обязательствам, и традиционных представлениях русского народа о помощи братьям по языку и вере. Широко поддерживалась (на словах) идеологическая забота Петербурга о «братьях-славянах» и т. п. А любые трения и противоречия с потенциальными противниками всячески раздувались и преподносились в качестве персональных оскорблений: например, неравноправные торговые условия, принятые Германией для российских товаров, чтобы избежать их конкуренции. Хотя как раз с западной, меркантильной точки зрения, уж эти-то противоречия Россия могла решить гораздо дешевле — всего лишь сменой ориентации или просто ценой своего нейтралитета. Почему-то сами для себя европейские державы отнюдь не считали зазорным политическое лавирование из соображений выгоды: к примеру, Италия переметнулась из Тройственного союза в лагерь Антанты только из-за того, что там больше посулили. И лишь в отношениях с Россией подобное заведомо исключалось — с ее стороны подразумевалось сугубо рыцарское поведение. Характерно, что Англия пришла к соглашению с Россией гораздо позже Франции, только в 1907 г. Потому что ранее именно ее считала своим главным врагом. И только после ее поражения и ослабления в Русско-японской войне пришла к выводу, что теперь основную опасность для британских интересов представляет уже не Россия, а Германия.

Отметим и то, что если Англия, Франция, Италия, Сербия, Германия, Австро-Венгрия, Япония при начале войны руководствовались вполне конкретными персональными целями, то России (не к чести ее политических руководителей) союзники заморочили голову лишь туманными и расплывчатыми обещаниями. Ей внушили мысль о необходимости защиты своих владений в Польше (которая и не потребовалась бы, не вступи она в войну), и о возможности округлить эти владения за счет польских территорий противника (что было совсем не нужно). Или о предполагаемом объединении Польши под русским протекторатом (который еще вряд ли позволили бы потом осуществить). Наобещали прирезки за счет Османской империи (вообще еще колебавшейся, воевать или нет — так что и обещания за ее счет оставались чисто гипотетическими), гарантии автономии для турецких армян под российским покровительством (и опять же неизвестно, дали бы там утвердиться или нет? Или внезапно все обеспокоились бы, как насчет усиления на Балканах?) В вопросе о статусе черноморских проливов очень неопределенно заверили в готовности идти навстречу (и уж этого наверняка не разрешили бы — потому что свободный выход через Босфор и Дарданеллы прямиком выводил Россию к зонам британских интересов на Ближнем Востоке, к которым англичане всегда относились крайне болезненно). Правда, Англия великодушно согласилась разделить с Россией сферы влияния в Иране, Афганистане и Тибете. Но тут надо учесть, что никаких сфер влияния в Афганистане и Тибете у самих британцев не было, потому что все англо-афганские войны в XIX в. завершились для них поражениями, а попытки проникновения в Тибет оборачивались полным провалом.

Зато любые альтруистические порывы России встречали у союзников полнейшее понимание, всемерно поощрялись и поддерживались, а то и инициировались. Не зря же в июле 1914 г., в самый разгар балканского кризиса, президент Франции Пуанкаре устремился с визитом в Петербург. Удержать ситуацию под своим контролем и, если потребуется, помочь направить ее в нужное русло. Россия была единственной из главных участниц конфликта, колебавшейся перед вступлением в войну. Для других этот вопрос был предрешен.

Впрочем, тут я должен оговориться, что в контексте данной работы привел оценку достаточно одностороннюю. На самом деле, конечно же, действовали и другие важные факторы. Поскольку и сама Россия была одной из ведущих мировых держав, и в той ситуации, которая уже сложилась к лету 1914 г., альтернатива вступлению в войну была для нее весьма проблематичной. Тут накладывались и соображения международного престижа — тем более, серьезно пошатнувшегося после Русско-японской, после безоговорочной уступки австрийцам Боснии и Герцеговины. Так что очередная сдача позиций действительно угрожала бы геополитическим интересам страны, подрывала ее рейтинг на международной арене и могла отбросить ее в число второстепенных государств. Накладывалась и откровенно провокационная политика германского кайзера, для которого выстрелы в Сараево и в самом деле стали «подарком», долгожданным предлогом к войне, к которой он шел теперь вполне однозначно. И для Петербурга вопрос, собственно, стоял в большей степени не о том, вступать или не вступать в эту войну, а о том, дать или не дать ей разгореться. А вот тут при всеобщем настрое воевать, царившем как у противников, так и у союзников, одна Россия вряд ли могла чего-то добиться.

Но с началом Первой мировой вовсю пошла ее эксплуатация со стороны «друзей». В августе 1914 г., еще не завершив мобилизацию и развертывание главных сил, она вынуждена была перейти в наступление в Восточной Пруссии только для того, чтобы спасти своих союзников, терпящих катастрофу на Марне. В результате на Марне случилось «чудо», а катастрофа постигла русскую армию Самсонова. Потом посыпались новые требования о неподготовленных, но весьма нужных партнерам наступлениях. А то и вовсе ненужных, как в 1915 г., когда французам с англичанами, собственно, ничего уже не угрожало, и основная часть германских войск перебрасывалась против России. Однако действовала инерция перенесенного страха, и все равно просили наступать. Русские оттягивали на себя германские дивизии от Вердена. Брусиловский прорыв 1916 г. спас от полного разгрома Италию.

Когда союзники стали ощущать нехватку живой силы, русские корпуса начали перебрасывать и во Францию, и на Салоникский фронт, и в Месопотамию. А когда вступила в войну Румыния, соблазняемая западными державами (несмотря на все возражения и опасения России), отдуваться за этот шаг снова пришлось русским — румыны мгновенно потерпели сокрушительное поражение, и потребовалось спасать еще и их армию, растягивая фронт на сотни километров. Фактически над Верховным командованием России всю войну висели западные представители, оказывая сильнейший нажим, понукая, подталкивая и диктуя сроки и направления стратегических операций.

Какой-либо адекватной отдачей и в помине не пахло. В 1915 г., когда туго пришлось России — Германия переменила планы, решив сначала сломить ее, а уже потом взяться Францию, причем как раз в это время иссякли запасы оружия и боеприпасов (готовились-то на полгода) — никаких форсированных ударов и вообще активизации действий, чтобы оттянуть вражеские соединения с Восточного фронта, союзниками не предпринималось. Вот они-то считали себя вправе пожимать плечами: "Мы не готовы". И свои операции проводили только тогда, когда сами считали это нужным, когда их войска успевали восстановить боеспособность после прошлых боев, когда в требуемом месте сосредотачивались все необходимые силы и средства. И в отличие от крови русских солдат и офицеров, то и дело лившейся во имя помощи союзникам, западные поставки оружия и снабжения были отнюдь не бескорыстными. За каждую винтовку, каждый патрон, каждую пуговицу требовалась оплата золотом. Или скрупулезно подсчитывалась и записывалась в счет российского долга разве что с надеждой расплатиться потом за счет репараций с побежденных. (Кстати, это те самые "долги царского правительства", признания которых потребовали от нынешней России при вступлении в Совет Европы. Вот ведь, даже и после Второй мировой не постеснялись предъявить! Впрочем, «совесть» — понятие не юридическое…).